– Как… съехал? – А так, барышня. Сказал, что от квартиры отказывается, вещи все свои собрал. Извозчик за ним приехал, сундуки помог погрузить, и съехал полностью. – Он оставил адрес? Куда письма пересылать, и если вдруг кто придет? – Нет, барышня. Ничего не оставил. – Может, он просто временно уехал, и еще сюда вернется? – Так он с хозяином расплатился по конец этого месяца только. Вот, хозяин послал меня прибраться. Квартиру будет сдавать. Уже, вроде, и жильцы новые намечаются. Так что выехал ваш знакомый, без следов, без адресу. Ищи теперь ветра в поле! «Как всегда… – В голове Тани билась одна только мысль. – Поступил как всегда… как всегда поступать будет…» Это бегство Володи было болезненным, предательским ударом. Сияющий мир рассыпался. Рухнул. Опустив голову, Таня брела по улицам, не разбирая дороги. Возле здания редакции газеты «Одесский листок» стояли два запряженных лошадьми фургона, в которые грузили вещи. Таня подошла к старику-швейцару, наблюдавшему за погрузкой. – Что это? – «Одесский листок» съезжают. Вещи из редакции выносят. – Как выносят? Куда? – Газету закрыли. Вот вещи и забирают. Все, нету больше газеты. Совсем закрыли. – А сотрудники редакции? – Да разбежались все. Теперь их сам черт не разберет! Наверное, уже и нету в городе. Многие, я слышал, до Киеву подались. Жалко газету. Интересная была, хоть и шибкая бойко. А теперь – новое время. Всё. Таня вошла в здание и поднялась наверх. Редакционные комнаты были пусты. Из них уже вывезли мебель. Только стопка старых газет в углу, рассыпавшись на пол, была последним свидетельством того, что когда-то находилось в этих стенах. Сквозняк, ворвавшийся сквозь распахнутое окно, пошевелил ворох газетных страниц… Таня медленно шла по Ланжероновской по направлению к Оперному театру. На каждом углу ей попадались страшные следы пролетевшей над городом беды. Таня смотрела на выбитые в домах стекла, на обгоревшие деревья, на развороченные камни дороги и мостовой. Кое-где на этих камнях еще были видны темно-бордовые пятна – следы крови, которая здесь пролилась. Время, ветер, дождь, солнце – несмотря ни на что, не сотрутся эти следы, не исчезнут с камней никогда. Ланжероновская, прежде нарядная, красивая улица, выглядела постаревшей на множество лет. Так за одну ночь стареют женщины, которые перенесли страшное горе. И следы побоища на лице улицы напоминали запекшиеся шрамы. Больно было видеть эти шрамы – как следы ран на любимом лице. Улица была пустынной, но Таня вдруг замедлила шаг. Странное ощущение обожгло ее, захватило дыхание – неприятное чувство того, что кто-то смотрит ей вслед. Она резко обернулась. Никого. Только холодный ветер гнал по мостовой обугленные обрывки газет. Но все-таки ощущение этого чужого, враждебного взгляда было сильным! Таким сильным, что Таня невольно ускорила шаг. Она могла бы объяснить это липкое чувство страха расстроенными нервами, но что-то в глубине души подсказывало ей, что это не так. Таня быстро шла по Ланжероновской по направлению к Оперному театру. Ей вслед неотрывно смотрели страшные глаза Призрака…