— Мы, Олег Федорович, люди военные, едем куда пошлют, а посылают, как сам знаешь, часто. После обмена рукопожатиями Владимир Чечетов спросил: — Мне бы, Олег, своих людей укрыть до завтрашнего вечера от посторонних глаз. — Нет проблем, — пробасил начальник заставы, — занимай бункер. Он просторный, места хватит, вода, уборная там же, так что днем твоим орлам не надо будет светиться. — Ну а если «хачики» ночью устроят сабантуй, куда своих погранцов прятать будешь? — Вопрос, конечно, каверзный. Но ты, Вовик, не знаешь последних новостей. Сопку Безымянную, — Фадеев указал в сторону афганской границы, — помнишь? Сколько она крови попортила. Что ни ночь, то обстрел реактивными снарядами, и сколько я ни докладывал руководству, никакой реакции. Будто и не реактивные снаряды в нас летят, а китайские петарды. А пару дней назад докладывают наблюдатели из «секрета» — на Безымянной «хачики» зашевелились, засекли две их пусковые установки. Докладываю руководству, так и так, мол, снова «хачики» пулять собираются. И что я слышу в ответ: «Дайте координаты и уводите людей в укрытие. Проведем зачистку «градами». В общем, координаты им были нужны как корове пятая нога. В течение получаса лупил по Безымянной дивизион «градов» осколочно-фугасными снарядами и под конец «зачистили» вакуумными боеголовками, да так, что я думал, от высоты воронка останется, но нет, устояла. Но теперь ее скорее можно назвать Мертвая, сколько времени прошло, а на высоте никаких шевелений. Думал, наконец наше начальство поумнело, а оказывается, — тут пограничник перешел на шепот... Но Чечетов остановил его взмахом руки и, повернувшись к Волину, коротко произнес: — Капитан, ведите людей в бункер, — он указал на холм, откуда при свете лунного диска были видны торчащие из земли углы бетонных плит, — пусть оправятся, поедят — и спать, завтра будет много дел. Игорь молча кивнул и, повернувшись, негромко скомандовал: — На выгрузку. Бойцы молча прыгали на землю и, стараясь не греметь баулами с амуницией, бесшумно двигались в сторону бункера. Волин, стоя спиной к беседующим офицерам, наблюдал за движением бойцов группы и невольно слушал рассказ Фадеева. — Так вот, думал, наши отцы командиры поумнели, как же. Два дня назад приходит шифровка: «Подготовить коридор через Пяндж для действий ДШМГ». Думаю, что-то тут не так, ведь ДШМГ работают на нашей территории, и вдруг коридор на ту сторону... А когда увидел тебя, Володя, все стало на свои места. — А как с коридором? — спросил Чечетов. — Все в порядке, еще вчера группа старлея Петрова перешла Пяндж и разведала вглубь границ километров на десять, пока все чисто. Думаю, до завтра ситуация не изменится. — Ну и славно, — зевая, произнес диверсант. — Зайдешь ко мне в блиндаж? Посидим, вспомним былое. — Нет, спасибо, хочу отоспаться перед выходом на «нейтралку». — Как знаешь, — пожал плечами Фадеев. Офицеры расстались. Чечетов и Волин направились в бункер. В дальнем углу едва тлела коптилка, сделанная из неразорвавшегося снаряда. Желтый огонек слабо освещал низкие потолки бетонного каземата, в центре которого стояло несколько столов и самодельных скамеек. Вдоль стен тянулись в два яруса деревянные стеллажи-нары. Спецназовцы, приведя себя в порядок, кто ложился спать, кто сперва все же собирался поужинать. Плохо вентилируемое помещение сразу же наполнилось запахом солдатских портянок. Волин бросил свой баул под нары, под стенку положил автомат. Сев на край стеллажа, снял ботинки, размял затекшие от долгого сидения пальцы ног и, постелив под голову сложенную куртку, завалился спать. ... Пробуждение было тяжелым, всю ночь Игоря мучили непонятные сны. Появился Чечетов и строго объявил: — Сейчас получите завтрак. Есть будете то, что дадут, и не дай бог, кто залезет в НЗ, сам лично сверну шею. После завтрака занимаемся подгонкой амуниции. У меня все. На завтрак диверсанты получили по полному котелку какого-то бледного варева. Это оказалась похлебка, заправленная бараньими шкварками. От котелков шел тяжелый запах жареного бараньего жира. — Это надо есть? — демонстративно кривясь, громко спросил Ковалев. — Жри, салага, — рявкнул Лебедев, — ты должен вонять, как воняют «хачики», иначе тебя вычислят, как только ты окажешься на той стороне. Волин начал есть похлебку, несмотря на непривычный запах, пища была сносная. Через несколько минут котелок опустел. Игорь облизал ложку, сунул ее за голенище ботинка, как он обычно делал на учениях. Потом по котелкам разлили светло-коричневый напиток под названием зеленый чай. Напиток был горячий и немного горький. После завтрака все принялись подгонять амуницию. Разложив содержимое своих баулов, спецназовцы занимались снаряжением, оружием и одеждой. Кто-то латал дыры, кто-то подтягивал ремни на ранце или паковал подсумки. Как всегда, возле Волина восседал на нарах Ковалев. Затягивая замки застежек на разгрузочном жилете, он зычно напевал некогда популярный шлягер: Группа крови на рукаве, Твой порядковый номер на рукаве, Пожелай мне удачи в бою, Пожелай мне удачи... Капитан уже хотел остепенить распевшегося экс-штурмана, но тут его слух уловил, что поет не один Ковалев. В стороне сипел вполголоса мичман: «Нэсэ Галя воду...» В другом углу что-то свое заунывно тянул Зульфибаев, а Кадыров, наоборот, пел на русском: «Уч Кудук —три колодца...» «Спортсмен» Иванников, здоровенный детина-много-борец, один из лучших стрелков (единственный человек из группы, у которого «АКМ» был оснащен глушителем и оптическим прицелом), с лицом, будто по нему танки прошлись, был человеком грубым, несдержанным, на любое замечание даже руководства отвечал однозначно: «А мне насрать». Про него мичман Лебедев говорил со вздохом: «Что делать, этот парень получил воспитание на одесском «Привозе». И сейчас этот угрюмый грубиян пел чистым приятным баритоном: Земля в иллюминаторе... Земля в иллюминаторе... Земля в иллюминаторе видна. Как сын грустит о матери, Грустим мы о Земле, она одна. «Как можно понять их — спецназовцев, танкистов, пограничников, — думал Волин. — Они здесь в окружении, и непонятно, где фронт, где тыл. И неизвестно, где опасней, откуда ждать удара в спину или грудь. Они как воины Евпатия Коловрата, дерутся в этом сумасшедшем окружении и без приказа не отступят. Почему? А кто знает? Это и есть загадочная русская душа». Волин вдруг услышал и собственный голос, он пел одну из песен Виктора Цоя, но только не тот бодрый марш космодесантников, а скорбный блюз из последнего его альбома. Когда-то давно, слушая его, Игорь подумал, что это было написано о нем: А потом пришла она, говорит: «Пошли». А тело оставь земле, А телу недостало любви. А телу недостало тепла. Поймав себя на мажорной мысли, Игорь едва не сплюнул с досадой: «Ну мать твою, я завываю, как платная плакальщица на собственных похоронах. Надо что-то спеть веселое, хотя бы из репертуара «Машины времени», хотя бы про охотников за удачей». Но вспомнить слова он так и не успел, сквозь открытую дверь бункера донеслись звуки медленной песни на английском языке. Спецназовцы как по команде разом замолчали, стали слушать. — Какая душевная песня, хоть и не по-нашему. А все равно пробирает до костей, — пробубнил младший Наза-ренков. К нему тут же повернулся Ковалев. — Песня душевная, — перекривил его Гога, второй номер, — это же «Солджер оф Форчун» в исполнении «Дипперпл», классика золотого медленного рока. А ты, песня душевная, лапоть, одним словом. — «Солдат удачи», — ни к кому не обращаясь произнес прапорщик Зульфибаев. — Наш майор ее очень любит, в Афгане сколько он за нее нагоняев получал от командования, а как на задание идти, так ее и крутит. Получается вроде как талисман группы. Это, видно, начальник заставы решил побаловать Чечетова, а заодно и нас. — Обед. В дверях стоял Чечетов, одетый, как заправский турист, весь в американском. Майор все время находился в блиндаже начальника заставы, появляясь лишь тогда, когда считал, что это необходимо. Вот и сейчас, жуя жевательную резинку, он инструктировал личный состав. — Обедайте по полной программе и сверх того. Ужина не будет. Значит, набили желудки, навели макияж и на боковую — отдыхать. Сегодня придется топать всю ночь, а это вам не «бубль-гум», «вышивать» по своей территории. Здесь ни связи, ни поддержки, ни эвакуации. Если влипнем, то конец. Больше не говоря ни слова, майор вышел из блиндажа. На обед был плов, настоящий таджикский с бараниной. Молча орудуя ложками, диверсанты с жадностью поедали плов. Волин тоже с аппетитом съел все содержимое котелка. Затем, вспомнив слова командира, взял добавку. Умолотив еще котелок жирной рисовой каши с нежной молодой бараниной, капитан ощутил себя переевшим, но это не помешало ему приняться за чай. После обеда диверсанты принялись за «макияж». Раздевшись до пояса, они друг друга брили наголо, сверкая голыми черепами при свете коптилок. Лебедев обмыв круглую как шар голову водой, посмотрел на себя в зеркало и, проведя рукой по щекам, буркнул недовольно: — А шо делать с рыжей щетиной? Тут же откликнулся на голос мичмана Ковалев: — Я бы на твоем месте, Михал Михалыч, ее ваксой, она тогда как у абрека будет. Волин самолично сбрил с себя остатки армейской стрижки, вымыл теплой водой голову, насухо ее вытер. А затем тщательно намазал голову, лицо и шею тональным кремом. Цвет кожи стал такой, как будто Игорь несколько месяцев провел на пляже в Крыму. Это и был «макияж», разработанный научно-исследовательским институтом разведки. ...Одетый в старого образца общевойсковой камуфлированный комбинезон, весь испачканный бурым пянджским илом, старший лейтенант Петров, слегка сутулясь, стоял в блиндаже начальника заставы. — Ну что, все в порядке? — спросил майор Фадеев.