– Встать с нар! Руки за голову! – зычно крикнул в темноту камеры второй. Ответом ему была мертвая тишина. Тусклый фитилек керосиновой лампы, подвешенной над дверью, почти не разгонял густого мрака камеры. Потолок был низкий, а потому внутри даже нельзя было стоять в полный рост. Глаза охранников понемногу привыкли к темноте, а потому они через время разглядели железную койку у стены, ведро напротив нее. Еще они увидели глиняный кувшин с водой на полу да плошку с краюхой черного хлеба. И всё. Больше внутри ничего не было. Камера была пуста. – Шо за… – Второй охранник словно забыл все слова, с ужасом разглядывая пустое пространство, в то время как первый вдруг начал энергично креститься обеими руками, словно отмахиваясь от чего-то очень страшного. Продолжая креститься, он вошел внутрь. Сомнений не было: узник исчез – каким-то образом исчез. Внутри помещения действительно никого не было. Оба охранника не верили своим глазам. Внезапно второй вскрикнул, указав на стену напротив кровати: – Смотри! Свежая кладка, и кирпичи другие. Тут за ремонт делали? – Мы под трибунал пойдем! – по-бабски запричитал первый. – От це шухер! Сбежал! Когти вырвал! – Может, он сбежал за прошлую смену. Мы сейчас с тобой пойдем до начальства, да вениками прикинемся – слышали, мол, шум в 322-й камере, не знаем, как поступить. Начальство явится камеру открывать, а мы с ними – вроде как чистые. Заодно и про свежую кладку в стене узнаем. – Второй охранник, похоже, моментально сообразил, что нужно делать. Не прикасаясь ни к чему в камере, оба заперли дверь и, с ужасом пятясь, быстро оказались за пределами страшного места, в коридоре. Тусклая керосиновая лампа в камере все продолжала гореть. К ночи сгустился туман. Старый сторож Второго христианского кладбища, расположенного напротив тюрьмы, в узкое оконце своей сторожки смотрел, как его клочья стелятся по снегу, по самой земле, окутывая ночную мглу вокруг мутной дымкой. Из-за туч давным-давно вышла луна. Ее свет, отражаясь от белого снега, освещали все вокруг настолько ясно, что если бы не туман, ночь была бы совсем светлой. Туман казался плотной вуалью, придающей дымчатость и размытость даже белому свету. В его окружении луна казалась похожей на белое блюдце, закрытое дымчатой салфеткой на темной скатерти ночных облаков. Ворота кладбища были давным-давно заперты на крепкий висячий замок. Ночью похолодало, ударил мороз, и даже собаки не пролезали в дыры ограды, стараясь спрятаться где-то, забиться в какую-нибудь щель от холодной ночной погоды. А еще надо отметить, что ворота кладбища были расположены почти напротив главных ворот тюрьмы. И год за годом старик-сторож наблюдал мрачный кирпичный зáмок тюрьмы, не меняющейся со временем. Он много повидал на своем веку. Видел облавы на кладбище, когда жандармы искали сбежавших заключенных, отпирал ворота тюремным охранникам, тайно хоронившим узников, скончавшихся в тюрьме, такие тайные, совсем не христианские похороны, всегда совершались по ночам. Видел белые, расплывчатые силуэты, в лунном свете бредущие по заснеженной или размытой дождем дороге, – скорбные души тех, кому уже не суждено было выйти за мрачные ворота тюрьмы. Сторож кладбища мог рассказать очень многое. Но долгий опыт работы приучил его держать язык за зубами. На собственной шкуре он не раз выучил избитую истину: меньше знаешь – лучше спишь и меньше болтаешь – больше денег. А потому без ужаса он взирал на мрачные окрестности самого страшного места в городе, где кладбище было расположено прямо напротив тюрьмы. Тюрьма, построенная в форме креста, казалась страшным символом вечного отсутствия надежды, так же, как кладбище – символом вечного покоя. И неизвестно, что из них было страшней. В кладбищенской сторожке старик провел почти всю свою жизнь. Он привык дежурить по ночам. И если поначалу, в молодости, временами он дрожал от страха, то за долгие годы службы из души его полностью ушел страх. К тому же он привык видеть тюрьму, и здание ее из красного кирпича уже не казалось ему таким страшным. И, как старожил кладбища, он даже мог рассказать ее историю – потому что, будучи грамотным, время от времени почитывал газеты, которые оставляли на кладбище посетители. Так он узнал о том, кто и когда построил тюрьму. 8 сентября 1891 года в Одессе на Люстдорфской дороге состоялась закладка нового Тюремного замка. Новую тюрьму решено было строить, потому что старая, расположенная в самой черте города, уже не вмещала всех узников. Город рос, увеличивалась преступность, а вместе с тем росла и необходимость в новой, более вместительной тюрьме. Городская власть Одессы (в те времена городским головой был Григорий Маразли) выделила участок земли возле Второго христианского кладбища вдоль Люстдорфской дороги. Здание тюрьмы спроектировал архитектор из Петербурга А.О. Томишко, который до этого закончил строительство «Крестов» – знаменитой петербургской тюрьмы. Арку же главных ворот Тюремного замка делали по проекту архитектора Бернардацци. И несмотря на то что она украшала вход ни много ни мало в тюрьму, это получилось настоящее произведением искусства. 20 июля 1894 года строительство Тюремного замка было наконец завершено и обошлось городской казне в 843 тысячи рублей серебром. Все работы вел специально созданный Городской строительный комитет. Центральное строение замка было сооружено в виде креста; в центре его находилась башня. Огромный крест словно подчеркивал страшную судьбу тех, кто должен был оказаться в его стенах. От башни расходились четыре крыла с галереями, по бокам которых были расположены одиночные камеры. Каждое четырехэтажное крыло имело еще и подвальное помещение. В комплекс тюремных строений входили также баня, кузница, кухня, больница на 100 коек и церковь. Сразу же после открытия узников переместили в новое помещение, и тюрьма начала функционировать, моментально заслужив самую плохую славу в народе. Эту славу усиливали и страшные поверья и предания, вызванные тем, что участок земли, на котором построили тюрьму, прежде использовался как кладбище, где хоронили покойников, которых нельзя было хоронить на освященной земле: некрещеных, самоубийц, младенцев, умерших при рождении, и детей, которых не успели окрестить. После строительства тюрьмы покойников такого рода таки разрешено было хоронить на Втором христианском кладбище – для этого там отвели специальный участок земли. Этот не освященный участок, расположенный вдоль ограды, был местом погребения изгоев, над которыми нельзя было произвести христианский обряд. Ну а когда тюрьма, так сказать, начала работать, в этом месте стали тайком хоронить узников – убитых или умерших, для чего под самой оградой вырывали специальные ямы. И поскольку все посетители кладбища знали, что это за место, туда никто не заходил. И такие тайные захоронения легко удавалось скрывать. Сколько тайн было погребено под страшной стеной, знал только кладбищенский сторож, время от времени за особую плату открывающий ворота по ночам. И никогда не интересующийся тем, кого хоронят в страшном, запретном и неосвященном месте. В ту ночь ничто не предвещало таких похорон. Обычно из тюрьмы сторожа извещали заранее. Но в такую холодную и туманную ночь он не ждал незваных гостей. И потому был страшно удивлен, услышав стук в ворота и звон цепи, словно кто-то трогал замок. Сторож насколько мог быстро вышел из сторожки и засеменил к воротам, несмотря на туман, отчетливо просматривающимся в лунном свете. – Кто здесь? – крикнул старик. Зрение у него было уже слабое, а потому издали он не мог разглядеть, кто стоит возле ворот. Во всяком случае ему показалось, что он видит темный силуэт, и это был человек. На всякий случай взяв короткий железный лом (старик был готов к любым неожиданностям – при его зрении ему с успехом не раз доводилось ломом прогонять из-за ограды пьянчужек), сторож быстро шел к воротам, всматриваясь в дорогу за оградой. Он подошел совсем близко – и остановился как вкопанный. В первый момент ему показалось, что за воротами никого нет. Но, присмотревшись, он вдруг разглядел полупрозрачную фигуру, светящуюся в темноте странным желтоватым светом. В этом зрелище было что-то сверхъестественное, и, подняв перед собой лом, сторож лихорадочно начал креститься: – Изыди, Сатана! Но человек (если это был человек) между тем быстро приближался к воротам. Страшная фигура перемещалась, мерцая в темноте. Сторож отшатнулся – прямо из темноты на него сверкнули два ярко-алых раскаленных глаза существа. А цепь, на которой висел замок, вдруг зашевелилась, и замок, раскрывшись сам по себе, упал на снег. И страшное существо не прикасалось к нему. Сторож издал сиплый крик и стал пятиться назад. Между тем существо шагнуло на территорию кладбища, за пределы ворот, и стало быстро двигаться по направлению к нему, почти не касаясь земли. Страшное видение перемещалось в воздухе, сверкая адскими алыми глазами. Откуда и голос взялся – завопив как сумасшедший, старик принялся бежать, забыв про лом, который утонул в снегу. Но сторож был стар: поскользнувшись, он всем телом рухнул в снег. В тот же самый момент страшные когтистые лапы сомкнулись на его горле. Последним, что ощутил сторож перед смертью, был странный сладковатый запах, исходящий от существа. Потом воздух исчез, все завертелось и провалилось в бездну… Труп сторожа без признаков насильственной смерти нашли утром на снегу. Старик лежал на спине, широко раскрытыми глазами уставившись в пасмурное зимнее небо. На лице его застыл дикий ужас, от которого всем, кто на него смотрел, было страшно, и все отводили глаза. И тем не менее на фоне жутких вестей, пришедших из тюрьмы, смерть сторожа прошла незамеченной. Из тюрьмы сбежал опаснейший преступник по кличке Призрак. Но это было еще не всё. Несмотря на то что страшные слухи передавались шепотом, они очень скоро расползлись по всему городу. Рассказывали, что когда начальник тюрьмы раскрыл камеру Призрака, первое, что в ней обнаружили, это была свежая кирпичная кладка. Было решено ее вскрыть. Ну и когда ее вскрыли, оттуда выпал труп охранника. Выяснилось, что это родной брат другого охранника – того, который в ночь побега Призрака нес караул в тюремном коридоре. Труп был без одежды – похоже, ее отобрал Призрак, в ней и выбрался из тюрьмы. Но как в закрытой камере у него взялся строительный материал? Никто и предположить не мог. Призрак проломил стену, вырубив что-то вроде ниши в камне, и поместил туда охранника, забив ему в рот кляп. Несчастного служаку Призрак замуровал заживо… Глава 3 Встреча с Тучей. Дьявол в юбке. Под тюрьмой. Новый враг Тани Одесса, март 1917 года Таня быстро шла к выходу, наблюдая за черным дымом, взвившимся над кладбищенской оградой. Вдали были слышны тревожные голоса. Крики людей разносились в холодном морозном воздухе и охватывали не только дорогу перед кладбищем, но и проникали за ограду, нарушая вечный кладбищенский покой. В небе над кладбищем галдела целая стая растревоженных птиц – вот что напомнили Тане эти звуки. Слов не разобрать, ничего не разобрать, но от них, как и от растревоженных птиц в воздухе, только острое чувство тревоги. Она шла быстро, четко печатая шаги на подтаявшем снегу, стараясь не смотреть себе под ноги. Плотно завернувшаяся в черный платок, она была не похожа на саму себя. Элегантные наряды и сходство с благородной дамой были далеко в прошлом. Смерть бабушки пробила в душе Тани огромную брешь, через которую вытекло почти все: радость от жизни, жажда денег, забота о собственной внешности, желание быть элегантной и прочие суетные мелочи, без которых она прежде не мыслила саму себя. Неизменным осталось только одно: жажда жизни. Эта жажда жизни, возрождающаяся в ней борьба и толкали Таню вперед, заставляя снова войти в мир – просто ради того, чтобы почувствовать это ощущение жизни, вновь вернувшейся к ней. Это было намного лучше, чем в одиночестве умирать от тоски. Будучи от природы борцом, Таня не собиралась погибать, опустив руки. Она не привыкла бездеятельно плыть по течению и не могла пассивно ждать, когда ее полностью накроет лавина обрушившегося на нее горя. Предательство Володи и смерть бабушки разбили ее сердце, но не убили ее душу. Ей нужно было выбираться из этого. И ради этой души она должна была жить – жить дальше, помня, что именно этого, чтобы она жила, хотела для нее бабушка. Бабушка, которая когда-то отдала ей всю свою жизнь, посвятив себя жизни Тани… Она смахнула слезы и, немного постояв, двинулась вперед. И ради ее бесценного дара Таня собиралась жить. Если не ради себя, то хотя бы ради бабушки. Ее памяти. Таня шла быстро и вскоре дошла до красивых часовен возле кладбищенских ворот. Почему-то они всегда вызывали у нее страх. Как и большинство людей, Таня не любила кладбища. Ну а сочетание кладбища и тюрьмы всегда наводило ее на самые мрачные мысли. Она не могла забыть, что в подземельях Тюремного замка когда-то страдал ее Гека. Теперь Японец собирался на штурм тюрьмы, и сама эта затея казалась Тане бредовой. И она прекрасно помнила мрачные, высокие стены из темного кирпича, помнила неприступные смотровые вышки. Тюрьма – не банк. С налета ее не взять. Таня прекрасно помнила, как говорил Японец о тюрьме, когда она просила его помочь Геке. Что же произошло теперь? Что изменилось за те месяцы, пока Таня была почти оторвана от криминального мира? Погруженная в свои мысли, она шла, не обращая внимания ни на что, не видя ничего вокруг. И только поравнявшись с часовней из серого камня (не хватало лишь горгулий на крыше, чтобы часовня сошла за самый мрачный образец архитектуры мистического средневековья), Таня вдруг услышала тяжелые шаги за спиной. Кто-то ее догонял. Было слышно прерывистое дыхание спешащего человека. Острое чувство тревоги кольнуло ее, как гвоздь. Таня замедлила шаг. На пустынных аллеях кладбища могло произойти все, что угодно. Не то чтобы она боялась – ей давно уже был неведом страх. Просто ощущение тревоги было свидетельством возвращающейся к ней жизни. – Да останови ты за ноги, черт тебя дери! Бегу, кричу, гембель за ту голову – хотя бы раз глаза побоку! – вдруг раздался за спиной Тани знакомый голос. Она обернулась. У нее моментально отлегло от сердца. За ней бежал один из людей Корня – массивный, толстый бандит по кличке Туча. Его объемное, большое тело росло не ввысь, а вширь, за что он и получил свое прозвище. Маленький толстяк считался в банде Корня казначем, на нем лежали общие расходы и подсчет заработанных средств. Поговаривали, что когда-то он учился в гимназии, но его вышибли оттуда за то, что он умудрился подделать подпись директора на чеке и получить по нему деньги. От тюрьмы Тучу откупили родители, но с тех пор он покатился по наклонной дорожке. Из-за тучности он не мог участвовать в налетах и разбоях, поэтому занимался денежными делами, а также изготовлением фальшивых денег и подделкой документов. Тут Туча достиг совершенства. Его звали в другие банды, но он был предан Корню, так как тот однажды спас ему жизнь. В последнее время Тучу очень ценил Японец и все чаще и чаще пользовался его работой. И вот этот бандит из высшего эшелона бежал за ней. Глаза Тани расширились от удивления. – Что ты здесь делаешь? – Со священником местным надо было базар завести, – пропыхтел, чуть отдышавшись, Туча, задыхаясь и хватаясь за сердце, – а потом за тебя увидал. Ну шухер – никакого фасону! Едва не загнала в могилу! Таня улыбнулась – бедный толстяк Туча! Действительно, шла она быстро, должно быть, для него поспевать за ней стоило немалого труда. Она улыбнулась. – Отдышись ты ради бога! Я тебя, честно, не слышала. О своем думала. Бабушку мою сегодня похоронили… – Ох, я не знал… Прости… Прими мои соболезнования… За все такое… Держись, милая! – Туча искренне опечалился. Таня отмахнулась от него рукой – она была не настроена выслушивать соболезнующие слова, тем более от Тучи. Утешительные речи быстро довели бы ее до слез, а она намерена была сохранять ясность рассудка. – Корень там, у тюрьмы? Ты можешь мне объяснить, что происходит? – Ой, два адиёта в четыре ряда гембель себе на нервы заделают… – оживился Туча. – Они таки заделают, свиноты неоцинкованные… Давай, стой за здеся. За то время, что ты пропадала невесть где, как у киськи гланды, случилось кое-что другое. Таня и Туча, оглянувшись и не найдя ничего другого подходящего, присели на мраморную скамью на центральной аллее, и Туча принялся рассказывать, энергично жестикулируя. По его словам, все началось с налета на Румынский клуб, который Японец совершил в январе 1917 года. Этот налет был невероятно успешным. Со своими людьми Японец вошел в Румынский клуб посреди белого дня и обчистил его полностью. В этот день в клубе шло какое-то важное заседание, и находились там не только жандармы, но и шишки из военного гарнизона. Но когда люди Японца с добычей покинули клуб, раздался взрыв. Шишки из жандармов и военных превратились в кровавое месиво, а в теракте тут же обвинили Японца и его людей. Озверевшие фараоны принялись искать Японца по всему городу. А тот и понятия не имел о взрыве и не понимал, почему фараоны что ни попадя хватают его людей, даже мелких сошек. Каково же было его удивление, когда он узнал, что взрыв в клубе устроили анархисты (та самая группа, которая позже, в феврале, взорвала Людоеда и начальника Отдельного жандармского корпуса). А бомбу действительно подложил один из его людей, который был связан с анархистами. Японец хотел лично наказать негодяя, но не успел: предатель сам упал в руки фараонов во время одной из облав, а на людей Японца была устроена засада, в которую попалась большая часть его банды, в том числе извечные адъютанты Гарик и Майорчик. Люди Японца очутились в Тюремном замке, и стало известно, что их собираются расстрелять в тюремном дворе – как говорится, без суда и следствия. Тем временем самая серьезная анархистская группировка, взявшая на себя ответственность за большую часть терактов, происходящих в городе, вышла на связь с Японцем и предложила работать вместе. Для начала – вызволить из тюрьмы его людей. Японец согласился. В назначенный час он привел всех членов банды к зданию тюрьмы и поставил ультиматум: либо из тюрьмы выпускают его людей, либо он возьмет тюрьму штурмом. – И он действительно готов за это сделать. Так и заказал: мол, халамидники тюремные пусть за цугундер ему шнурки завязывают. Зафордабычился – картина маслом! Под тюрьмой много оружия, и це не шмутки, за то не шара, – говорил Туча с мрачным выражением лица. – Анархисты эти, шоб они мне здоровы были и зубами не чихали, за таких швицеров навезли, шо как кур в ощип! Штурмовой отряд – за вырванные годы не тот фасон! На всё способны, свиноты непоглаженные. Шухер еще тот… – Кто их возглавляет? – В памяти Тани тут же всплыло изуродованное взрывом тело Геки, и она почувствовала прилив такой бешеной ненависти, что ей даже стало трудно дышать. – Откуда они взялись на нашу голову?