— Мне это нравится, — говорю я. Он снова кружит вокруг клитора, не трогая меня прямо там, и я не понимаю даже, хуже это косвенное давление или лучше. Все, что осознаю, это кружение и потирания пальцем, что заставляет меня извиваться, а бедра двигаться; жар и напряжение закручиваются спиралью все выше и перемещаются ближе к поверхности. Тогда он ударяет клитор кончиком пальца, и мне приходится заглушить очередной стон. — Не сдерживайся, — рычит он. — Дай мне услышать тебя. Он хочет, чтобы я была шумной? Зачем? Все мысли стираются, как только Адам снова начинает выписывать пальцем круги, и мои бедра начинают двигаться, независимо от контроля. Я не могу остановить их. Должна. Понимаю, что должна. Схожу с ума, и мне стыдно. Но не могу больше контролировать себя. Адам управляет мной прикосновениями. Слишком поздно сдерживать громкий стон, когда он снова бьет по клитору и одновременно, наклонившись вперед, берет затвердевший сосок в рот. Стон громкий и неприлично хриплый, но это, кажется, только заставляет его прикасаться ко мне быстрее, сосать грудь все более жадно. Затем он подталкивает меня назад, и я падаю на матрас. Мои ноги свешиваются с края кровати, и я понимаю, что обнажена, еще и бедра широко раскрыты для него. Ощущаю его пристальный взгляд и чувствую, как его палец движется внутри меня, опускаясь с клитора к входу, скользя внутрь, а потом выходя. Глаза непроизвольно закрываются, и я чувствую себя переполненной всего лишь от одного пальца, а потом как-то даже более наполненной, раскрытой почти до боли, я с усилием открываю глаза, приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть, что Адам уже ввел в меня два пальца. Они не двигаются, и мне интересно, чувствует ли он преграду, если, конечно, можно почувствовать девственность пальцами. Если и чувствует, то ничего не говорит. Адам просто вкручивает пальцы в меня и двигает ими. Это так хорошо ощущается, что я падаю на кровать, закрываю глаза, и бедра поднимаются в такт движениям его руки. Веки закрыты, поэтому не вижу, что он делает. Не осведомлена о многом, но постоянно увеличивающееся, словно надувной шарик, болезненное напряжение нарастает внутри меня; я так потрясена, что захожусь в безмолвном крике, когда чувствую что-то влажное, жесткое, скользкое и горячее у щелочки. Чувствую, как Адам всасывает клитор, потом поглаживает его языком, отчего постанываю, хнычу и даже не могу вспомнить наши имена. Я осознаю, что ничего, ничего подобного никогда не чувствовала. Открываю глаза, оглядываю тело и вижу его лицо, зарывшееся между моими бедрами и двигающееся из стороны в сторону, его язык ударяет по моему клитору все быстрее и быстрее. Дерьмо, дерьмо, дерьмо... этого я никогда не забуду: широкие плечи Адама, изгиб мощной спины, короткие колючие черные волосы и ощущение языка в своем самом чувствительном, самом личном, самом деликатном месте; меня опаляет пламенем, и стон вырывается сквозь сжатые зубы. Я двигаю бедрами у его рта, задыхаюсь в безудержной страсти; язык щелкает по клитору с голодной истовой скоростью. Обхватив мою задницу руками, Адам приподнимает меня с кровати, будто ничего не вешу, и подтягивает меня к себе, и, о боже, черт подери, закидывает одну ногу, затем другую к себе на плечи, пока сам дико движется вместе с языком, отчего мои бедра вращаются, благодаря энергии беспощадного жара. Это нереально. Это не происходит на самом деле. Этого не может быть. Однако, это так. И тогда я издаю дикий звук, кричу, стиснув зубы, мир вокруг сжимается, мое тело разрушено, все внутри трясет и взрывается. Я выгибаюсь, и Адам рычит в киску, его пальцы двигаются внутрь и наружу и задевают что—то глубоко внутри меня, что делает взрыв еще горячее и жар пронзает еще более остро. Мои бедра сжимаются вокруг его шеи, пятки царапают его спину, бедра двигаются сами по себе. Я кричу и не понимаю, что эти звуки исходят от меня, не осознаю ничего в этом ошеломляющем хаотичном мире, где все стрелы экстаза впиваются в вены, мышцы и поры, отчего становится жарче, чем на солнце, пока Адам судорожно сжимает мою задницу и сосет клитор. Он играет на моем теле, как на инструменте, словно Адам - виртуоз, а я - его скрипка, поглощая каждый звук и дрожь и превращая их в музыку. Я не могу дышать, не могу ничего сделать, кроме как дрожать, хныкать и стонать, и, в конце концов, его рот отрывается от меня. Мое тело опускается на кровать, а Адам пристраивается рядом, глядя на меня сверху вниз. — Ч-е-р-т подери, — задыхаюсь я. — О, боже. Я смотрю на него. Рот блестит от влаги, и в ужасе осознаю, что это моя влага размазана у него на лице. Смотрю, как он проводит по губам ладонью, вытирая до предплечья, и краснею. Адам понимающе ухмыляется и рукой скользит по моему животу вверх, к груди. Он теребит указательным пальцем сосок, и я вздрагиваю, настолько все ощущая, что даже легкого, нежного прикосновения слишком много. Я смотрю на широкие плечи, на мощные грудные мышцы, на огромные, как ствол дерева, руки, сильные скульптурные кубики его пресса, а потом вижу набухший толстый член, оттопыривший эластичную серую ткань боксеров Кельвин Кляйн. Адам пока наблюдает за мной. Я поворачиваюсь к нему, протягиваю руку и кладу на его бок. Он не двигается, даже не моргает. Затем пробегаю пальцами по твердой коже, пока не подбираюсь к резинке его трусов. Я могу это сделать? Эмоции перемешались. Я девственница не потому, что не чувствую желания, ханжа или из-за религиозных убеждений; я девственница, потому что испытала вещи, которые вызвали глубокие раны внутри, оставили толстые шрамы и непроходимые стены между мной и внешним миром. Девственница, потому что не доверяю никому, кто бы смог причинить боль. Но я чувствую желание. Потребность. Мне больно и одиноко. Я двадцатидвухлетняя девушка с такими же гормонами, желаниями и аппетитами, как и у любой другой, но до настоящего времени страх и недоверие одерживали победу. Сейчас, почему-то, по причинам, которые не понимаю, побеждает желание. Побеждает влечение и безрассудство. Адам – настоящий мужчина. Он огромный и сильный, сексуальный и красивый, но также добрый, забавный, надежный и простой, несмотря на славу и богатство. И я хочу его. Хочу прикоснуться к нему и увидеть, как он выглядит абсолютно голым. Хочется увидеть его член и дотронуться до него. Чтобы Адам целовал меня, потерялся во мне и потеряться в нем. Хочу вместе с ним погрузиться в это, и к черту будущее и последствия. Я хочу победить свой страх. Поэтому глажу ладонью грудь Адама, пресс, плечо, а затем толкаю его на спину и сажусь сверху. Зацепив пальцами эластичную ткань боксеров, я испускаю долгий вздох и облизываю губы, стягивая белье вниз. Чтобы освободить эрекцию, приходится оттянуть пояс боксеров, но затем Адам приподнимает бедра, стаскивает их и откидывает в сторону. Я голая с Адамом Трентоном. Он все еще смотрит на меня, и только его глаза пересматривают то один бок, то другой, затем грудь, вниз между ног и обратно вверх. Мой взгляд останавливается на члене. Черт возьми, он большой, длинный и толстый. Пульс грохочет в ушах, руки немного дрожат. Или, может быть, сильно. Адам, похоже, совершенно спокоен; одну руку согнул за головой, другую собственнически положил на мое бедро. Кончики пальцев моей правой руки прокладываю путь вниз от небольшого скопления темных волос на его груди и животе, но я трушу и обхожу его промежность, прочерчивая пальцами линию вдоль бедра. Его поза свободная, расслабленная и уверенная, но, переводя взгляд от впечатляющей эрекция на глаза, я замечаю, что выражение его лица так же закрыто, как и у меня, будто Адам чувствует, что тонет от переизбытка эмоций и возводит столько же стен, что и я. Может быть, мне видится то, чего нет в его пустом выражении, но не думаю, что это так. Призывая все мужество и подчиняясь желанию, я провожу рукой до другого бедра, потом к животу. Адам напрягается и втягивает его, как только моя рука приближается к эрекции. Его глаза сужаются, ноздри раздуваются. Рука, лежащая под головой, сжимается в кулак, другая сдавливает мое бедро, а потом расслабляется. Наконец, немного помедлив, я опускаю ладонь на толстый, весь пронизанный венами, темный член. Смыкаю вокруг пальцы, и Адам долго и глубоко выдыхает. Его плоть в моем кулаке такая горячая и гладкая. Член такой же твердый, как и выглядит, но не кажется грубым. Как атласная подкладка вокруг сердечника из стали. Я сдвигаю кулак вниз, и показывается круглая головка. Затем касаюсь большим пальцем самого кончика, и нахожу ее упругой и мягкой. Капля смазки сочится из крошечного отверстия, и я размазываю ее пальцем. Челюсти Адама сжимаются, дыхание становиться глубоким. Я двигаю рукой вверх, потом вниз, и бедра Адама слегка приподнимаются. Ему нравится это. В смысле, понятное дело, чего ему хочется, но знать - это не тоже самое, что видеть реакцию, чувствовать, как его живот напрягается, и мышцы на бедрах сокращаются, ощущать, как бедра двигаются навстречу в ответ на мои прикосновения, видеть его горящие глаза. Я слегка двигаю рукой вокруг его толщины, когда опускаю ее вниз, потом опять кручу, пока медленно поднимаю запястье наверх. Прозрачные капельки смазки, выделяющиеся на его кончике, теперь все на моей руке и полностью смочили мягкую и крупную головку члена. —Тебе лучше остановиться, — говорит Адам. — Или все закончится очень быстро. Он так близок к оргазму? Не знала, что это будет так легко. Часть меня хочет продолжить, хочет заставить его кончить. Хочу посмотреть, что произойдет, и знать, что это сделала я. Может быть, я получу такой шанс в следующий раз. И пока убираю руку, Адам поднимается и садится в кровати, прижимаясь губами в поцелуе и проталкивая язык внутрь, отчего жар наполняет тело. В меня хлынула энергия. Руками ласкаю его грудь, плечи, руки, трогая массивные мышцы и обводя контуры и углубления. Каким-то образом я оказываюсь на спине, против чего даже не возражаю. Мне нравится ощущать его тяжесть над собой, нравится чувствовать на себе его губы, тепло, которое излучает его кожа. Я ощущаю, как его колено скользит вдоль бедра и вдавливается в матрас у меня между ногами, после чего скользит другое, и мы тут же начинаем жадно впиваться в друг друга ртами, его язык трется о мой, ищет и требует, и я отдаю столько же, сколько и получаю, пропадая в поцелуе. Напряжение внизу живота закручивается в спираль; мои руки оживают, скребут по его спине, и теперь, наконец, я нахожу в себе мужество, чтобы схватить его за задницу, которая чувствуется жесткой и тугой. Мне это нравится, нравится, как она ощущается в руках, поэтому трачу время, лаская его там, исследуя, разминая, спускаюсь вниз к бедрам и обратно к его спине, затем возвращаюсь, чтобы ухватить ягодицы обеими руками. Его колени расталкивают мои бедра в стороны, и сердце в груди падает вниз. Это происходит. Это произойдет. И я хочу, чтобы это случилось. И собираюсь позволить этому случиться. Не только позволю, но и жажду это. Я собираюсь пойти на это с широко открытыми глазами, зная, что могу больше никогда не увидеть этого человека, поэтому хочу успеть все попробовать с ним. Страх еще кипит в глубине души, но он очень далеко и ослаблен. Мягкость, терпение Адама и его очевидное влечение ко мне, его уважение, уверенность, понимание моего нежелания отвечать на вопросы - все это ослабляет хватку страха и власть прошлого надо мной. Теперь, я жива и изголодалась по Адаму, пьянея от энергии; моя кожа покалывает от ощущения близости. Я чувствую его ствол на внутренней стороне бедра, и его губы покидают мои. Вот оно. Я смотрю на него и вместо того, чтобы толкнуться в меня, Адам движется назад. — Поласкай себя, Дез. — Ч-что? — Я скоро вернусь, — говорит он, слезая с кровати. – А сейчас позволь мне посмотреть, как ты трогаешь себя. — Зачем? Куда ты идешь? — Жар, напряжение, нужда отходят назад. Страх возвращается обратно. Куда он идет, почему уходит, почему…? Адам возвращается на кровать, его руки ложатся на мои, и ими он подталкивает мои пальцы к бедрам. Я чувствую треск электричества, когда наши сцепленные руки находят мою сердцевину, а затем начинают кружить вокруг клитора, отчего задыхаюсь. Его пальцы входят в мою дырочку, и я стону, толкаясь внутрь вместе с ним; жар накатывает волнами, а напряжение сжимает, стягивает и растекается. Я закрываю глаза, и головой падаю обратно на подушку, едва замечая, что Адам покидает кровать, сосредоточенная на нарастающем крещендо ощущений, а потом слышу шелест пластика. Открываю глаза, и вижу Адама, вскрывающего пакетик и раскатывающего на члене презерватив. И вот теперь с опаской таращу глаза, так как вижу еще раз, какой, бл*дь, огромный у него член, и мне интересно, будет ли больно. Слышала, что в первый раз всегда больно. Я не боюсь немного боли, но обеспокоена самим фактом, что потеряю девственность. У меня нет никакого желания сказать ему, что я девственница. Нет. Ему не нужно знать. Адам здесь только на один уик-энд, а затем он вернется в Голливуд, чтобы сниматься в фильмах, а я останусь только в воспоминаниях. Это нормально. Я знаю, во что ввязываюсь. Не хочу, чтобы секс был чем-то важным. Это давняя история, и ему не нужно знать, потому что я никак не смогу объяснить все это. Адам смотрит на меня, и я задаюсь на мгновение вопросом, может ли он прочесть мои мысли; каким-то образом понять, о чем думаю, потому что он смотрит на меня таким пронзительным, умным взглядом, отчего кажется, что Адам, несомненно, может распознать причину моей нервозности. Он стоит на коленях между моими бедрами. Я больше не трогаю себя, уйдя в свои мысли, во внутреннюю дискуссию. А затем его пальцы находят клитор, и я хватаю ртом воздух, когда Адам трет его кончиком пальца. Он дважды обводит вокруг, третий раз, а потом погружает пальцы в щелочку, отчего резко втягиваю воздух, когда молния пронзает меня. Бедра приподнимаются, его пальцы кружат, молнии пронизывают меня снова, заставляя стонать, после чего Адам исследует и находит точку глубоко внутри меня, заставляя меня задыхаться, хныкать, стонать и еще выше поднимать бедра. И тогда я опять кончаю так легко, быстро от толчков его пальцев и стону, чувствуя его над собой, стремясь держать глаза открытыми и удерживать взгляд на его бледно-зеленых глазах. И понимаю, прямо сейчас наступил этот момент, прямо сейчас… Шире раздвигаю ноги, и его горячий и твердый давит на мой вход, пока Адам пристально смотрит на меня. Я хнычу, когда он продвигается немного вперед, поскуливаю от боли, разгорающейся при попытке вместить его. Ох, это больно. Больно. Замираю от боли, все еще содрогаясь; его пальцы на клиторе, кружат и продлевают волны оргазма, но он не может погасить боль. Я наполнена и не могу принять его, не могу вынести это... Адам на мне и вокруг меня, и во мне, и я полна до отказа, ошарашена от ощущений, что в меня вошли, проникли внутрь, пронзили. Но это не пугает. Его нежные и уверенные глаза наблюдают за мной, и думаю, Адам понимает, что это мой первый раз, но ничего не говорит и, может, не скажет. Адам все еще не полностью внутри меня, но останавливается; на лице видно напряжение от того, что он сдерживается. Теперь, когда Адам замер, моим мышцам дан шанс приспособиться, растянуться, и чувство жжения исчезает или превращается во что-то другое, что-то горячее и глубокое. — Все хорошо? — рокочет он. Я киваю. — Да. Да. Боже, да. — Накрываю ладонью его задницу и притягиваю к себе. — Еще. Я не называю никакой другой причины, кроме того, что хочу еще. Боль, жжение и слабость после оргазма превращается во что-то мощное внутри меня, и интенсивность этого выше меня; его глаза, рука, сжатая в кулак на подушке рядом с моим лицом, другая рука на моей груди, трогающая сосок и вынуждая меня задыхаться; все это вместе, заставляет отчаянно нуждаться в чем—то еще, в большем, в нем. В этом. В сексе. Я занимаюсь сексом. С Адамом Трентоном. Он опирается на локоть, поддерживая вес одной рукой, пока другой все еще играет с соском. Его рот находит мой. Бедра движутся навстречу моим, и Адам толкается глубже. Он отодвигает бедра, а затем устремляется вперед, и я чувствую короткий, острый, сжимающий спазм боли, будто что-то разрывают, но это происходит так быстро, что не успеваю даже охнуть, как Адам уже до конца входит внутрь меня, и боль уходит, не остается даже в памяти. Он скользит обратно, сосредоточенный на мне с любопытством. Я целую его, приподнимаюсь и оборачиваю руку вокруг его шеи, чтобы проникнуть язычком ему в рот. Адам начинает двигаться медленно, и становится так хорошо, так хорошо; жар, растяжение, наполненность и ощущение абсолютной завершенности приходит, когда Адам наполняет меня, когда движется, выходит, толкается внутрь, и теперь я сгораю от наслаждения, такого удовольствия.