Часть 2 из 28 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Эпштейн закрыл глаза и всей своей душой иудея предался магии музыки, мечтая дальше – об Искусстве и Долларах, Долларах и Искусстве.
Позже, в автомобиле, который домчал их с Эпштейном на свадебный прием в Девон-хаус, Родни Бэнгс кратко высказался по поводу свадеб.
– Я полагаю, что женщины плачут на свадьбах, а мужчины чувствуют себя мрачно, потому что они знают, во что попала невеста, – невесело заметил он.
Эпштейн захрипел.
– Ты и я, мы холостяки, – напомнил он молодому человеку, на мгновение ставшему циником. – Это нам надо волноваться!
– О ком я волнуюсь, так это о Лори, – признался Бэнгс.
Эпштейн повернулся к нему с неподдельным интересом.
– Ну, – сказал он. – Что там с Лори? Он в порядке, нет?
– Сестра всегда держала его на поводке, – напомнил ему Бэнгс, – и Лори этот поводок нужен. Теперь она уезжает в Японию на целых четыре месяца. Поводок уезжает вместе с ней. Будет очень интересно посмотреть, что такой парень, как Лори, будет делать со своей вновь обретенной свободой. Его натура вряд ли поменялась за год, зато поменялись обстоятельства, – медленно добавил он. – И наверняка он уже забыл все свои обещания, данные Барбаре. Его испытательный срок окончен.
Эпштейн снова зарычал. Он хотел сказать, что любит Бэнгса и Лори как сыновей, которых у него не было, но в няньки к ним не нанимался. Вместо этого вслух он произнес:
– Ну, мы же присмотрим за ним, разве не так?
Бэнгс нахмурился.
– Мы должны будем делать это очень осторожно, – проговорил он. – Если Девон нас на этом поймает, то нам нечем будет за ним присматривать – он нам глаза вырвет!
Эпштейн снова захрипел.
– Мы займем его делом, – радостно предложил он. – Начинайте прямо сразу писать другую пьесу. А? Отличная идея.
Бэнгс покачал головой.
– В этом и проблема, – сказал он. – Лори решил, что пока не будет работать. Он говорит, что устал и хочет несколько месяцев отдохнуть. Кроме того, он думает, что Америка объявит войну до конца зимы. Он собирается поехать добровольцем сразу, как только это случится, и не хочет оставлять за собой никаких незавершенных дел, например недописанных пьес.
Эпштейн посмотрел на него встревоженно. Это были плохие новости. Не дав ему времени осмыслить их, Бэнгс нанес второй удар.
– И конечно, в этом случае, – добавил он, – я тоже пойду добровольцем.
От такого двойного удара голова и плечи Эпштейна опустились. Сейчас он понял: его любовь к этим ребятам, в которой он сам иногда сомневался, была все же глубокой и искренней. Мало кто из отцов мог испытывать столь горькую смесь гордости и боли, которая потрясла его сейчас. Но он, как обычно, не смог это выразить словами.
– Ой, ну, – рассеянно сказал он, – я думаю, будем решать проблемы по мере их поступления. Вы пока еще не на войне.
В Девон-хаусе они обнаружили обычную для свадебных приемов толчею. В церкви еще была проведена какая-то граница между гостями. На приеме, кажется, границы не было никакой. Тут были все протеже Барбары Девон, и их было много – вся молодежь из ее клубов, все ее старые и новые друзья. В каждой красиво украшенной и просторной комнате на первом этаже Девон-хауса уже стояли люди – вдобавок к прибывающим новым гостям, число которых увеличивалось с каждым часом.
Бэнгс и Эпштейн вошли в центральную залу. Лори Девон, возвышаясь над толпой благодаря высокому росту, увидел их и поспешил поздороваться, положив руку на плечо каждого из них. Он был в том настроении, которое оба его друга любили и которого побаивались. Лори был безумно рад. Ему нравился его зять. Впечатление о триумфе в Нью-Йорке еще было свежо в его памяти и наполняло его энергией. Он был предан своим компаньонам и был счастлив работать с ними. Но больше всего, хотя сам он горячо отрицал бы это, он ликовал из-за приближающейся свободы.
Лори любил свою сестру, но устал зависеть от нее. Сейчас он наконец мог жить собственной жизнью. И это будет достойная жизнь. Он твердо решил, что покончил с пьянством и азартными играми. Он был уверен, что излечился от них в прошлом году. Он полностью понял их опасное влияние – как и то, что ничего не может быть прекраснее работы, которую любишь. Он понятия не имел, что делать со своей независимостью, но при мысли о ней наполнялся бесконечным восторгом. Он еще не решил, чем будет заниматься, но был уверен, что проведет это время хорошо. Глядя с высоты своего роста на кругленького Эпштейна и крепко сбитого Бэнгса, он улыбнулся в их трезвые лица, и от этого с них слетела торжественность.
– Пойдемте к Барбаре, – радостно предложил Лори. – Она хочет с вами попрощаться и велит вам укладывать меня в кроватку каждый вечер. Она скоро уедет. Мы с Бобом усадили ее, чтобы она немного отдохнула.
Лори отвел их в комнату, ставшую бухтой спокойствия. О ней знали только избранные гости, там было посвободнее. Барбара сидела в кресле без подлокотников с высокой спинкой. В убранстве невесты она, и без того невероятно красивая, производила весьма сильное впечатление и этим, сама того не желая, заставляла Родни страдать еще больше. Край ее платья лежал на полу, и на нем спал, словно уставший щенок, инфант Сэмюэль.
Уоррен, возвышаясь над сидящей женой, пожимал руки недавно пришедшим гостям и отвечал на их поздравления. Потом он взял Лори под руку и прошел в другой конец комнаты, где его сестра миссис Ордуэй лениво беседовала с несколькими давними подругами невесты. Он знал, что Барбара хотела перед отъездом серьезно поговорить с друзьями ее брата. Лори это тоже было известно, и он подмигнул своим друзьям, как хулиганистый ребенок, пока его вели прочь.
Молодая миссис Уоррен удивилась, когда Бэнгс и Эпштейн обратились к ней, назвав новым для нее именем, но тепло поприветствовала их и указала на спящего Сэмюэля с извиняющейся улыбкой.
– Его мама потерялась где-то в толпе, – объяснила она. – Он выпил два стакана молока, съел четыре огромных куска торта и три тарелки мороженого, и сейчас он спит или без сознания, я не знаю.
А затем стала задумчивой.
– Я так рада видеть вас, – мягко произнесла она. – Вы знаете, о чем я хочу поговорить.
– Можно догадаться. – Бэнгс улыбнулся ей со странной грустью, которая сопровождала его всегда, когда он разговаривал с Барбарой. Девушка словно была для него святыней, к которой нужно относиться с должным почтением.
– Ты хочешь, чтобы мы присматривали за Лори, – тихо добавил он. – Ну разумеется, мы будем это делать.
Она снова улыбнулась, на этот раз той редкой улыбкой, от которой ее лицо будто светилось изнутри.
– Тогда я спокойно могу ехать, – сказала она им. – И ничего больше говорить не надо. Вы, конечно, понимаете, что я доверяю Лори. Как я могу ему не доверять – после того, как он примерно вел себя целый год? Просто… – Она заколебалась. – Полагаю, я боюсь жизни, – призналась она. – Я никогда такого не испытывала. Но… я поняла в Нью-Йорке, насколько мы иногда бываем беспомощными.
Родни понимающе кивнул.
– Я знаю, – согласился он. – Но все будет в порядке. Не сомневайся.
Эпштейн добавил пару слов. Он хотел успокоить, но вышло у него не слишком изящно.
– Мы вытащим Лори из любой передряги, – искренне заверил он Барбару.
Та засмеялась. Вокруг них собирались в кружок только что пришедшие гости.
– Остановимся на этом, – сказала она и протянула им руки. – До свидания. Я не буду больше вас благодарить. Но – храни Господь вас обоих!
После такого благословения Эпштейн отправился в тот угол, где бледный Уоррен и скучающая Луиза Ордуэй стояли в окружении гостей, среди которых была Соня Орленефф. Эпштейн настойчиво отвел жениха в сторону.
– Уоррен, – торжественно сказал он. – Я хочу снова поздравить тебя. Ты выиграл женщину на миллион! Нет, ты взял и выиграл женщину на восемьдесят миллионов!
Уоррен засмеялся, и голос у него слегка дрожал. В толпе гостей он на мгновение поймал взгляд своей жены.
– Пускай будет миллион миллионов, – радостно согласился он и повел Эпштейна в залу, где сервировали ужин.
Кроме Бэнгса и Эпштейна, на свадьбе были и другие знакомые Лори, которые год назад ему покровительствовали и теперь пытались загладить эту неловкость избытком дружеского внимания. Зоркие глаза Лори, сегодня полные блеска, конечно, все это разглядели, и он еще больше развеселился. В клубах или в другом месте он мог бы позволить себе развлечься в их компании. Но только не дома, где он вел себя как хозяин на свадьбе сестры. Здесь его манеры были безупречными, несмотря на столь приподнятое настроение.
– Нет, – услышали Уоррен и Эпштейн. Лори обращался к миссис Литтон и миссис Ренуэй. – Я бы с огромным удовольствием приехал, но завтра я еду в Нью-Йорк. Видите ли, вся эта свадебная суета, а я еще слежу за тем, чтобы Барбара хорошо себя вела, пока находится под моим крылом, – все это немного выматывает. Мне нужно вернуться обратно в город и восстановить силы.
– Я полагаю, вы будете отдыхать, пока пишете новую пьесу? – чуть не захлебнулась от восторга миссис Ренуэй.
Лори покачал своей черноволосой головой.
– Даже не думайте! – заявил он. – Не произносите подобных слов рядом с Эпштейном. Это звучит как обязательство!
Любопытство и хорошие манеры недолго боролись в миссис Ренуэй, и последние быстро проиграли.
– Тогда чем вы будете заниматься? – кокетливо спросила она.
Молодой человек задумался, словно слышал такой вопрос впервые.
– Ну, – сказал он наконец, – только между нами. Я собираюсь поискать приключения. Следующие четыре месяца я намерен посвятить тому, чтобы отправиться за синей птицей удачи, найти ее и поймать за хвост!
Удивленное выражение лица мисс Ренуэй сменилось радостью догадки.
– О, – весело сказала она, – вы шутите.
Лори улыбнулся и повернулся, чтобы поприветствовать опоздавшего гостя. Те, кто его слушал, обменялись недоуменными взглядами.
– Хм! – сказал Уоррен. – Вы это слышали?
– Ничего себе у нас виды на будущее, – пробормотал Родни Бэнгс.
Джейкоб Эпштейн выглядел встревоженным. Чуть позже он присоединился к толпе у входа и видел, как жениха и невесту вывели из Девон-хауса, усадили в автомобиль. Зерна риса, которыми их осыпали, отскакивали от бортов лимузина Барбары, не причиняя ему никакого вреда.
– Она уехала, – сказал он Бэнгсу.
Они вернулись во все еще полный гостей, но уже опустевший без главных героев праздника, особняк.
– Поверь мне, Бэнгс, – добавил он торжественно, – на той работе, на которую мы подрядились, мы не сможем сидеть спустя рукава!
Глава II. Родни проигрывает битву
Родни Бэнгс, автор пьесы «Черная жемчужина» и соавтор «Человека наверху», был раздражен. А когда мистер Бэнгс был раздражен, обычно он не скрывал этого.
И сейчас он не сдерживался. Его ясные, карие с красноватым оттенком глаза словно заволокло пеленою. Обычно розовые щеки покрылись некрасивым румянцем. Широкая улыбка, напоминавшая ухмылку дружелюбного бульдога, исчезла, а губы сжались в нитку. Даже блестящая рыжая шевелюра, уложенная в стиле «помпадур», выглядела воинственно. Волосы на его голове вздымались под странным углом и, казалось, бросали вызов всему миру.