А я не могу стать первой, кто произнесет признание. – Ну, поболтаем позже? Джона усмехается. – Да, разумеется. Увидимся, Калла. Направляясь к багажной карусели, изо всех сил стараюсь не волочить ноги по полу. К счастью, чемоданы с чикагского рейса уже выгружают на ленту. Я пока не вижу своих, а потому останавливаюсь неподалеку и жду, и мое разочарование от того, что застряла в Анкоридже на ночь, да еще и вдалеке от Джоны, весьма сказывается на моем настроении. Тридцать минут спустя, уже после того как окончилась выдача и последние пассажиры разобрали свои вещи, добавляю в свой список «вещей, которые пошли не так, когда я переехала на Аляску», еще и пропавший багаж. Когда-нибудь посмеюсь над этим… но это будет когда-нибудь потом. Глава 3 – Почему Аляска против того, чтобы у меня была одежда? – Я принимаю бокал красного вина из рук официанта – мужчины в черной рубашке на пуговицах, с неухоженными каштановыми волосами, – с кивком благодарности, прижимая телефон плечом к уху. – Ты выглядишь слишком хорошо без нее, – иронично отвечает Джона. Мои щеки вспыхивают. Последний раз я оказалась без своего багажа благодаря ему и той крошечной жестяной банке, на которой Джона прилетел за мной, когда считал меня просто избалованной соплячкой, нуждающейся в уроке. – Ты снова имеешь к этому какое-то отношение? Он смеется. – Хотел бы. Их куда-то перебросили? – Судя по всему. Багаж, отправляющийся в Чикаго, перетасовали из-за какой-то заминки с перевесом. Мне сказали, что чемоданы отправят сегодня ночью и их первым же делом доставят завтра утром ко мне в отель. Уж не знаю, верить ли им. Служащий аэропорта извинился, обещал возместить мои непомерные расходы, а затем предложил мне дорожный набор, состоящий из дешевой одноразовой зубной щетки и крошечного тюбика зубной пасты. К счастью, свои туалетные принадлежности и косметику положила в ручную кладь. С ними и пижамой, которую прикупила в «Волмарте» по дороге, эту ночь я переживу. Но что меня беспокоит больше всего – так это рождественские подарки, которые упаковала в чемоданы. – Что, если они не успеют прилететь вовремя? Мой рейс назначен на три. Я провисела на телефоне с авиакомпанией два часа из своего гостиничного номера, чтобы заполучить это место. – Не волнуйся. Одежда тебе не понадобится. По крайней мере, несколько дней точно. Моя кровь бурлит от непроизнесенного обещания Джоны о том, что последует дальше, и его еще более хриплого, чем обычно, голоса. Временами последний месяц казался просто бешеным из-за подготовки к моему переезду, но он затянулся. Мы прошли долгий путь от почти совместной жизни в недели, предшествующие смерти отца, до расставания в тот прохладный день в Анкоридже, когда не планировали продолжать наши отношения, и до воссоединения два месяца спустя во время четырехдневного визита Джоны к нам на выходные. В моей спальне на третьем этаже, прямо над мамой и Саймоном. Это не совсем благоприятствовало той близости, которой мы оба жаждали, тем не менее тогда мы предприняли все возможное. Однако это многомесячное ожидание закончилось для меня лишь непрекращающимся разочарованием. Слышать подобные вещи от Джоны совсем не просто. Просто дождаться не могу того момента, когда останусь с ним наедине. Я делаю глоток вина. – Снегопад еще не кончился? – Еще не кончился. Как тебе отель? Я понижаю голос до тихого шипения. – Если не считать всех этих мертвых животных? Стены холла оказались доверху увешаны медвежьими шкурами, оленьими головами и чучелами рыб всех возможных цветов и размеров, а еще в фойе обнаружилась люстра из разномастных оленьих рогов – собранных в лесу или добытых в результате убийств, – тусклый свет которой добавлял этому месту только большей жути. – Рядом со стойкой регистрации стоит чертов водяной буйвол. – Это мускусный бык. – Да неважно. Этот дом – могильник диких животных. – Ага, это их фишка. Андреа – таксидермист. Мои глаза широко распахиваются. – Так это она изготовила все эти штуки? – И добыла большинство из них на охоте. Тебе стоит осмотреть их дом. Там в углу есть взрослый медведь гризли. – Звучит восхитительно, – морщусь я, пытаясь представить себе женщину, которая находит удовольствие в потрошении животных и измерении их глазниц для подбора идеального размера стеклянных шариков. Что-то подсказывает мне, что обмениваться любимыми оттенками лака для ногтей мы не станем. – Ты на Аляске. Стреляют и набивают шкуры здесь не только мужчины. Таков уж порядок вещей. Ты привыкнешь. Вздыхаю. «Привыкнешь», кажется, теперь новая любимая фраза Джоны. – До тех пор, пока ты не принесешь мне домой тушу и не попросишь меня разделать ее и приготовить. Знаю, что Джона и сам охотится. Видела коллекцию винтовок и дробовиков в его сейфе. Просто еще не до конца уверена, как я к этому отношусь. – Даже не мечтай. – Улавливаю улыбку в его голосе. – А ресторан уютный хотя бы? – Ага, – признаю я. Он отделан темными деревянными панелями и обогревается настоящим сложенным из камня сельским камином, полыхающим в соседнем углу. Окна выходят на замерзшее и покрытое снегом озеро Худ, полностью белое в тенях послеполуденного заката, если не считать разноцветных маленьких самолетиков с лыжами вместо колес. А на дальней стороне озера стоят скромные многоквартирные дома из коричневого кирпича. За ними вдалеке вырисовываются величественные силуэты гор с белыми шапками. Осматриваю столики вокруг любопытным взглядом. Занята примерно треть зала. Сколько из этих людей застряли здесь так же, как я, ожидая, когда они доберутся куда-нибудь? – Что закажешь? – Не знаю. – Перелистываю страницы меню. В основном здесь подают обычную пабную еду, но есть и фирменное блюдо из ребрышек. – Море вина, чтобы утопить мои печали? – Тогда садись за барную стойку. Крис должен быть где-то там. Мой взгляд блуждает по длинной величественной стойке из темного ореха – самой причудливой вещи в этом месте – и натыкается на высокого мужчину с седыми жилистыми волосами. – У него большие кустистые усы? – Да, это он. Он подсядет тебе на уши на всю ночь. Спроси его о его хаски. Он владеет собачьей упряжкой, и их сын каждый год принимает участие в гонке Iditarod. И закажи бургер. Котлеты Андреа делает сама. – Из настоящей говядины? – невинно задаю вопрос. Я усвоила прошлые уроки. Джона усмехается. И не отвечает – это от моего внимания не ускользает. – Тыквенный суп тоже хорош. Морщусь. – Ненавижу тыкву. – Что? Неправда. – Вообще-то правда. Меня от нее тошнит. – Нет, не тошнит. – Почему ты со мной споришь? Я говорю тошнит. То же самое касается свеклы. Джона стонет в голос. – Иисус. Ты такая же вредная, как был Рен. Я ощущаю, как что-то сжимается в груди при упоминании отца, которого Джона знал лучше, чем когда-либо буду знать я. – Ошибаешься. Он вообще не ел овощи. Я не ем только тыкву и свеклу. – После долгой паузы я прибавляю: – А еще капусту и грибы. И я ненавижу клубнику. – Клубнику? Боже, на что я подписался? – В тоне Джоны звучит дразнящая нотка. – Ладно, Барби, выкладывай остальное. С чем еще предстоят сложности? Подожди, подожди… возьму блокнот. У меня ощущение, что список будет длинным. Я представляю его растянувшимся на его диване в мешковатых джинсах, с закинутой за голову мускулистой рукой, в простой хлопчатобумажной рубашке, натянутой на широкую грудь, непроизвольно демонстрирующую множество твердых бугров, из которых состоит все его мускулистое тело. «Сегодня вечером я должна была лежать на этом теле», – с горечью понимаю я.