— Откуда? — Мы познакомились в ее галерее. — Понятно. И кто он? — Ее психотерапевт, — объясняю я. — Камаль Абдик. Я видела их вместе. — Правда? Тот парень, которого арестовали? Мне казалось, что его отпустили. — Отпустили. И в этом виновата я. Потому что я ненадежный свидетель. Том смеется. Добродушно и точно не с издевкой. — Ну что ты, Рейчел. Ты все сделала правильно, сообщив об этом. Я уверен, что дело не в тебе. Где-то на заднем фоне слышится лепет ребенка, и Том что-то говорит, отвернувшись от трубки, — что именно, мне не слышно. — Я должен идти, — прощается он, и я представляю, как он кладет трубку, подхватывает малышку, целует ее и обнимает жену. Мое сердце будто пронзают кинжалом и проворачивают лезвие несколько раз. Понедельник, 29 июля 2013 года Утро Сейчас 8.07, и я снова в поезде. Якобы еду на работу. Кэти провела с Дэмиеном все выходные, и, когда мы увиделись вчера вечером, я не дала ей шанса меня отругать. Я сразу начала извиняться за свое поведение, сказала, что мне действительно очень стыдно, но я взяла себя в руки и начинаю с чистого листа. Она приняла или сделала вид, что принимает мои извинения. И даже обняла меня. Само понимание — по-другому и не скажешь. О Меган в новостях практически не упоминалось. «Санди таймс» опубликовала комментарий о некомпетентности полиции, в котором кратко излагалась суть дела, и неназванный источник из Королевской прокурорской службы назвал это примером, когда «полиция поспешила арестовать человека на основе непроверенных или сомнительных доказательств». Мы подъезжаем к семафору. Я слышу знакомый скрежет, чувствую толчок, и электричка замедляет ход, а я смотрю на дом, потому что не могу удержаться, но смотреть там не на что. Двери закрыты, а шторы опущены. Видно только, что идет дождь и мутная вода собирается в лужи в нижней части сада. Подчиняясь внезапному порыву, я выхожу на станции Уитни. Том не смог мне помочь, но, возможно, поможет другой — тот самый рыжий. Я жду, пока все сошедшие пассажиры не спустятся по лестнице вниз, и сажусь на скамейку на открытой платформе. Может, мне повезет. Я увижу, как он садится в поезд, пойду за ним и поговорю. Ничего другого мне не остается, это мой последний шанс. Если и тут ничего не выйдет, то придется смириться. Без вариантов. Проходит полчаса. Каждый раз, когда я слышу шаги на ступеньках, мой пульс учащается. Каждый раз, когда я слышу стук шпилек, меня охватывает трепет. Если Анна увидит меня здесь, то добром для меня это не кончится. Том предупреждал. Он уговорил ее не обращаться в полицию, но если я все равно… Четверть десятого. Если только он не начинает работать очень поздно, то я его пропустила. Дождь усилился, а мне не хочется бесцельно болтаться по Лондону весь день. Из денег у меня только десятка, которую я одолжила у Кэти, и мне надо на нее продержаться, пока я не наберусь смелости взять взаймы у матери. Я спускаюсь по лестнице, собираясь перейти на другую платформу по подземному переходу, чтобы вернуться в Эшбери, и тут замечаю Скотта, который торопливо отходит от газетного киоска напротив входа на станцию, закрывая лицо поднятым воротником. Я бегу за ним и догоняю на углу возле подземного перехода. Я хватаю его за рукав, и он, вздрагивая, оборачивается. — Пожалуйста, — говорю я, — мы можем поговорить? — Господи Боже! — возмущается он. — Какого черта вам надо? Я отстраняюсь от него и поднимаю руки. — Извините, пожалуйста, извините. Я хотела принести извинения и объяснить… Дождь превратился в настоящий ливень. На платформе кроме нас никого нет, и мы оба промокли до нитки. Скотта разбирает смех. Он вскидывает руки и не может остановиться. — Пойдемте в дом, — говорит он. — Мы здесь утонем. Он ставит чайник и поднимается наверх, чтобы принести мне полотенце. В доме сейчас не так чисто, как неделю назад, и пахнет уже не антисептиком, а какой-то сыростью. В углу гостиной лежит пачка газет, на журнальном столике и на каминной полке стоят грязные кружки. Появляется Скотт и протягивает мне полотенце. — Помойка, я знаю. Мать сводила меня с ума, постоянно за мной что-то убирая и вытирая. Мы немного повздорили, и несколько дней ее не было. Звонит его мобильный, он смотрит на экран и убирает телефон в карман. — Ну вот, легка на помине. Никак не оставит меня в покое. Я прохожу за ним на кухню. — Мне ужасно жаль, что все так вышло, — говорю я. Он пожимает плечами: — Знаю. И вашей вины тут нет. Я хочу сказать, что, наверное, не будь вы… — Пьяницей? Он стоит ко мне спиной и наливает кофе. — В общем, да. Но у них все равно не было достаточных оснований предъявить обвинение. Он протягивает мне кружку, и мы садимся за столик. Я замечаю, что одна из фотографий в рамке лежит лицом вниз. Скотт продолжает: — У него дома нашли ее волосы и фрагменты кожи, но он и не отрицает, что она к нему заходила. То есть сначала отрицал, а потом признался, что она у него была. — Тогда почему он лгал? — Вот именно. Он признался, что она была у него дома дважды и они просто беседовали. О чем — он отказывается говорить: врачебная тайна и все такое. Волосы и частички кожи найдены внизу. В спальне их нет. Он клянется всеми святыми, что никакого романа у них не было. Но он лгун, так что… Скотт закрывает глаза ладонью, и вид у него отрешенный. Плечи опущены, и сам он будто стал меньше. — В его машине нашли следы крови. — Боже милостивый! — Да. Группа крови совпадает с ее. Они не знают, можно ли сделать анализ ДНК, потому что пятнышко совсем маленькое. И постоянно твердят, что это может ничего не значить. Как ничего, если у него в машине ее кровь? — Он удрученно качает головой. — Вы были правы. Чем больше я узнаю об этом парне, тем меньше у меня сомнений. Он смотрит прямо на меня впервые за все время, как мы пришли. — Он трахал ее, а она хотела положить этому конец, и тогда он… что-то с ней сделал. Вот и все. Не сомневаюсь. Он потерял всякую надежду, и я его не виню. Прошло уже больше двух недель, и за это время она не включала телефон, не пользовалась кредитками, не снимала деньги в банкомате. Никто ее не видел. Она просто исчезла. — Он сказал полиции, что она могла сбежать, — произносит Скотт. — Доктор Абдик? Скотт кивает: — Он сказал полиции, что со мной она была несчастлива и могла сбежать. — Он просто хочет отвести от себя подозрения и заставить полицию думать, что вы что-то сделали. — Я знаю. Но они, похоже, верят всему, что говорит этот ублюдок. Взять хотя бы эту Райли — по ней все видно, когда она говорит о нем. Он ей нравится. Бедный, несчастный беженец. — Он обреченно опускает голову. — Может, он и прав. У нас действительно был жуткий скандал. Но я не могу поверить… Она не была со мной несчастлива. Не была! Не была! Когда он повторил это в третий раз, я подумала, что он пытается убедить в этом самого себя. — Но если у нее был роман, значит, она была несчастна, ведь так? — Не обязательно, — говорю я. — Это может быть… как это называется? Что-то вроде переноса чувств. Когда у пациента появляется чувство — или ему так кажется — к своему доктору. Только доктор не должен этому потакать и обязан объяснить, что это чувство не настоящее. Он не сводит с меня глаз, но мне кажется, что он меня не слушает. — А что произошло? — спрашивает он. — У вас? Вы оставили мужа. У вас появился кто-то другой? Я качаю головой: — Как раз наоборот. Появилась Анна. — Извините, — смущается он и замолкает. Я знаю, что? он собирается спросить, и говорю сама, не дожидаясь вопроса: — Это началось раньше. Когда мы еще были семьей. Проблемы со спиртным. Вы ведь это хотели знать? Он снова кивает. — Мы пытались завести ребенка, — продолжаю я, и у меня перехватывает горло. Даже по прошествии стольких лет каждый раз, когда я говорю об этом, к глазам подступают слезы. — Извините. — Все в порядке. Он поднимается, подходит к раковине, наливает стакан воды и ставит на столик передо мной.