— Она снова здесь крутилась, — говорю я. — Похоже, твои увещевания ни к чему не привели. Он внимательно на меня смотрит. — Что значит «крутилась»? — Она была здесь вчера вечером и стояла прямо напротив нашего дома. — С кем-то? — Нет. Одна. А почему ты об этом спрашиваешь? — Твою мать! — говорит он, и лицо у него темнеет, что бывает, когда он злится всерьез. — Я же велел ей держаться подальше! Почему ты мне вчера ничего не сказала? — Не хотела расстраивать, — мягко ответила я, уже жалея, что подняла эту тему. — Господи! — говорит он и с грохотом швыряет кружку в раковину. Громкий звук пугает Эви, и она начинает плакать. Но Тома это не останавливает. — Не знаю, что сказать, правда не знаю. Когда я с ней говорил, она была вменяемой. Выслушала меня и обещала здесь не появляться. Выглядела хорошо. Вполне здоровой, практически нормальной… — «Выглядела хорошо»? — переспрашиваю я и, прежде чем он успевает отвернуться, по выражению его лица вижу, что он проболтался. — Ты же говорил, что общался с ней по телефону? Он тяжело вздыхает и поворачивается ко мне с виноватым видом: — Да, милая, я так сказал, потому что знал, что ты расстроишься, если узнаешь о встрече. Поэтому признаю: я соврал. Из лучших побуждений. — Ты что, издеваешься? Он улыбается и, качая головой, подходит ко мне, сложив руки в жесте мольбы. — Прости, прости меня. Она хотела поговорить лично, и я подумал, что так, может, даже лучше. Прости меня, ладно? Мы просто поговорили. Встретились в какой-то забегаловке в Эшбери и проговорили минут двадцать. Полчаса максимум. Поняла? Он обнимает меня и прижимает к себе. Я пытаюсь сопротивляться, но он сильнее меня, мне нравится его запах, и я не хочу ссориться. Я хочу, чтобы мы были на одной стороне. — Прости меня, — шепчет он мне в волосы. — Все в порядке, — уступаю я. Я отпускаю его на этом, потому что теперь занимаюсь этим сама. Вчера вечером я поговорила с сержантом Райли и сразу поняла, что поступила правильно, позвонив ей, потому что, когда я сказала, что несколько раз (небольшое преувеличение) видела, как Рейчел выходила из дома Скотта Хипвелла, она очень заинтересовалась. Она хотела знать даты и время (я сообщила ей подробности двух случаев, а про остальные говорила уклончиво), общались ли они до исчезновения Меган Хипвелл, считаю ли я, что у них сейчас роман. Должна сказать, что такое мне не приходило в голову: не могу представить, чтобы он после Меган сошелся с Рейчел. Тем более, когда только что похоронил жену. На случай, если Райли забыла, я снова напомнила об инциденте с Эви — о попытке ее похищения. — Она очень нестабильна, — сказала я. — Вы можете подумать, что я драматизирую, но я не могу рисковать, если дело касается благополучия моей семьи. — Нет, нет, — заверила Райли. — Спасибо, что связались со мной. Если вдруг заметите что-то подозрительное, пожалуйста, дайте мне знать. Я понятия не имею, как они отреагируют — может, проведут с ней беседу и предупредят об ответственности? В любом случае стоит подумать о получении решения суда, запрещающего ей к нам приближаться. Надеюсь, ради блага Тома, что до этого не дойдет. После отъезда Тома на работу мы с Эви отправляемся в парк, где качаемся на качелях и маленьких деревянных лошадках, а когда я сажаю ее в прогулочную коляску, она почти сразу засыпает, предоставляя мне возможность пройтись по магазинам. Мы идем немного окольным путем по тихим задним улочкам, где почти не ездят машины, и будем проходить мимо дома номер тридцать четыре по Крэнхэм-стрит. Даже сейчас мне достаточно одного взгляда на этот дом, чтобы почувствовать волнение и легкую дрожь, мои губы невольно расплываются в улыбку, а на щеках появляется румянец. Я помню, как мы торопливо поднимались по ступенькам на крыльцо, надеясь, что никто из соседей нас не заметит, как я входила первой и бежала в ванную, где на скорую руку душилась и надевала нижнее белье, которое легко снималось. Потом приходила эсэмэска, что он стоит у двери, и мы проводили час или два в спальне наверху. Рейчел он говорил, что был на встрече с клиентом или зашел в паб с друзьями выпить пива. — А ты не боишься, что она может что-то заподозрить и проверит? — спрашивала я, и он отрицательно качал головой. — Я отлично умею врать, — однажды признался он мне с улыбкой. А в другой раз сказал: — Даже если Рейчел и проверит, это не страшно, потому что на следующий день она все равно ничего не вспомнит. Вот тогда я стала понимать, как плохи у него дела дома. При мысли об этих разговорах я перестаю улыбаться. Я вспоминаю, как Том заговорщицки смеялся, проводя пальцем по моему животу, и заверял, что отлично умеет врать. Он действительно это делает мастерски и очень убедительно. Я не раз в этом убеждалась. Например, когда при регистрации в гостинице он выдавал нас за молодоженов или когда отказывался задержаться на работе под предлогом, что дома у него что-то случилось. Конечно, все часто врут на эти темы, но Тому верили безоговорочно. Я думаю об утреннем завтраке — но дело в том, что я поймала его на лжи, и он тут же признался. Мне не из-за чего волноваться. Он не встречается с Рейчел за моей спиной! Это просто смешно! В свое время, когда они только познакомились, она, возможно, и была привлекательной, и даже весьма эффектной. Я видела фотографии — огромные темные глаза, роскошная фигура, все на месте, — но с тех пор она сильно растолстела. И в любом случае он никогда к ней не вернется после всей той нервотрепки, которую она устраивала ему, устраивала нам. Все эти выслеживания, ночные телефонные звонки, истерики, эсэмэски. Я стою в отделе консервов. Эви еще милостиво спит в коляске, и я вспоминаю о тех телефонных звонках и как я однажды проснулась — а может, такое было не раз? — и увидела, что в ванной горит свет. Я слышала его голос за закрытой дверью — низкий и мягкий. Он успокаивал ее, я это знала. Он рассказывал мне, что иногда Рейчел была просто невменяемой, грозилась заявиться к нам домой, к нему на работу, броситься под поезд. Может, он и умеет отлично врать, но я знаю, когда он говорит правду. Меня ему не провести. Вечер С другой стороны, если подумать, ему удалось меня обмануть, разве нет? Когда он сказал, что поговорил с Рейчел по телефону, что она разговаривала нормально и была почти довольна жизнью, я всему безоговорочно поверила. Когда в понедельник вечером он пришел домой, я спросила, как прошел день, и он рассказал об утомительном заседании, на котором был вынужден просидеть все утро. Я ему посочувствовала, ничуть не усомнившись в правдивости его слов, хотя на самом деле никакого заседания не было, а утро он провел в кофейной в Эшбери в обществе своей бывшей жены. Вот о чем я думаю, осторожно загружая посудомоечную машину, чтобы стук приборов не разбудил задремавшую Эви. Он обманывает меня. Я знаю, что он не всегда абсолютно честен со мной. Я вспоминаю его рассказ о родителях — как он пригласил их на свадьбу, а они отказались прийти, потому что не могли простить ему уход от Рейчел. Мне всегда казалось это странным, потому что оба раза, когда я общалась с его матерью, та была рада меня слышать. Я это чувствовала: она говорила очень доброжелательно, с искренним интересом ко мне и к Эви. — Надеюсь, что мы скоро ее увидим, — сказала она, прощаясь. Я рассказала об этом Тому, но он махнул рукой. — Она просто старается заставить меня пригласить их, — объяснил он, — чтобы демонстративно отказаться. Играет во власть. Слышать это было странно, потому что мне так не показалось, но настаивать я не стала. Пытаться разобраться во взаимоотношениях в чужих семьях дело неблагодарное. У Тома наверняка есть причины держать родителей на расстоянии, и я уверена, что им движет стремление защитить нас с Эви. Тогда почему я сомневаюсь в правдивости его слов? Все дело в этом доме, в сложившейся ситуации, в событиях, которые произошли в последнее время. Это они заставляют меня испытывать сомнения. Если я не возьму себя в руки, то сойду с ума и закончу так же, как она. Как Рейчел. Я сижу и жду, когда можно будет достать простыни из сушильного барабана. Может, стоит включить телевизор — вдруг там показывают серию «Друзей», которую я еще не видела триста раз? Или позаниматься йогой? Или почитать роман, который лежит на тумбочке у кровати и из которого я за две недели осилила всего двенадцать страниц? Я вспоминаю о ноутбуке Тома, который стоит на журнальном столике в гостиной. А потом я делаю то, чего никак от себя не ожидала: достаю бутылку красного вина, которую мы открыли вчера на ужин, и наливаю себе бокал. Затем включаю ноутбук и пробую подобрать пароль. Я делаю абсолютно то же, что и она: пью в одиночку и шпионю за ним. Она это делала, и он это ненавидел. Но недавно — не далее как сегодня утром — все изменилось. Если он мне врет, то я буду за ним шпионить. Разве это не справедливо? Мне кажется, я заслуживаю немного справедливости. Вот почему я пытаюсь взломать пароль. Я пробую имена в разных комбинациях: мое и его, его и Эви, мое и Эви, наши три имени в разном порядке. Наши дни рождения в разном порядке. Годовщины: когда мы познакомились, когда занимались сексом в первый раз. Номер тридцать четыре по Крэнхэм-роуд, номер двадцать три — наш дом. Я стараюсь расширить круг вариантов — многие мужчины используют в качестве пароля название любимой футбольной команды, но Том не увлекается футболом. Ему нравится крикет, и я пробую имена ведущих игроков и название турнира. Молодых спортсменов я не знаю. Я допиваю бокал и наливаю еще половину. Мне даже нравится решать эту головоломку. Я вспоминаю группы, которые ему нравятся, фильмы, актрис. Пробую само слово «пароль», набираю «1234». За окном слышится отвратительный, будто ножом по сковородке, скрежет: это электричка останавливается перед семафором. Я стискиваю зубы, делаю большой глоток вина и только сейчас замечаю, что время почти семь часов. Господи Иисусе! Эви еще спит, а он вот-вот должен вернуться. И тут я слышу, как в замке поворачивается ключ, и сердце у меня останавливается. Я захлопываю крышку ноутбука и вскакиваю, с грохотом опрокидывая стул. Эви просыпается и начинает плакать. Я успеваю вернуть компьютер на место до его появления, но он что-то замечает и спрашивает: — Что происходит? — Ничего, я просто нечаянно задела стул, и он упал. Он достает Эви из кроватки, чтобы успокоить, а я бросаю взгляд в зеркало и вижу, что я бледная как полотно, а на губах у меня следы красного вина. Четверг, 15 августа 2013 года Утро Кэти договорилась для меня о собеседовании по поводу работы. Ее подруга открыла свою фирму по связям с общественностью, и ей нужна помощница. По сути, это должность секретарши, только со звучным названием, да и зарплата скорее символическая, но мне это не важно. Та женщина согласилась со мной поговорить без всяких рекомендаций — Кэти ей рассказала, что у меня был срыв, но сейчас все позади, и я в полном порядке. Собеседование должно состояться завтра после обеда дома у этой женщины — она оборудовала себе офис в пристройке в саду, — а живет она в Уитни. Поэтому я собиралась заняться подготовкой к встрече, освежить в памяти свой профессиональный путь и восстановить навыки подачи себя с лучшей стороны. Собиралась, но тут позвонил Скотт. — Я надеялся, что мы сможем поговорить, — сказал он. — Нам… я хочу сказать, что тебе не нужно ничего объяснять. Это была… Мы оба знаем, что совершили ошибку. — Я знаю, — согласился он и произнес это так удрученно, что совсем не походил на Скотта из моих ночных кошмаров. Он, скорее, снова стал тем убитым горем человеком, который сидел у меня на кровати и рассказывал о своем нерожденном ребенке. — Но мне очень надо поговорить с тобой. — Конечно, — сказала я. — Конечно, давай поговорим. — Мы можем встретиться? — Ну… — замялась я, решив ни за что не возвращаться в тот дом, — извини, но сегодня я никак не могу. — Пожалуйста, Рейчел. Это очень важно. Он говорил с такой болью, что мне невольно стало его жаль. Пока я раздумывала, под каким предлогом лучше отказаться, он снова попросил: — Пожалуйста! Я нехотя согласилась и в ту же секунду пожалела об этом. В газетах написали о ребенке Меган — ее первом мертвом ребенке. Вернее, об отце того ребенка. Его разыскали. Его звали Крейг Маккензи, и он умер в Испании четыре года назад от передозировки героина. Таким образом, он исключался из списка подозреваемых. Мне всегда казалось, что этот мотив притянут за уши — если бы кто-то и захотел наказать ее за прошлое, то сделал бы это много лет назад. И кто же тогда остается? Обычный набор подозреваемых: муж и любовник. Скотт и Камаль. Или это какой-то маньяк, напавший на нее на улице, серийный убийца, начавший отсчет своих жертв? Стала ли Меган первой в его серии — Виломеной Маккен[3] или Полин Рид?[4] И кто сказал, что убийцей был мужчина? Меган Хипвелл была маленькой, хрупкой женщиной. Чтобы лишить ее жизни, особой силы не требовалось.