И Лютер вдруг осознал, что это его убивает. Он вдруг понял, что действительно до дрожи хотел бы держать ее на руках вот так, как сейчас. Видеть блеск в ее глазах, направленных на него. Но при этом осознавая, что она тоже горит от его прикосновений. Что ее разум не затуманен и она на самом деле хочет именно того, что между ними может произойти. Но все же он наклонился к ней, как она и просила, надеясь, что вот-вот обнаружит проклятый ключ, откроет дверь и наконец оставит Диару в ее комнате. Одну. А сам уберется куда-нибудь подальше. Может быть, вернется на праздник, выпьет те самые несколько литров крепленого вина, а может, искупается в болоте. С головой. Лишь бы потухло это пламя в его венах, перестало жечь и требовать того, что случиться не должно. Вот только в тот момент, когда он наклонился к девушке, Диара приподнялась, придвинувшись близко-близко, и вдруг… обвела горячим языком его ухо. Лютера словно прострелило. Сквозь позвоночник, легкие, сердце — глухой, раздирающей отравой, от которой голова идет кругом, а перед глазами темнеет, тут же расходясь разноцветными кругами. Некромант резко развернулся, сделал несколько стремительных шагов к своей комнате и с ноги выбил запертую на замок дверь. Хвала богам, что она давно держалась на одном честном слове, а он не планировал ее чинить, ведь прежде, когда он жил один, в этом не было никакой нужды. Приблизившись к собственной кровати, стоявшей у самого окна, он наклонился и почти кинул девчонку на ярко-алое покрывало с гербом академии. А сам навис над ней, упираясь в подушку напряженно выпрямленными руками по обеим сторонам от ее лица. Тяжело дыша… Диара снова закрыла глаза и сонно вздохнула. Ее черные волосы рассыпались по кровавой ткани, касаясь его кистей, сжатых в кулаки. И бледное лицо казалось еще белее. Лютер разглядывал его, как отравленный, что продолжает тихонько слизывать убивающий его яд. Ярко-красные губы, слишком контрастные, живые на алебастровом фоне. Губы, к которым он наклонился, уже почти касаясь… В ушах гулко стучало, оглушительно. Диара сводила его с ума. Ее высокая грудь под тонкой тканью задравшегося платьица… Длинные стройные ноги. Слишком заманчиво сжатые колени. Одно бедро, приподнятое чуть выше другого… Лютер почувствовал, что захлебывается воздухом. Он опустил взгляд и чуть отклонился в сторону, глядя, как лунный свет из окна падает на гладкую, ничем не прикрытую кожу. А затем будто со стороны увидел, как его рука медленно поднялась и, лишь на долю секунды застыв в воздухе, мягко опустилась на приподнятое колено. Через ладонь в плоть, в вены будто нырнула стая пираний, пробираясь все глубже и глубже. Лютер сглотнул слюну в пересохшем горле. И неторопливо провел пальцами по женскому бедру. Вверх… Гладкая бархатная кожа сводила с ума. Будила внутри него дикого голодного зверя. Кого-то другого, кого Лютер не знал. Его чужая рука двигалась все выше, пока не застыла возле кромки платья, коснулась его… и вдруг, словно не заметив преграды, скользнула дальше, остановившись лишь тогда, когда дотронулась до тонкой линии шелка. Кружевного. Черного, как его безумие… Диара вдруг глубоко вдохнула, чуть запрокинув голову, но так и не открыв глаз. Зато ее губы слегка распахнулись, а подбородок приподнялся, демонстрируя гладкую шею. Лютер задержал дыхание. Воздух не просто обжигал, он будто сгустился как смола. Некромант наклонился к девушке, продолжая судорожно сжимать пальцами ее бедро. И оказался вдруг так близко к ее лицу, что расстояние между ними уже почти совсем пропало. Ее губы… Дыхание, срывающееся с них, — воздух, который он мог втягивать в себя вместо густой смолы, разлившейся вокруг. Последний миллиметр. Лютер закрыл глаза, почти ощутив мягкость. Но когда он вновь открыл их, первое, что увидел, — все то же бледное лицо и опущенные веки. Показалось, что где-то внутри захрустели осколки стекла, будто кто-то шел по ним голыми ногами. Но больно было так, словно шел он сам. Она не слышала его и не чувствовала, и вряд ли вообще пожелала бы видеть, если бы могла соображать нормально. Гадкое сходство его самого с тем же Лайошем резануло изнутри по ребрам ржавым кинжалом. Резко выпрямившись, Лютер встал с кровати и молнией направился к выходу, перешагнул порог и убрался прочь, так громко хлопнув дверью, что она едва не слетела с петель окончательно. ГЛАВА 6 Диара Диара свернулась калачиком на мягкой постели, которая пахла так приятно и знакомо. Пахла домом, который остался очень далеко, а еще чем-то теплым и мягким, укутывающим. Тем, от чего щемило где-то в груди. И ей снился сон. За закрытыми веками мелькали картинки далекого прошлого, которое от времени уже успело подернуться пеленой забытья. С годами забывается даже то, что очень хотелось бы запомнить. Самые светлые и чистые воспоминания, и быстрее всего — улыбки, взгляды и лица. Сейчас перед Диарой вдруг промелькнуло то, чего она не видела уже пару десятилетий. Два маленьких ребенка лет четырех играли в большой куче песка, насыпанной прямо напротив большого особняка, увитого плющом. Солнце ослепительными лучами играло на пухлых улыбчивых щечках, на блестящих серебряных лопатках, испачканных в земле, на формочках и маленьких тарелочках. Мальчик встряхнул короткими перепутанными волосами и широко улыбнулся. Затем достал что-то из-за спины и протянул девочке, что сидела перед ним. — Делжи конфету, — проговорил он с крайне довольным видом. Глаза девочки заблестели, она быстро схватила подарок, но тут же ее лицо возмущенно вытянулось: — Это не конфета, Лаэрт! Это песок, завернутый в фантик!!! Мальчик весело засмеялся, а девочка недолго думая легонько стукнула его лопаткой и фыркнула что-то себе под нос, продолжая делать куличики так, словно не замечает друга. — Пелестань злиться, Ди-ди, — через несколько мгновений проговорил мальчик, подергав подругу за коленку. — Хочешь, ласкажу загадку? Девочка подняла на него любопытный взгляд и с недоверием кивнула. Хрустально-голубые глаза мальчика ярко блеснули. — Знаешь, почему скелеты не любят болеть? Девочка затаила дыхание. — Нет, а ты мне скажешь? — по-детски пробормотала она. — От этого у них кости ломит! — ответил мальчик и улыбнулся так заразительно, что девочка не смогла не улыбнуться в ответ. А спустя секунду они оба так громко и весело захохотали, что их услышали из-за забора, калитка в котором в это утро была распахнута настежь. — А кто это тут хохочет, как чахоточная лошадь? — раздался голос со стороны дороги. Друзья повернули головы и встретились взглядами с еще одним мальчишкой, который был на два года старше. — А, это Диарка — доярка! — продолжил он, встав напротив входа на территорию особняка, но не решаясь проникнуть внутрь. — И ее дружок — сочный пирожок Лаэрт! — Не обзывай Диа… ру, — мрачно протянул в ответ четырехлетний мальчик и вдруг перестал картавить. Девочка отложила лопатку, нахмурившись, глядя то на друга, то на гадкого задиру у забора. — А что ты сделаешь? — продолжал парень, что жил по соседству. Он любил издеваться над малышами, чувствуя себя старше и сильнее. Впрочем, у него это получалось далеко не всегда. — Может, забросаешь меня песочком, сочный пирожок — дояркин дружок? Лаэрт медленно встал на ноги, отложил формочки и, ничуть не испытывая страха, неторопливо подошел к задире, который оказался на голову выше его. — Уходи отсюда, — сказал он, глядя ему в глаза и стиснув ладошки в кулаки. — Ты мне еще поуказывай, малявка, — насмешливо бросил тот, толкнув мальчика в плечо. Лаэрт на миг замер, а затем, не говоря ни слова, просто со всей силы пнул соседа ногой. А потом второй. Со стороны это смотрелось довольно нелепо, вот только удар вышел странным, потому что задира внезапно согнулся пополам и закричал. Из глаз полились крупные слезы, и парень больше не выглядел взрослым и пугающим. Просто маленький обиженный ребенок. На шум из дома выбежала мама. Белые как снег волосы Леоры Бриан Торре-Леонд были по-домашнему убраны в пучок, а на руках виднелась мука. Кажется, она готовила пирожки. — Что случилось? Утер? Что ты тут делаешь? Она приблизилась к плачущему парню, а Лаэрт хмуро стоял рядом, сложив руки на груди.