Смиренно. Обещание пело в ее словах, и пел зов; отныне Дим знал, что желанен гостем в Золотом Симферополе, в Чертоге Вечного Лета, и знал, что однажды придет туда. Но не теперь. Позже. Позже. Вначале он должен был исполнить последнее, что обещал жене. Только тогда Земля-Мать дозволит ему отречься от прошлого и отпустить семью, ставшую чужой. Богиня избрала его, щедро даровала ему власть и счастье и обещала любовь. Он не мог ее подвести – и знал, что не подведет. Он слышал и понял ее. Не случай и не удача, но вся его прежняя жизнь была залогом для новой жизни. «Да», – подумал Дим. Зверь пошевелился в его руках и уютно ткнулся дулом в сгиб локтя. – Тебя как звать-то? – спросил плюгавый. Он морщился, слушая Льгу, отдававшую мысленный приказ, и в речи его внезапно прорвался сильный московский акцент. – Дим. – Дмитрий, что ли? Не понял, – пробурчал старший. – Владимир, – равнодушно ответил Дим. – Так я еду дальше? – Езжай, – ответил однорукий. – Храни тебя Неизвестный Солдат. Владимир Серебряков …В кромешный океан – Не плавай в темноту, – проговорила русалка, оскалившись в пустой улыбке. Рифовый свет играл на острых прозрачных зубах. – Не ищи высоких. Табу. Патту машинально потерла челюсть. Два моляра выпали меньше мегасекунды назад, новые им на смену росли до сих пор и ныли страшно. Как обходился Гест, капитан старалась не думать – у пришельца зубы стирались гораздо быстрее, чем у жителей ДаниЭдер, а росли медленнее, отчего савант постоянно шамкал. – Что она говорит? – обернулся забежавший вперед Гест. Русалка беззвучно ушла на глубину – только серые ласты вильнули под зеркалом воды. – Ничего, – буркнула Патту, ускоряя шаг. – Не слушай русалов. – Говорят, что русалки знают волю морского царя, – с насмешкой промолвил савант. – Общаются с Создателем в своих подводных городах. – Враки, – проворчала Патту. – Нет у них городов. Они живут в островном крошеве. Да и Создателя никакого нет. – А кого же мы тогда ищем? – спросил савант, глядя на капитана глазами круглыми и седыми, как у курсовой птицы. – Это… другое. – Хм. – Савант остановился, потирая бедро. – Судороги? – Патту пошарила в сумке. – Держи яйцо. Гест сморщился, захрустев скорлупой и костями черепашьего балута. Ему постоянно не хватало кальция. Коренные жители могли позволить себе питаться сырой рыбой и морским волосом, у пришельцев на подножном корму развивались чудные и мучительные расстройства обмена. Кормить саванта высокой едой было накладно, но Патту старалась как могла, убеждая себя, что вкладывается в будущее «Арематы». – Перетерпи, – посоветовала капитан. Пришелец качнул головой: – Некогда. Идем. Патту глянула в море, отворачиваясь от слепящего света. Даже здесь, на берегу, тени от божилампы были непривычно резки. Склоны горы под ее основанием полыхали холодным огнем, пересеченным черными лентами почвы, сползающей с крутых опор и контрфорсов. Огненные дорожки разбегались в море, и небо теряло цвет, наливаясь синюшной белизной. Силуэты кестеров-рыбоедов в нем расплывались, таяли. Вдоль берега шла на верхнем ходу океанская пирога туниит. Звенели едва слышно натянутые аперштаги, резали волну выносные кили, и с палубы доносилось далекое «Эй-на!» – верхний парус, огромный, небесно-лиловый воздушный змей с черным и белым узором, понемногу спускали в виду рифов. Патту подивилась было, как занесло пирогу так далеко от обычных мест кочевки туниит – их плоты следовали за подветренным краем небесной земли Та-хи-толла, за десятки донных складок и многие мегасекунды плавания от здешних рифов, – но тут же поняла, что их привела сюда та же нужда, что и ее саму. Значит, следовало торопиться: совсем дальние гости бывают на Тоа-ри-маи-маи редко, встречать туниит соберется мало не весь город, и когда двое морских бродяг с «Арематы» получат прием у таула – никто не знает. Может, после того, как та даст ответы гостям на все их вопросы. А может, и никогда. Пророки капризны, и не всегда их можно улестить платой. Но объяснять все это Гесту было бы слишком сложно. Даже проведя на борту «Арематы» столько миллионов секунд, что дитя стало бы юношей, – а сколько времени занял у него путь с небес, Патту боялась и спрашивать, вспоминая собственные блуждания среди островов и облаков, – пришелец оставался слеп ко многим мелочам жизни в океане. – Не стоит слишком долго бродить в толпе с… ну, ты понимаешь. – Савант взглядом указал Патту под ребра. Капитан провела как бы невзначай ладонью по широкому поясу, за которым пряталась от чужих взглядов и пальцев резная душница. – Нас не будут грабить по дороге к таула, – ответила она. – То, что скажет нам сивилла, ценней полной горсти душ. – Тогда кто следит за нами? – Гест шагнул в тень. Бриллиантовые узелки, прорезавшие изнутри кожу на его висках и скулах, померкли. – Я оглянулся, когда мы остановились. Их трое, и они идут вслед от самого причала. Катраны? – Покажи. – Патту полуобернулась, будто завороженная верхним парусом туниитской пироги. – Нет. Не катраны: слишком тускло одеты для портового отребья. – Моряки. Пытаются не привлекать внимания. – Разворачиваемся? – Нет. Капитан прибавила шагу. Гест волочился позади, припадая на левую ногу. Молчаливый Каихау, декмастер на «Аремате», держался в стороне. – Мои парни в городе, – бросила Патту через плечо. – Если что, я подам сигнал. Пальцы ее нашарили среди резных подвесок, навязанных по нижней кромке жилета, ряд вспышек-хлопушек. Каихау выгадает для нее время ими воспользоваться, если дойдет до драки. Преследователи не отставали всю дорогу до квартала предсказателей, наросшего за последние поколения вокруг сивиллиного дома извращением естества, как раковина вокруг жемчужины. Патту они успели примелькаться: выцветшие в море лава-лава и жилеты, моряцкие метки, своеобразные лица выходцев из чистолинейных кланов, непохожие на смесков-полукровок, составлявших бо`льшую часть рифового отребья. Матросы с какого-то из кораблей, стоявших в гавани Тоа-ри-маи-маи рядом с «Арематой». Неважно, с какого именно – все три принадлежали «морским охотникам». Патту старалась не думать о себе как об одной из них. В конце концов, она никогда не поднималась до пиратства. Но если кто-то решил наложить лапы на ее детище, на затею, ради которой она потратила все накопленное за сотни миллионов секунд странствий… Чтобы сбить преследователей – не со следу, а с толку, – они задержались ненадолго на одной из площадей, где взыскивали долги. Основная часть церемонии уже прошла. Соседи глядели сочувственно, как законнник тонкой ложечкой вынимал из отрубленной головы должника душу. Меняла-хакаваи терпеливо ждал с раковиной и весами наизготовку; тангата, людям великого моря, было табу брать в залог души живых, на нелюдские клейды этот обычай не распространялся. Родственники заранее делили сдачу. Торговцы резным деревом и точеным алмазом, кокосами и рыбой, драгоценным металлом и кашей-пои, углеволоконной холстиной и орудейными раковинами предлагали свой товар с тележек и помостов. Русалки предлагали свои тела из мозаичных бассейнов, достаточно мелких, чтобы не утопить любовника в судорогах экстаза. Уличные мальчишки разыгрывали в кости единственную монетку; выигравший под смех русалок плюхнулся в бассейн, поднимая фонтаны зависающих в воздухе брызг, товарищи его хлопали в ладоши, задавая ритм соитию. Квартал гадателей прятался в тени утеса, где дорогу отмечали лишь алмазные гвозди, вбитые в землю до самых костей рифа, и сиявшие бьющим из глубины светом. Тени расчерчивали город, как полосы на шкуре морского тигра. Соглядатаи отстали, но Патту знала, что они не собьются с пути. Предсказателей и гадалок на рифе десятки, но сивилла только одна, и тот, кому нужна истина – и кто готов платить за нее, – пойдет именно к ней, по вколоченным в мостовую огням. Гест называл их «звездами», но капитан только посмеялась. Всякий знает, что звезды – это шары горячего газа во внешней пустоте, наподобие божиламп, а вовсе не колючие огни в непроглядной тьме. Перед сивиллиным домом стояло два высоких тики из рифового дерева, какие не были в обычае на Тоа-ри-маи-маи. И порог в доме был не по-здешнему высокий, обложенный не плоскими раковинами пау, как по всему портовому городу, а тонкими пластинками монолитного алмаза, вырезанными из самых корней рифа. Темную прихожую словно бы отделяла от улицы огненная черта. Каихау остался за нею, замерев третьим тики под расписной стеной. Патту отодвинула занавесь, и костяные колокольцы на притолоке застучали вразнобой. – Хай, хай, апаета! – донесся из глубины дома невнятный голос, и сквозь занавесь из бус просочилась, едва колыхнув ею, древняя растрепанная старуха в простом белом лаплапе. Патту толкнула зазевавшегося Геста и нагнула голову в уважительном поклоне. – Мир тебе и твоей госпоже, почтенная. Я – Паттукеттара Аккукейкаи, капитан вольного корабля «Аремата». Мы пришли припасть к стопам таула, нуждаясь в ее мудрости. Старуха пожевала губами. Под рассеянным взглядом ее мутных глаз капитану становилось неуютно, и мысли о том, на сколько карат потянет душа зажившейся бабки, испуганно отступали. – В знак своего уважения мы принесли к стопам таула сообразный дар, – продолжила Патту, теряя уверенность с каждым словом. Из-под жилета и пояса она извлекла душницу, мимолетным заученным движением отперла тайный замок. На алмазной пензе, в старательно выточенных ямках, лежали шесть отборных душ. Каждый стеклянистый шарик переливался голографической радугой мириада атомарных слоев, каплями спектрального концентрата. – Сообразный или нет – решать таула, – прошамкала старуха благочестиво, принимая дар. Патту стиснула зубы – даже если сивилла откажет просителям в приеме, души теперь не вернуть. Оракул не берет платы за пророчество. Оракулу приносят подарки. Гест молчал, разглядывая единственное украшение прихожей – развешанные по стенам маски. – Ктлитлет, – пробормотал он внезапно, потянувшись к одной из масок, и замер, едва не дотронувшись кончиками пальцев до отполированного золотого дерева. Выпученные глаза без зрачков глядели на него с высоты, жвалы из черного перламутра были угрожающе распахнуты. – Что? – переспросила Патту привычно, забыв, что вблизи от высших лучше держать язык за зубами. – Ктлитлет, – повторил савант. – Племя возвышенных насекомых, новородков. У них есть колония на поверхности, в порту Полярном. Капитан слышала о насекомых: что-то вроде сухопутных креветок. Говорили даже, что они водятся на летучих островах верхних слоев, но так близко к поверхности Патту никогда не забиралась. Взгляд старухи просветлел, заострился вмиг. – Ты бывал наверху, мальчик? – спросила она, сделав шаг в сторону Геста и протянув руку так же, как тот миг назад тянулся к маске. – Я пришел извне мира, почтенная, – просто ответил савант. – Подождите, – властно бросила профета. – Таула примет вас. Поверьте старой Чикчарни – примет. Она просочилась сквозь занавес, не потревожив ни бусины, и в прихожей стало совсем тихо. – А… – Патту прочистила горло. – Остальные маски? Теперь, когда Гест указал на сходство, оно стало явным: вот стилизованное, но вполне различимое лицо туниит, вот шаман-вождь народа итупу – маска, изображающая зверскую маску, вот татуировки маката и поу. В углу висела маска птицелюда-хакаваи. Но нечеловеческие лица, которые Патту вначале посчитала духами-тупук’а, – неужели и они принадлежат кому-то живому, разумному? – Вот мерана. Древний, почтенный клейд пустожителей. Держат промышленную зону в присолнечных областях системы ДаниЭдер, – ответил Гест рассеянно. – Вот панфо, возвышенные шимпанзе. Их я тоже встречал наверху и видел прежде – они, как люди, живут везде. Возможно, где-то среди островов найдутся их поселения. Вот… Бамбуковые палочки брякнули тревожно. – Идемте, – махнула рукой старуха. – Таула ждет. Патту не пришло в голову, что в доме есть подвал, но старуха повела гостей вниз по лестнице, по крутым ступеням. Стены вырублены были в толще алмазной пензы, и только развешанные повсюду бамбуковые занавеси спасали зрение от бьющего из глубин света. Видно было, что подвалу многие поколения: углы поросли рифовой губкой, под занавесями бугрились наросты диамантоида.