Часть I 31 марта В средине нашей жизненной дороги, Объятый сном, я в темный лес вступил, Путь истинный утратив в час тревоги. Данте Алигьери, «Божественная комедия»[1] Джессика Шедд 31 марта, 01:45 По типажу он ей не соответствовал. Начать с того, что слишком стар. Лет сорок пять – сорок шесть (то есть старше на полтора десятка лет), к тому же знаться с длинноволосыми было не в ее правилах. Возможно, виной тому ее затянувшийся потаенный стыд за увлеченность Майклом Болтоном[2] в начале девяностых. Хуже того, подошел он к ней без всяких заигрываний. Просто оседлал рядом свободный стул и спросил: – Ничего, если я тут побуду? И надо же: прошло без малого четыре часа, а они все еще разговаривали у стойки в «Трактирщике»; более того, она согласилась, чтобы он взял ей очередной бокал отменного новозеландского совиньона, которым она угощалась весь этот вечер. Как раз в тот момент, когда бармен поставил перед ней свежий бокал и наливал в него из бутылки, она поняла, что на стуле ее, по всей видимости, удерживали глаза Роба; именно они не давали ей ускользнуть, в очередной раз отпросившись в тесную женскую уборную (фокус, который она прежде практиковала многократно). Да, глаза Роба были непроницаемо темны и пристальны, но они еще… вслушивались. Таких мужчин она не помнит когда и встречала – может, годы назад. Большинство зануд, что на нее западали, возможно, и были внешне упакованы – тысячедолларовый прикид, парфюм и прочие аксессуары чикагских пижонов, что выпячивают свой холостяцкий статус и состоятельность, а сами сплошь пустозвонные, одержимые собой зануды. Все эти рекламисты, юристы-финансисты, управленцы-назначенцы, какой-нибудь там фонд-менеджер, мнящий, должно быть, что в центр она прикатила только затем, чтобы выслушивать во всех дотошных деталях, как смотрится его новая тачка и зимний домик на горнолыжном курорте, или какой это адреналиновый кайф («Ну как тебе это объяснить, детка? Типа наркотик или секс, ты понимаешь?») – делать то, что они там вытворяют с чужими деньгами. Однако Роб был не таким. Явно. Вечерами, что проходили у нее в поисках подходящей партии, разговорчивостью она не отличалась. Просто сидела, пригубливая коктейли, и вежливо выслушивала, пока хватало терпения изображать интерес. Но сегодня разговаривала в основном она, а он, не перебивая и вроде бы с искренним участием, слушал ее излияния насчет работы в Фонде пожарного страхования, где она работала оценщицей ущерба. И вопросы задавал по существу, не о постылой текучке, а насчет перспектив – где и кем она думает быть лет через пять, через десять. Да и вид у него не такой уж и дурной. Для такого места можно было одеться и посолидней, но по правде сказать, потертые джинсы, ковбойка и черные сапоги лишь оттеняли ореол мужественности. Он настоящий. Действительно, парень, который, возможно, и в центр выбрался по той же причине, что и она: встретить кого-нибудь, кто привнесет смысл в невыносимую монотонность рутины, от которой жизнь, как у нее, просто из рук вон. Бармен – юнец, весь в пирсинге и тату (непонятно даже, как такому вообще разрешают торговать алкоголем) – подался вперед и спросил: – Чтоб вы знали: мы через десять минут закрываемся. Что-нибудь еще? Роб поглядел на Джессику: – Еще по одной, пока нас отсюда не пнули? Джессика вскользь глянула на свой бокал: там оставалось еще на пару глотков. Хотя, конечно, можно было б и еще с учетом того, с какой легкостью пропархивают внутрь нотки маракуйи и лайма. Но не хотелось на первом же вроде бы успешном свидании показаться выпивохой. – Да, наверное, хватит уже. Роб расплатился за обоих рулончиком нала, после чего встал и помог ей вдеться в рукава секонд-хендовской куртки от Мартина Марджелы (ей до сих пор иной раз становилось неловко от мысли, во сколько она обошлась). – Спасибо, Роб, – поблагодарила она. – Не за что, Джессика. Проходя через пустынный ресторан, где официанты уже застилали свежими скатертями столы, ставили фужеры и раскладывали на завтра приборы, она чувствовала приближение неловкого момента. Через десять секунд они окажутся на тротуаре, и в воздухе повиснет вопрос, кончен вечер или это лишь его начало. Переспать с Робом она не согласится – это она знала точно. Но чтобы чуток, на сон грядущий, накатить у него или у нее? В этом, собственно, ничего дурного нет. Роб толкнул дверь, и они вдвоем вышагнули в прохладу весенней ночи. Сунув руки в карманы, Джессика остановилась возле бордюра, вполглаза высматривая такси, а вполуха ожидая, не предложит ли он чего. – Как здорово, что я все же решился спросить, свободен ли рядом с тобой стул, – сказал Роб. – Да, в самом деле хорошо, – откликнулась Джессика. – Вечер реально был приятный. «Ну давай же, продолжай. Я шлю тебе сигнал. Если б я хотела, что на этом у нас всё, я бы уже распро…» – Слушай, а что, если мы, несмотря на поздний час, немножко прогуляемся? Ты не против? Роб протянул руку (пока самый отважный ход с его стороны), и она немножко расслабилась. – Прогуляться? А что, классная идея. Она взяла его за руку, чувствуя под рукавом тугие веревки мышц. – Допустим, к реке, – предложил Роб. – Ночь-то какая дивная. По Вест-Фултону они направились на восток; облака в ночном небе мутновато подсвечивались отражением городских огней. – Забавно, – произнес Роб, когда они проходили под автострадой Кеннеди. – Я уже три понедельника подряд провожу как сегодня. И хоть бы одна из женщин пригласила меня присесть. Ты первая. – И хорошо, что так поступила, – сказала Джессика. – Я тоже часто так выхожу. – Сама, одна? – Ну да. Ведь… так сложно с кем-то познакомиться. – Познакомиться с тем, с кем надо. – Точно, – грустно усмехнулась она. – Все такие неискренние. Фальшивые. – Эпидемия современности, – вздохнул Роб. – Никто не говорит, что у него взаправду на уме. Эдакая игра наших дней. Состязание, кто кого перемудрит. – Здесь мы с тобой абсолютно совпадаем, Роб. Улицы были тихи, последние кутилы выползали из баров и разбредались в поисках своих машин или ночных такси. Впереди высился помаргивающий огнями муравейник даунтауна с дремливыми в этот час громадами зданий; потягивало промозглой, ощутимой на запах сыростью реки. Они тронулись вверх вдоль Северного канала, где стылым стеклом струилась Чикаго. На полпути через мост на Кинзи-стрит Роб остановился, и они вдвоем, облокотившись о парапет, стали смотреть вниз, на плавность течения. На мерцание огней центра. Удобный момент молчания. А возможно, что и хорошее предзнаменование, разделенное при первой встрече. Роб указал на старый железнодорожный мост Кинзи-стрит: – Ты когда-нибудь видела его вблизи? В смысле, с берега? – Я пешком на ту сторону вообще никогда не ходила. – Ну так давай? – В самом деле? – А что, идем! Сухим и твердым пожатием он взял ее за руку, и они, убыстрив шаг, двинулись через мост, а затем на юг по набережной. Роб шел так целенаправленно и быстро, что Джессика за ним едва поспевала. – Ты уверен, что туда пускают? – спросила она со спины. – Ну а как же. Город наш. Шел третий час ночи, когда они подошли к основанию старого моста. Он вздымался к небу своими разведенными створками, застывшими над рекой под углом в сорок пять градусов.