– Ее затащили в автомобиль, – сказала Таня, рассматривая их, – там находился его сообщник. Тип, которого мы видели с Грушей, именно он ворует девушек. Жаль, мы не разглядели его лица! – Что с ней будет? – Ида продолжала дрожать. – Ее убьют? – Я не знаю. Не понимаю, зачем они это делают. Но Грушу украли точно так же, как украли Цилю. Ида заплакала. Таня вернулась в гостиницу и решительно направилась к старику. – Слушай меня внимательно. Кто захотел номер на первом этаже? Девушка или ее гость? – Гость, – старик заморгал, – а шо за гембель с этим фраером? Он сказал, шо не хочет подниматься – спешит, мол, швицер. Девчонка только хихикала. Поймала ведь рыбу. – Ты видел этого человека раньше? – Пару раз, может, и был. Может, и нет. Все они на одно лицо. С виду вроде как благородный, хотя кто это разберет, – пожал он плечами. Таня вытащила еще рубль. – Давай, старик, вспоминай! – Ну, был такого-то числа, – старик назвал ночь исчезновения Цили, – с девчонкой юркой такой, чернявой. Вон на ту, что с тобой стоит, похожа. Тоже номер на первом этаже был. А потом девчонка эта, что сегодня с ним пошла, сюда прибегала, товарку свою искала вроде. Но та, чернявая, вроде как ушла… – А еще был? – Был. Два дня назад. Тоже с девушкой, тоже номер на первом этаже взял. Девчонка мне незнакомая, белобрысая, наверное, новенькая на Дерибасовской. Я ее никогда раньше не видел. И никто за нее не знал – я тут поспрашивал… – Зачем спрашивал? – Так девчонка из номера-то не вышла. Вон как сегодня – ни она, ни он. Я еще подумал плохое, в номер зашел. Девчонка-то совсем сопливая – лет 14, не больше. Но там все чисто было, нормально. Окно только открыто. Я закрыл да назад пошел. Пропустил, наверное. А за девчонку никто не знал, и на Дерибасовской ее больше не видели. В первый раз вышла, наверное. Расстроенные Таня и Ида вышла из гостиницы. – Три девушки! Он украл трех девушек! Цилю, Грушу и еще одну! Что ты будешь делать? – рыдала Ида. – Пока не знаю. Но девчонок с улицы об опасности надо предупредить. Ты этим и займешься. А я с людьми поговорю да подумаю, что можно тут… Не нравится мне всё это. – Что он с ними делает? Зачем они ему? – Я не знаю. Но чувствую, что нужны для плохого. Вряд ли он убьет их… Я не знаю. Но ты девушек предупреди. Пусть будут начеку. Черный автомобиль с потушенными огнями медленно двигался по узким улочкам Молдаванки. Стояла глубокая ночь. Днем, при белом свете, появление такого автомобиля вызвало бы живейший интерес и посмотреть на него сбежалась бы толпа зевак. Но ночью улочки Молдаванки были пустынны. Автомобиль двигался очень медленно, словно чего-то выжидая. И даже останавливался там, где были освещенные приоткрытые двери кабачков. Из одного из кабачков вышла растрепанная девушка и, пошатываясь, побрела по грязной дороге. Девушка, совсем молоденькая, не старше 16-ти, была сильно пьяна. Ее длинные светлые волосы растрепались и свисали неряшливыми прядями. Платок же, сорванный с головы, она зачем-то волокла по земле. Алкоголь изуродовал ее миловидные черты пьяной гримасой, в глазах же застыло мутное бессмысленное выражение, больше подходящее застарелому пьянчуге, чем молоденькой девушке. Судя по яркой, но бедной и неряшливой одежде, она была уличной и, видимо, после работы на Дерибасовской зашла в кабак. Теперь же она возвращалась домой – вернее, в ту жалкую лачугу, которую по привычке называла своим домом. Чтобы не упасть, споткнувшись о дорожные комья грязи, держалась за стену. Это было жалкое и страшное зрелище, но ночью некому его было видеть. Впрочем, местные жители и не к такому привыкли. Дверь автомобиля открылась, и оттуда появилась темная тень. Это был мужчина высокого роста. Он направился к девушке. Та, пошатнувшись, едва удержав равновесие, вцепилась в стенку какой-то глинобитной хижины. Она ничего не различала вокруг. Рука мужчины быстро метнулась к ее горлу и сжала его, другой он прижал к ее лицу какую-то тряпку. Девушка мгновенно обмякла и стала оседать вниз. Это произошло так быстро, что она не успела даже вскрикнуть. Подхватив безжизненное тело на руки, мужчина быстро затолкал его на заднее сиденье. После чего автомобиль рванул с места и растворился в беспросветной ночи. Таня так и не успела обдумать страшное исчезновение Груши, потому что в ту жуткую ночь на пороге дома ее перехватили Хрящ и Шмаровоз. – Где ты ходишь, Алмазная? – нахмурился Хрящ. – Тут такое дело – бегом бежать надо. Письмо до тебе принесли от Японца. А до нас – беда. – Беда? Какая беда? Но оба бандита отказались говорить на улице и молчали до самого кабачка на Садовой. Когда они спустились в отдельную комнату с бильярдным столом, все остальные члены банды были уже там. На зеленом сукне бильярда поблескивал глянцевой бумагой конверт с золотистым орнаментом. – От Японца принесли, тебе лично, – сказал Хрящ. Таня распечатала конверт. Это было приглашение в кафе «Саратов» на закрытый банкет, который должен был состояться через два дня. – Что это? – Таня ничего не знала. – Сход, – пояснил опытный Хрящ, – воровской сход в кафе «Саратов». Соберутся все воры Одессы и будут кумекать, как всем быть дальше. От каждой банды главарь плюс двое его самых верных. С тобой пойдем я и Шмаровоз. – О господи… – Таня вдруг страшно перепугалась, и Шмаровоз дружески похлопал ее по плечу. – Не ссы… Ты маруха фартовая, за выше всех справишься! Мы с Хрящом поддержим, за чего… Надо там быть тебе. Ты теперь заместо Корня, за нас решаешь. Японец собирает сход – значит, тому так и быть. – А что за беда? Что я должна знать за нашу беду перед этим сходом? – Туза расстреляли на Слободке, – вздохнул Хрящ, – думают за тебя. – Что-о-о?! – Таня закричала неожиданно громко. – Что за?… Кто думает за меня? Мы же не могли это сделать! Мы не делали такого… – Не хипиши, – сурово отрезал Хрящ, – там, в логове его, Туза и всех людей из пулемета положили. И подбросили женское кольцо – ты, значит. Вот. Я у людей купил. Хрящ разжал ладонь, на которой лежало дешевое колечко. – Я не ношу такие кольца, – с облегчением выдохнула Таня, – у меня таких нет. Это девушки с Дерибасовской любят грошовые безделушки. Я – нет. – Мы-то знаем, – хмыкнул Хрящ, – ты так одеваешься – как барыня. Но люди не в курсе. Хотели навести на тебя. Люди думают, что ты мстила за Корня. Это допускается. Не держат на тебя зла. Но ты должна знать за это на сходе. Плохо думают за тебя. – Что теперь будет? – Таня побледнела. – А ничего. Последнее слово за Японцем. А Японец за тебя. Он знает, что ты никого не мочила за Корня. Гарик мне сказал. Подстава это. Тебя подставить хотели. Кто-то банды стравливает. До войны нужен сход. – А будет война? – спросила Таня. – Если Молдаванка и Пересыпь пойдут друг на друга, да еще на Слободку тоже. Ради этого Туза и замочили. Японец за это понял. Теперь все зависит от него. Больше ничего не говорили о расстреле Туза, но Таня прекрасно поняла, почему и Хрящ, и Шмаровоз назвали эту новость бедой. Она была так встревожена предстоящим сходом, что исчезновение девушек отступило на второй план. В городе, между тем, также назревали серьезные события, и к утру следующего дня все только и говорили о них. Никто так и не узнал о том, откуда Котовскому стало известно о военном отряде, ночью высадившемся на одесском вокзале, но утром следующего дня он оставил тюрьму и вывел из нее всех своих людей. Уголовники вынесли также все продукты и все оружие. Несколько вагонов с военными прибыли на рассвете на одесский вокзал, и только редкие сонные зеваки видели, как строились на перроне люди в форме и как выносили из вагонов оружие. Временное правительство мобилизовало все силы, и с помощью бывшего губернатора Одессы Сосновского, который прекрасно знал криминальную обстановку в городе, были собраны несколько военных отрядов, которые направили в Одессу для усиления власти. Так уж получилось, что эти военные отряды прибыли как раз в разгар событий, происходивших в тюрьме. Представители Временного правительства были на седьмом небе от счастья: хорошо вооруженные военные представляли собой серьезную силу. С помощью этой силы они намеревались отбить тюрьму у бунтующих уголовников и установить некое подобие террора, с помощью которого в городе уменьшится количество бандитов. Наивные и неумные представители Временного правительства совершенно не знали Одессы. Когда к полудню военные отряды в полном вооружении прибыли на Люстдорфскую дорогу к зданию тюрьмы, то обнаружили полное отсутствие находившихся в ней уголовников. Тюремный замок был абсолютно пуст. Двери камер выбиты, замки испорчены. Многие помещения оказались разрушены. Не работали и службы – не было подачи воды и приведены в негодность старые канализационные трубы. За остаток дня и ночь солдаты под руководством строителей и плотников почти полностью восстановили тюрьму. Они заделали возникший от взрыва пролом в стене, провели ремонтные работы внутри здания. Камеры вновь закрывались плотно, все службы работали. И уже через день с помощью военных представители Временного правительства начали облавы. Людей хватали прямо на улицах. На Молдаванку вошли вооруженные отряды, которые прочесали все кабачки и игорные дома. Задержанных без суда и следствия отправляли в Тюремный замок и запирали в камерах. Властью Временного правительства был назначен новый начальник тюрьмы, и туда стали возвращаться прежние охранники и надзиратели. Порядок был восстановлен с помощью военных, и очень скоро Тюремный замок был заполнен до отказа. В городе начало расти серьезное недовольство. Котовский же и его люди растворились в городе, залегли на дно и стали ждать, пока утихнут страсти. Тем не менее, бандиты стали стрелять в солдат, и жертв среди них было очень много. Почти из каждой банды кто-то угодил в восстановленную тюрьму. Так от Тани в облаву на Молдаванке попали двое ее людей – бывшие контрабандисты, в банду их привел Корень. Таня не знала их хорошо, с нею они не были ни в одном деле, считаясь как бы резервом. Но тем не менее они оказались в тюрьме, и на волю очень скоро дошли слухи, что там раскололись. Теперь в народной милиции знали, что вместо Корня банду возглавила Таня Алмазная, и появились ее приметы. Так Таня стала полноправным членом уголовного сообщества, хотя никогда не сидела в тюрьме. Розыск ее как уголовницы поднимал ее на новый уровень, и это весьма ценилось в уголовном мире. Впрочем, ареста Таня не опасалась. Во-первых, потому, что из-за открытых вооруженных столкновений солдат и бандитов облавы почти закончились, а во-вторых, потому, что Таня теперь редко бывала на Молдаванке, озабоченная предстоящим сходом и судьбой вверенных ей людей. Этот мартовский день был ничем не примечательным. Разве что тем, что в ресторане на Дерибасовской собралось много военных, приехавших в город. Отмечали день рождения командующего отрядом. Праздновать начали рано, в четыре часа, и уже к шести вечера за столами распевали веселые песни, а вино и шампанское текло рекой. Было еще светло, и на Дерибасовской было полно гуляющих. Мамы с колясками катали своих малышей, воспользовавшись теплым днем. Ярко, празднично, весело, несмотря на то что еще не загорелись ночные огни, Дерибасовская жила своей жизнью, и приезжие солдаты с удивлением глазели на эту улицу, так как ничего подобного не видели никогда. В их городах никто так не гулял на центральных улицах, да и не было той пьянящей жизнерадостности, от которой просто хотелось петь. Дамочек с колясками было множество. Поэтому никто не обратил внимания на очередную мамашу, катившую белую коляску, прикрытую тюлевым покрывалом. Коренастая, крепко сбитая женщина с обветренным, не очень красивым лицом сосредоточенно всматривалась в коляску, ничем не выделялась. Платье в клетку сидело на ней кое-как, не шло ей, и было ясно, что мамаша совершенно не следит за модой. Так же косо и неказисто сидела и старая, потертая шляпка, с трудом держащаяся на коротко стриженных волосах. Поравнявшись с рестораном, женщина замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась, качая коляску. Сквозь огромные окна было видно, что в тот момент в ресторане произносили праздничный тост, сопровождаемый громкими криками. Дальше все произошло мгновенно. Мамаша вдруг с силой толкнула коляску прямо в окно, а сама бросилась бежать со всех ног. Коляска катилась все быстрей и быстрей, ускоряясь по мере приближения к окну. Взрыв раздался в тот самый момент, когда коляска столкнулась с окном. Он был такой силы, что, казалось, земля раскололась надвое. Коляска была начинена взрывчаткой, и такое ее количество почти полностью разрушило первый этаж здания, где находился ресторан. Количество человеческих жертв было не меряно. Погибли и случайные прохожие, оказавшиеся на улице в тот злосчастный момент. Этот взрыв вызвал в городе настоящую панику. Ответственность за него взяли на себя анархисты, пояснив, что это месть за облавы и восстановление тюрьмы. Это был серьезный удар по власти Временного правительства в Одессе, которое после этого так и не смогло собраться с силами. Скоро стало известно, что взрыв был лично устроен группой анархистки Марии Никифоровой.