Таня с легкостью согласилась с тем, что она дура. Да, дура – со всеми, во всем. Она могла вытерпеть что угодно, но только не этого лысого типа с глазами убийцы. Разве она могла объяснить Шмаровозу или Хрящу, что от одного его взгляда в ее жилах застыла вся кровь? А на душе стало так мерзко, словно увидела перед собой не человека, а гадюку? Нет, объяснить все это Таня не могла. А потому тихонько села в конец стола, рядом с Хрящом и Шмаровозом. Сход начался. Он шел бурно – кричали все разом и говорили долго. А дольше всех – Котовский. Да, он умел увлекать людей. Он нес в себе зло, Таня была уверена в этом, и тем не менее, не могла оторвать от него глаз. Этот сход вошел в криминальную историю Одессы. Именно на нем впервые воры объединились в одну общую организацию под управлением Японца, который безоговорочно был выбран королем. Котовский предложил послать петицию представителям Временного правительства, являющим вроде бы законную власть, и вскоре, под всеобщее одобрение, уже диктовал текст: «Мы из Тюремного замка посланы призвать всех объединиться для поддержки нового строя. Нам надо подняться, получить доверие и освободиться. Никому от этого опасности нет, мы хотим бросить свое ремесло и вернуться к мирному труду». Эту петицию к одесским властям подписали все присутствующие на сходе воры, а также сорок самых крупных уголовных авторитетов Одессы, заправляющих бандами. Таня в число этих сорока авторитетов не вошла. Мало кто верил в успех затеи Котовского. Но он довольно доходчиво сумел объяснить, что такое письмо заставит властей прекратить уничтожать уголовников. Воры подписали петицию, и было решено отправить ее незамедлительно, то есть пораньше, с утра. Там же, на сходе, впервые в криминальном мире Одессы Японец предложил создать общую кассу всего воровского мира, в которую каждый главарь банды будет отстегивать определенную сумму, а потом деньги эти станут использоваться на общие нужды, например на выкуп из тюрьмы. Идея пришлась по вкусу, и тут же стали скидываться деньгами, выбрав казначеем одного из людей Японца, а смотрящим за кассой – самого Японца, как наиболее авторитетного из всех главарей банд. Против этого существенно возражал Акула, но протесты его потонули в общем хоре одобрения. Так в Одессе впервые появился общак. Больше всех за создание общака почему-то ратовал Котовский. И Тане вдруг захотелось крикнуть Японцу, чтобы он не верил ему так слепо. Но крикнуть она так и не смогла. Да и кто бы ее послушал? После завершения всех дел появились закуски и спиртное и началась грандиозная попойка, под шумок которой Тане удалось выскользнуть так, чтобы не попасться на глаза Котовскому. Но все предосторожности ее были излишни – воры разошлись не на шутку, и дым коромыслом стоял в кафе «Саратов» до самого утра. – Я все-таки не понимаю, зачем это. – Таня, пожав плечами, замедлила шаг. Теперь она шла почти рядом со своими спутниками. Таня, Шмаровоз, Хрящ и человек Японца по кличке Зайхер-Фонарь шли к Оперному театру. Зайхер-Фонарь передал Тане, что Японец велел этим вечером прийти в Оперный театр, и вызвался сопроводить лично. – Назревает грандиозный шухер, – доверительно сообщил Зайхер, – все наши будут за местах как положено. Разве вы, мамзель, не любите театр? – Не люблю, – отрезала Таня, – Оперный особенно. – А я там никогда и не был, – встрял в разговор Шмаровоз, – вот будет шухер посмотреть за буржуйскую роскошь! Таня кривила душой. Прекрасный Оперный театр Одессы не был виноват в ее неприязни. Неприязнь Тани несла в себе совсем другой смысл и была связана с воспоминаниями, которые она изо всех сил пыталась стереть из памяти, потому что боль они вызывали адски мучительную, совсем не сравнимую с болью от смерти Геки или даже бабушки. Последний раз в Оперном театре Таня была в 1914 году. И не одна. Таня помнила нежный флер своего воздушного розового вечернего платья и невероятное ощущение счастья, охватившее ее в тот момент, когда она вошла в двери Оперного. Момент счастья, пожалуй, стоило сохранить. Но он был связан с такой болью, с такой чудовищной катастрофой, которая последовала дальше в ее жизни, что это было абсолютно невозможно. Воспоминания были столь сильны в ее памяти, что с 1914 года Таня больше не заходила в Оперный театр. И вот она шла туда снова да не одна, а в компании отпетых бандитов. Таня горько усмехнулась: какая бездна падения! Не жизнь, а пестрый калейдоскоп. Театр был полон. В этот вечер давали какой-то концерт. Зайхер-Фонарь усадил их в пятом ряду партера, откуда все было отлично видно и слышно. Таня разглядела Японца с его людьми, Гариком и Майорчиком-Мейером, в ложе 2-го яруса. Пятый же ряд партера был заполнен бандитами, и Таня увидела Яшку Чалого, бывшего короля Молдаванки, который вот уже год был в банде Японца. Он приветствовал ее любезным поклоном. Концерт был скучным. Во время одного из романсов Таня прикрыла глаза, как вдруг… Гулкие, тяжелые шаги кованых мужицких сапог громко взорвались посреди красивого зала, разорвали на клочки музыку. В зал с двух сторон входила толпа каких-то людей в кожанках, с оружием. – Маэстро, сворачивай музыку! – рявкнул чей-то громовой голос. Испуганные артисты сбились на сцене в кучку. Мир новый, мир жестокой войны решительно уничтожал мир старый, и Таня вдруг почувствовала мучительную тоску от надорванной на середине строки романса, от того, что все эти розы, соловьи, хризантемы ничего не значили и ничего не говорили для обладателей подкованных железом сапог – сапог разрушения и войны. Появление этих вооруженных людей в зале публика встретила восторженными воплями и улюлюканьем – самой горячей овацией. На сцену вылез Котовский. Он потрясал над головой кандалами: – Приветствуем новый мир! Нет войне, нет каторге! Смерть приспешникам крупного капитала и буржуям! Временное правительство – вон! – заорал Котовский, и его громкий голос тут же потонул в восторженном реве толпы. – Долой каторгу царского режима! Кандалы с каторги! Продаю свои кандалы! Эй, кто больше? Все деньги пойдут на революцию! – надрывался он. В зале уже появился азарт и кто-то стал предлагать цену. Таня не верила своим ушам. – Он что же, свои кандалы продает? – вдруг растерянно забормотал рядом с ней Шмаровоз. – Нет, ну надо же! – Он урод, – резко сказала Таня, – жестокий шут и урод. От такого надо держаться подальше. Он на все способен. Между тем торг за кандалы Котовского разгорелся вовсю. Цену повышали стремительно – оказалось, что в зале достаточно много людей, желающих стать обладателями странного раритета. Котовский рассчитал верно, прервав концерт и устроив аукцион. Очень скоро ножные кандалы были проданы за невероятную сумму в 3100 рублей. Купил их известный одесский адвокат Гомберг. Но у себя не оставил: отдал в музей Оперного театра, и долгое время кандалы находились там. Ручные кандалы за сумму в пять тысяч рублей купил хозяин знаменитого кафе «Фанкони». И очень долгое время они красовались в витрине кафе, привлекая немало заинтересованных посетителей. Торг был закончен. Концерт тоже. Часть публики сразу повалила к выходу, часть – осталась толпиться внутри театра. Люди Котовского ящиками затаскивали шампанское и водку, чтобы отпраздновать денежный триумф. Радуясь, что Котовский демонстративно не обращает на нее никакого внимания, Таня расхаживала в толпе. Внезапно кто-то тронул ее за локоть. Обернувшись, она увидела, что зовет ее Яшка Чалый. Таня повернулась к нему. – Ты слышала за странные дела, шо творятся на Молдаванке? – Яшка заговорщицки понизил голос. – Что за дела? – спросила Таня. – Черный автомобиль. Похищает людей. – Что ты сказал?! – вздрогнув, она придвинулась ближе – совпадение было просто невероятным. Вот уже не один день она все думала об автомобиле, который увез Грушу, и тут такое! – Говорят, по ночам в самых глухих закутках Молдаванки появляется черный автомобиль. Колеса у него большие, поэтому проедет самую страшную грязь. Появляется он внезапно, и в него затаскивают девушек. Уже несколько девчонок исчезли прямо посреди ночи. И больше их не видел никто. Страх божий. В народе скоро начнется паника. Люди верят, что это все козни дьявола. – Кто-то видел, как это происходит? – А то! Люди видели, как девчонок затаскивали, потому и поползли слухи. Но помочь ничем не могли – быстро все было. Пока на улицу выбежали – и след этого автомобиля простыл. – Кто за рулем был? Кто затаскивал? – Вроде мужчина. Так ведь ночь была, что можно разглядеть? – Сам-то что думаешь? – А черт его знает! Кто-то девчонок ворует, а зачем? И не приличные ведь девушки, не барышни – все наши, уличные, без родных, без семьи, так, перекати-поле… Уличных-то воровать – зачем? – Из них кто-нибудь вернулся? – Люди говорят, больше не видели. И трупов даже не нашли. Нет в городе таких трупов. Разговоры бы появились. А так… Вид у Яшки Чалого был встревоженный. И тут вдруг Таню словно обжег чей-то взгляд. Ощущение было таким неприятным, словно по спине ее полз таракан. Таня повернулась в направлении этого взгляда и увидела Никифорову, которая стояла совсем рядом с ними и слышала каждое слово. – Что за байки ты тут травишь? Чушь какая! – отрезала она, но тут же, не дожидаясь ответа, отошла от них. – Вот черт принес дьяволицу на нашу голову! – сжался Яшка. Ни Таня, ни Яшка Чалый не видели и не слышали, как Никифорова подошла к своим людям и дала короткую команду: – Девку вон ту видите? С ней еще бандит, Яшка Чалый! Девку хорошо рассмотрите! Ее убрать. Я сказала убрать. Глава 16 Представление в цирке. Адская машина. Неожиданная встреча. Бегство под пулями Черный дым стлался по арене причудливой, гигантской змеей и, извиваясь, принимал самые невероятные формы. Он был похож на живое существо и, подсвеченный яркими лампами, специально спрятанными за ширмой, вызывал у зрителей восхищенные вздохи. Таня сидела в третьем ряду, на самых дорогих местах, и даже ей, привыкшей ко всему, стало не по себе, когда из-под купола цирка спустились самые настоящие сумерки. Так уж произошло (из-за смерти Снегиря, из-за схода воров, из-за всего), что Таня попала в цирк совсем не в ту субботу, что собиралась, а на неделю позже. И вот теперь, сидя в гордом одиночестве в третьем ряду, она ежилась от странных ощущений, вызываемых самым началом выступления. В субботу цирк давал сразу три представления: два (утреннее и дневное) – для детей, где были звери, и веселые клоуны, и много-много смешных аттракционов, понятных и любимых детьми всех сословий и всех возрастов. И вечернее, предназначенное исключительно для взрослых, озаглавленное в афише как «Шоу ужасов знаменитого американского цирка Барнума». Решив, что детские представления ей ни к чему, Таня купила билет на вечер. Ужасов пока не было, но атмосфера самого начала действа была еще та… Чего стоил только этот туман, извивающийся внизу, заунывная музыка да скрипящие звуки скрипки, похожие на страшные стоны, которые издают призраки. Сидя в цирке, Таня думала о Кате и о Циле – чтó им понравилось здесь? С кем они пришли в цирк, кто пригласил их на взрослое шоу? Таня не сомневалась, что они были как раз на этом самом представлении для взрослых. Ведь, судя по афише, центральное место в шоу занимал фокусник, а такую афишу Таня нашла в комнатах обеих девушек. Интересно, кто купил им билеты в цирк? На вечер билеты стоили очень дорого. И Таня прекрасно знала, что билеты были не по карману уличным девушкам. Да они и не стали бы их покупать, ведь они никогда не покупали билеты в театр, никогда не ходили в рестораны. Кто-то их пригласил. И этот кто-то был весьма значительный. Этот человек явно умел произвести впечатление на бедных девушек с Молдаванки. Мысли Тани были достаточно далеко от циркового действа, которое, между тем, вслед за туманом, разворачивалось на арене во всей красе. На арене появились уродцы и какие-то невероятные существа, одетые в причудливые костюмы. Из клубов тумана появлялись страшные собачьи морды, заросшие шерстью, почему-то – на человеческом теле, и великаны с четырьмя руками, и бородатый мужчина с высокой женской грудью (бородатая женщина?), и человек-змея, чье тело было покрыто страшной блестящей, не сползающей чешуей. И еще более страшное существо, покрытое клочьями темной шерсти, с вывороченными самым неестественным образом руками и ногами, в котором, между тем, хоть и с трудом, но можно было опознать человека. От всего этого по спине Тани прошла дрожь, и она все не могла понять, грим ли это, искусственные увечья или странные творения природы, сыгравшей со своими детьми злую шутку, словно в насмешку над бездушием и жестокостью человека. Дальше действие стало несколько скучным. Между уродами происходила какая-то возня, появились животные: огромный удав, которого несли два страшных негра в раскрашенных африканских масках, на поясах их были кости и черепа людей, что означало, что негры – самые настоящие людоеды. Настоящие ли? Все в этом цирке было искусственным, и Тане не нравилось происходящее здесь. Она не понимала, как жуткую трагедию человеческой жизни – увечье или уродство – можно выставлять на потеху толпы и почему люди обладают настолько жестоким сердцем, что готовы смотреть на горе снова и снова. Тане очень захотелось уйти, и она с трудом подавила в себе острое желание встать и отправиться как можно дальше от этого отвратительного места. Потом появился фокусник. Вернее, черная, закутанная в плащ фигура без лица. Страшное существо, имеющее лишь общие очертания фигуры человека. Его появлению предшествовала яркая вспышка магния, осветившая место, в котором фокусник неожиданно возник из темноты. Казалось, он появляется сначала из огня, затем из темноты. И было в этом что-то страшно неестественное. Уродцы исчезли. На арене заиграли огни, ярко освещающие все уголки зала. Откуда-то возникла железная клетка. Фокусник освобождался оттуда, прикованный цепями. Он чуть ли не летал над ареной, доставая самые невероятные предметы, и казалось, фокусы его похожи на неожиданный фейерверк: они следовали залпами, один за другим. Затем снова разлилась темнота, и ведущий объявил, что сейчас будет показан очень страшный фокус и что если в зале есть люди со слабыми нервами и больным сердцем, им лучше удалиться. Но конечно же никто не ушел – наоборот, к арене оказалось приковано внимание даже тех, кто смотрел на уродцев вполглаза. Фокусник стоял на небольшом возвышении, похожем на затянутый черным шелком постамент, и маска полностью скрывала его лицо. Из-под нее виднелись только длинные черные волосы. Стянутые в хвост, они спускались по спине сзади, сливаясь своим цветом с черным шелком плаща. В зале застыла тишина. Вокруг фигуры фокусника появилось некое серебряное мерцание, которое становилось все ярче и ярче, приближаясь к шее. И вдруг стало казаться, что голова его отделяется от тела этой широкой серебряной полосой, которая горела теперь ярко, как самое настоящее пламя.