Я смеюсь. — Ты имеешь в виду помимо этого? Он осторожно проводит пальцами по моему животу: — Помимо этого. — Мы откроем кафе, займемся искусством, научимся серфингу. Он целует мой живот сбоку. — А как же Таиланд? — спрашивает он. Я морщу нос. — Там слишком много зеленой молодежи. Сицилия, — говорю я. — Эгадские острова. Мы откроем бар на пляже, будем рыбачить… Он снова смеется, а затем забирается на меня сверху и целует. — Ты потрясающая! — шепчет он. — Ты просто потрясающая! Мне хочется расхохотаться и произнести вслух: «Видишь? Я победила! Я же говорила, что это не последний раз, что последнего раза никогда не бывает». Я кусаю губу и закрываю глаза. Я была права, я знала это, но говорить про это вслух мне ни к чему. Я наслаждаюсь своей победой молча; я буду получать от нее почти такое же наслаждение, как от его прикосновений. Потом он говорит со мной так, как никогда не разговаривал прежде. Обычно говорю только я, но на этот раз в откровения пускается он. Он рассказывает об ощущении пустоты, о своих родных, с которыми потерял связь, о женщине, которая была до меня, и еще об одной перед ней — той, что разбила ему сердце и опустошила душу. Я не верю в родство душ, но между нами есть понимание, которого я никогда не ощущала раньше или, по крайней мере, не ощущала уже очень давно. Оно рождается от схожих переживаний, из знания, каково это — оказаться сломленным. Я понимаю, что значит пустота. Мне начинает казаться, что ее невозможно ничем заполнить в принципе. Мои психотерапевтические сеансы научили меня одному: эти бреши в жизни навсегда. Нужно научиться расти, обволакивая их, подобно растениям, обвивающим стеблями бетонные строения. Эти бреши формируют человека как личность. Теперь я это знаю, но не говорю об этом вслух, во всяком случае сейчас. — И когда мы поедем? — спрашиваю я, но он не отвечает, и я засыпаю, а когда просыпаюсь, его уже нет. Пятница, 8 марта 2013 года Утро Скотт приносит мне кофе на террасу. — Ты спала вчера, — говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать меня в макушку. Он стоит за мной, положив мне на плечи теплые и сильные руки. Я откидываю голову, упираюсь в него затылком и закрываю глаза, слушая, как электричка грохочет по рельсам и останавливается напротив нашего дома. Когда мы только въехали в этот дом, Скотт часто приветственно махал рукой пассажирам, что меня всегда смешило. Он слегка сжимает мне плечи, наклоняется и целует в шею. — Ты спала, — повторяет он. — Наверное, чувствуешь себя получше. — Так и есть, — отвечаю я. — Думаешь, сработала? — спрашивает он. — Психотерапия? — Ты хочешь спросить, считаю ли я, что мне поставили мозги на место? — Нет, конечно, — говорит он, и в его голосе звучит обида. — Я вовсе не… — Я знаю. — Я поднимаю руку и сжимаю его ладонь. — Я пошутила. Мне кажется, это целый процесс. Тут все не так просто. Не знаю, смогу ли когда-нибудь сказать, что все сработало. И что я в норме. Наступает тишина, и он сжимает мое плечо чуть сильнее. — Так ты хочешь продолжать? — спрашивает он, и я отвечаю, что да. Было время, когда мне казалось, что он являлся всем, что мне нужно, что его будет достаточно. Я думала так несколько лет. Я любила его всем сердцем. Но теперь мне хочется другой жизни. Я чувствую себя самой собой только во время своих тайных и лихорадочных встреч, когда буквально оживаю среди этой жары и полумрака. Но если даже я сбегу, разве можно быть уверенной, что мне опять не начнет чего-то недоставать? Кто может поручиться, что я снова не начну чувствовать то, что чувствую сейчас, — не защищенность, а подавленность? Может, мне снова захочется пуститься в бега, а потом еще раз, и в конечном итоге я опять окажусь возле старых путей, потому что больше идти некуда. Может, и так. А может, и нет. Приходится идти на риск, не так ли? Я спускаюсь вниз, чтобы проводить его на работу. Он обнимает меня за талию и целует в макушку. — Я люблю тебя, Мегс, — шепчет он, и я чувствую себя самой последней мерзавкой. Я хочу поскорее закрыть за ним дверь, поскольку знаю, что вот-вот расплачусь. Пятница, 19 июля 2013 года Утро Электричка, отправившаяся в 8.04, полупустая. Окна открыты, и после вчерашней грозы воздух прохладный. С момента исчезновения Меган прошло около 133 часов, и так хорошо, как сейчас, я себя не чувствовала уже очень и очень давно. Утром я посмотрелась в зеркало и заметила, как изменилось лицо: кожа стала чище, глаза ярче. Я чувствую легкость. Я уверена, что не похудела ни на йоту, но не ощущаю никакой тяжести. Я словно вновь стала собой — такой, какой была когда-то. От Скотта никаких сообщений нет. Я посмотрела в Интернете — о его аресте нигде не сообщалось, и я решила, что он просто решил мне не отвечать. Я разочарована, но этого, наверное, и следовало ожидать. Утром, когда я уже выходила из дома, позвонил Гаскилл. Он спрашивал, не смогу ли зайти к ним сегодня в участок. Сначала я испугалась, а потом услышала, как он сказал своим мягким и тихим голосом, что хотел бы показать мне пару фотографий. Я поинтересовалась, был ли арестован Скотт Хипвелл. — Никто арестован не был, миссис Уотсон, — ответил он. — Но мужчина, которого задержали… — Я не вправе что-либо разглашать. Его манера говорить действует настолько успокаивающе, что он мне снова начинает нравиться. Накануне вечером я переоделась в спортивные брюки и футболку и, устроившись на диване, прикидывала, что можно было бы предпринять. Например, я могла бы съездить в Уитни и послоняться там возле станции в час пик, чтобы разыскать рыжеволосого мужчину, с которым общалась в тот субботний вечер. Я могла бы пригласить его выпить и расспросить, что он видел или знает о том вечере. Правда, есть опасность натолкнуться на Анну или Тома, они сообщат в полицию, и тогда неприятностей с полицией у меня станет еще больше. Есть и другой минус — я сама могу оказаться в опасности. Память сохранила смутные обрывки воспоминаний о какой-то ссоре, а шишка на голове и разбитая губа являются физическим подтверждением этого факта. А вдруг на меня поднял руку как раз этот рыжеволосый? То, что он улыбнулся и помахал рукой, ничего не значит: он запросто может оказаться психопатом. Но мне он не кажется психом. Не знаю почему, но он мне симпатичен. Можно еще раз написать Скотту. Но ему надо сообщить нечто, что его заинтересует, а как это сделать, не дав ему повода усомниться в моей нормальности, я не представляю. Он может даже решить, что я связана с исчезновением Меган, и сообщить обо мне в полицию. Вот тогда серьезных неприятностей мне точно не избежать. Можно попробовать гипноз. Я практически не сомневаюсь, что ничего не вспомню, но все-таки любопытно. Тем более что вреда от этого никакого. Я сидела, делая записи и просматривая распечатанные новости, когда пришла Кэти. Они с Дэмиеном ходили в кино. Кэти обрадовалась, увидев меня трезвой, но держалась настороженно, потому что после визита полицейских во вторник мы с ней толком так и не поговорили. Я сказала, что не пила уже три дня, и она меня обняла. — Я так рада, что ты возвращаешься к нормальной жизни, — защебетала она, будто знала, где для меня проходит эта черта. — Тот визит полицейских, — сказала я, — был просто недоразумением. У меня нет никаких проблем с Томом, и я ничего не знаю о пропавшей девушке. Тебе не о чем волноваться на этот счет. Она снова меня обняла и приготовила чай для нас обеих. Я подумала, не стоит ли, воспользовавшись благоприятным моментом, рассказать о ситуации с работой, но решила не портить ей вечер. Утром она по-прежнему испытывала ко мне самые дружеские чувства. И когда я собиралась уходить, снова обняла. — Я так рада за тебя, Рейч, — сказала она. — Рада, что ты решила собой заняться. Я очень переживала. Потом она сказала, что собирается провести выходные у Дэмиена, и первое, о чем я подумала, так это что обязательно выпью, когда вернусь домой, пока никто не видит. Вечер В холодном джине-тонике мне особенно нравится горький привкус хинина. Причем тоник должен быть обязательно «Швепс», и из стеклянной, а не пластиковой бутылки. Эти готовые смеси совсем не то, однако лучше, чем ничего. Я знаю, что не должна пить, но предвкушала это весь день. И это было не предчувствием одиночества, а волнением и выбросом адреналина. Я возбуждена и чувствую, как покалывает кожу. День выдался хороший. Утром мы с инспектором уголовной полиции Гаскиллом проговорили целый час. Больше никого не было. Меня отвели к нему сразу, как только я появилась в участке. На этот раз мы беседовали не в комнате для допросов, а у него в кабинете. Он предложил мне кофе, и я согласилась. К моему удивлению, он поднялся и сам его приготовил. У него имелся чайник, на холодильнике стояла банка «Нескафе». Он извинился, что нет сахара. Мне нравилось быть в его обществе. Мне нравилось смотреть, как двигаются его руки — сам он очень сдержан и невозмутим, но постоянно трогает что-то на столе. Я не замечала этого раньше, потому что в допросной предметов на столе практически не было. Здесь же, в своем кабинете, он постоянно переставлял кружку с кофе, перекладывал степлер, двигал стаканчик с авторучками, укладывал бумаги в аккуратные стопки. У него большие руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Колец на пальцах нет. Сегодня атмосфера была другой. Я не чувствовала себя подозреваемой, которую он пытался уличить. Я чувствовала свою полезность. Особенно когда он взял одну из папок, достал фотографии и разложил передо мной. На них были Скотт Хипвелл, трое мужчин, которых я никогда не видела прежде, и, наконец, «В». Сначала я не была уверена. Я смотрела на фото, пытаясь вызвать в памяти образ человека, которого видела с Меган в тот день, когда он наклонился, чтобы обнять ее. — Это он, — сказала я. — Думаю, что он. — Вы не уверены? — Думаю, что это он. Он взял фотографию и долго ее разглядывал. — Вы говорили, что видели, как они целуются, верно? В прошлую пятницу? Неделю назад? — Именно так. В пятницу утром. Они были в саду. — И вы уверены, что не ошиблись? Что это не было, скажем, дружеским объятием… или… платоническим поцелуем? — Нет, поцелуй был самым настоящим. Романтическим. Мне показалось, что у него едва заметно дернулись уголки губ, будто он собирался улыбнуться. — А кто он? — спросила я. — Он… вы думаете, она с ним? Гаскилл не ответил, просто покачал головой. — Я… я вам помогла? Это вам хоть чем-то поможет? — Да, миссис Уотсон. Вы нам очень помогли. Спасибо, что нашли время заехать. Мы пожали друг другу руки, и он на мгновение дотронулся левой рукой до моего правого плеча. Я едва удержалась, чтобы не повернуться и не поцеловать ее. Уже очень давно ко мне никто не прикасался с чувством, хоть немного похожим на нежность. Если не считать, конечно, Кэти.