III Поселение было типичным, в одну улочку, жалось к склону горы, ложилось вдоль тракта: соломенное, деревянное и грязное, примостившееся меж кривыми плетнями. Когда они приблизились, собаки подняли брех. Конь Висенны спокойно чапал серединой дороги, не обращая внимания на ярых дворняг, которые тянулись заляпанными пеной мордами к его бабкам. Сперва они не увидели никого. Потом из-за плетней, от ведущих на гумно дорожек появились местные – подходили медленно, босые и мрачные. Несли вилы, жерди, цепа. Кто-то наклонился, поднял камень. Висенна остановила коня, вскинула руку. Корин заметил, что в руке она держит маленький золотой ножик в форме серпа. – Я целительница, – произнесла звучно и отчетливо, хотя совсем не громко. Селяне опустили оружие, забормотали, переглядываясь. Становилось их все больше. Несколько тех, что стояли ближе, стянули шапки. – Как зовется это село? – Ключ, – раздалось из толпы после минутной тишины. – Кто старший над вами? – Топин, вельможная госпожа. Вон тот дом. Прежде чем они отправились, сквозь ряды крестьян протиснулась женщина с младенцем на руках. – Госпожа… – выдохнула, несмело коснувшись колена Висенны. – Дочка… Аж пылает из-за лихорадки… Висенна соскочила с седла, прикоснулась к головке ребенка, прикрыла глаза. – Завтра будет здоровой. Не укутывай ее так тепло. – Спасибо, вельможная… Стократ… Топин, старший селения, был уже на подворье и как раз раздумывал, что делать с вилами, которые держал наготове. Наконец сковырнул ими со ступеней куриное говно. – Уж извините, – сказал, отставляя вилы под стену дома. – Госпожа. И вы, вельможный. Время нынче неверное… Пожалуйте в хату. Чем богаты. Они вошли. Топинова баба, волоча следом за собой двух вцепившихся в юбку светловолосых девочек, подала яичницу, хлеб и кислое молоко, после чего нырнула в кладовую. Висенна, в отличие от Корина, ела мало, сидела насупленная и тихая. Топин поводил глазами, почесывался там и тут и говорил. – Время неверное. Неверное. Беда нам, вельможные. Мы овец на шерсть разводим, на продажу эта шерсть, а купцов нынче нема, вот и вырезаем стада, рунных овечек режем, чтоб на стол было что поставить. Ранее купцы по яспис ходили, по камень зеленый ходили в Амелль, за перевал, там-он копи лежат. Там-он яспис добывают. А как купцы шли, то и шерсть брали, платили, щедро добром оделяли. Нема нынче купцов. Даже соли нема, что забиваем, за три дня съедать приходится. – Караваны мимо вас идут? Почему? – Висенна в задумчивости то и дело трогала повязку на лбу. – А и мимо, да, – буркнул Топин. – Закрыта дорога на Амелль, на перевале проклятый кощей засел, живой души не пропустит. И как там-то купцам идти? На смерть? Корин замер с ложкой в воздухе. – Кощей? Что за кощей? – А я знаю? Кощей, говорят, людоед. На перевале вроде сидит. – И караваны не пропускает? Топин оглядел избу. – Иные – пускает. Свои, говорят. Свои пускает. Висенна наморщила лоб. – Как это… «свои»? – Ага, свои, – проворчал Топин и побледнел. – Людишкам из Амелля еще горше, чем нам. Нам хотя б с леса как-никак можно кормиться. А те на голой скале сидят – и то лишь имеют, что кощеевы им за яспис продают. Жестоко, по-разбойничьи за любое добро платить наказывают, но что тамошним, из Амелля-то, делать? Не есть же им яспис. – Какие такие «кощеевы»? Люди? – Люди и враны, и прочие. Горлорезы они, госпожа. Они в Амелль то возят, что у нас отбирают, и там меняют на яспис и камень зеленый. А у нас силой берут. По селам, бывает, грабят, насильничают девок, а если против кто – убивают и с дымом людей пускают. Горлорезы. Кощеевы. – Сколько их? – отозвался Корин. – Да кто бы их там, вельможный господин, считал. Обороняются села, купно держатся. Да что с того, если в ночи налетят, подожгут. Лучше уж иногда отдать, чего хотят. Потому как говорят… Топин побледнел еще сильнее, весь затрясся. – Что говорят, Топин? – Говорят, что кощей, ежели разозлить его, вылезет с перевала и к нам, в долины пойдет. Висенна вдруг встала, лицо ее изменилось. Корина прошила дрожь. – Топин, – сказала чародейка. – Где тут кузница ближайшая? Конь мой подкову на тракте потерял. – За селом дальше, под лесом. Там-то и кузня стоит, и конюшня. – Хорошо. А теперь ступай, порасспрашивай, где кто больной или раненый. – Спасибочки вам, чародейка вельможная. – Висенна, – отозвался Корин, едва за Топином затворилась дверь. Друидка повернулась и глянула на него. – У твоего коня все подковы на месте. Висенна молчала. – Яспис – это, очевидно, яшма, а зеленый камень – жадеит, которым славятся копи в Амелле, – продолжал Корин. – А в Амелль можно попасть только по Кламату, по перевалу. Дорога без возврата. Что говорила покойница на перекрестке? Почему хотела меня убить? Висенна не отвечала. – Молчишь? Ну и ладно. И так все начинает проясняться. Бабулечка с перекрестка ждала кого-то, кто остановится перед глупой надписью, запрещающей идти дальше на восток. Это было первое испытание: умеет ли пришелец читать. Потом бабка убеждается еще: кто же, как не добрый самаритянин из Круга Друидов, поможет по нынешним временам голодной старушке? Любой другой, голову дам на отсечение, еще бы и клюку у нее отобрал. Хитрая бабка исследует дальше, начинает болтать о бедных людишках в несчастье, которым не помешала бы подмога. Путник вместо того, чтобы одарить ее пинком и мерзким словом, как сделал бы любой здешний простолюдин, слушает напряженно. Ну, думает бабка, он! Друид, который едет расправиться с бандой, что здесь бесчинствует. А поскольку она и сама, ясное дело, этой бандой послана – хватается за нож. Ха! Висенна! Ну что, как тебе мой интеллект? Висенна не отвечала. Стояла, отвернувшись к окну. Видела – полупрозрачные пленки из рыбьих пузырей не мешали ее взгляду – пеструю птаху на вишневом дереве. – Висенна? – Говори. – Что такое «кощей»? – Корин, – сказала Висенна резко, поворачиваясь к нему. – Зачем ты лезешь не в свои дела? – Послушай. – Корина ее тон ничуть не задел. – Я уже влез в твои, как ты говоришь, дела. Так уж вышло, что хотели меня зарезать вместо тебя. – Случайно. – Я думал, что чародеи верят не в случайности, а лишь в магические притяжения, сплетения событий и всякое такое. Заметь, мы едем на одном коне. И это одновременно факт и метафора. Короче… Я предлагаю помощь в миссии, о цели которой догадываюсь. Отказ восприму как проявление неуважения. Мне говорили, что вы, из Круга, с тем еще легкомыслием относитесь к простым смертным. – Это ложь. – Вот и славно. – Корин оскалился. – Тогда не будем терять время. Едем к кузнице. IV Микула крепче ухватил прут клещами и провернул в углях. – Дуй, Чоп! – приказал. Помощник повис на рычаге мехов. Его толстощекое лицо блестело от пота. Несмотря на широко распахнутые двери, в кузнице было невыносимо жарко. Микула перебросил прут на наковальню, несколькими сильными ударами молота расплющил кончик. Колесник Радим, сидевший на неошкуренном березовом пеньке, тоже потел. Развязал сукман и вытащил рубаху из штанов. – Хорошо вам говорить, Микула, – сказал. – Вам драка не в новость. Каждый знает, что не всю вы жизнь в кузнице ковали. Говорят, раньше вы головы били, а не железо. – Вот и радуйтесь, что есть такой человек в общине, – ответил кузнец. – Второй раз говорю вам, что не буду больше этим в пояс кланяться – и работать на них не стану. Не пойдете со мной, начну сам или вместе с теми, у кого кровь, а не брага в жилах течет. В лес уйдем, будем их по одному дубасить, как только кого надыбаем. Сколько их? Тридцать? Может, и того меньше. А сёл на этой стороне перевала сколько? Мужиков сильных? Дуй, Чоп! – Так дую!