* * * Выйдя из купальни, Оникс застыла у двери. Пока она пыталась прийти в себя, ее комнаты вновь заполнились прислужницами. — Я хотела бы побыть одна, — сказала Оникс, с отвращение разглядывая свои покои. Никто из женщин даже не повернул голову в ее сторону, продолжая деловито заниматься своими делами: перестилать постель, отдергивать шторы, рассматривать содержимое шкафов и стряхивать пыль с сундуков. И все это — переглядываясь и переговариваясь, словно самой раяны и не было в этой комнате. — Прошу вас уйти, — Оникс чуть повысила голос, чувствуя себя глупо. На ней была лишь купальная рубашка, с волос капала вода, и чувствовать себя уверенно в таком виде не получалось. Может, поэтому на нее вновь не обратили внимания. Одна из женщин даже позволила себе усмехнуться. Оникс прикрыла глаза. Открыла. Набрала воздух. И заорала так, что все прислужницы взвизгнули и подпрыгнули, роняя свои метелки. — Я сказала — пошли все вон!!! Старшая, кажется, ее звали Маргет, скривилась, поджав тонкие губы. — И не надо на нас кричать, мы всего лишь делаем свою работу, — возмутилась она. — Я хочу, чтобы вы ушли. — Оникс с трудом сдерживалась, чтобы снова не заорать. — Хочу остаться одна! — Не велено, — вновь поджала губы Маргет. — Кем не велено? Прислужницы переглянулись, и Оникс сжала кулаки, ощущая, как поднимается внутри ярость. Небесные! Неужели ее не могут просто оставить в покое? Хоть ненадолго? Да за что с ней так? — Уходите. — Голос прозвучал сипло. — Прошу вас. Мне надо побыть одной! Мне надо, понимаете? — Не велено. Она открыла рот, понимая, что сейчас снова заорет, что не сдержится, что начнет топать ногами, как торговка рыбой, что просто сейчас убьет кого-нибудь, если ее не оставят одну! И замерла, потому что дверь скрипнула, а прислужницы, как одна, склонились в поклоне. — Вам-то что здесь надо? — почти простонала Оникс. — Милая непосредственность простолюдинки, — усмехнулся советник Итор, ступая в покои. Скривился брезгливо на прислужниц. — Пошли вон. — И уже через мгновение в комнате никого не осталось. Мужчина прошел на середину покоев и остановился, разглядывая замершую у дверей купальни девушку. Чуть прищурившись, словно рассматривал потертое и неприглядное кресло, которое ушлый лавочник пытается выдать за редкость. — Мне кажется, вам не место здесь. — Оникс вскинула голову. — И если вы не заметили, я не одета. Что вам нужно? — Вернее было бы сказать, что вам от меня нужно, — задумчиво протянул советник. — Мне? Ничего. — Оникс все-таки не сдержалась и обхватила себя руками, желая и согреться, и закрыться от изучающего взгляда. АнрейИтор коротко усмехнулся. — Даже не знаю, чего в этом ответе больше — наивности или глупости, — обронил он. — Всем что-то нужно, раяна. Тем более, от тех, кто обладает силой и властью. — Вы ошибаетесь. Все что нужно мне, это покой. И свобода. — От кого? — мягко произнес Итор. — Ото всех! Всех — вас! Как же я вас всех… — она осеклась и замолчала, отвернувшись. Стащила с кровати покрывало, завернулась в него, прячась от мужского взгляда. Советник подошел ближе, и Оникс с трудом заставляла себя оставаться на месте, а не рвануть в купальню. — Ото всех? Не думаю. — Советник остановился совсем рядом, так что она почти чувствовала тепло его тела. Наклонил голову, заглядывая в синие глаза девушки. Его дыхание коснулось ее виска, и раяна дернулась, желая отодвинуться. Но советник к ней не прикоснулся. — Ты бежишь лишь от одного человека. Только от одного… Почему твой цветок сегодня раскрылся? Скажи мне, Оникс. — Я не знаю. — Разве? — он склонился еще ниже, так близко, словно хотел поцеловать. — Разве не знаешь? Может… ты вспомнила? Или увидела? Его. — Дыхание щекотало кожу. — Того, кого ты не можешь забыть, как ни стараешься. — Я не понимаю, о чем вы. — Твое сердце учащает свой ритм, когда я говорю о нем… Ты боишься, раяна? Или ждешь? Что произошло сегодня на площади? — Я уже все сказала! — Ты не сказала ни слова правды. — Мне нечего добавить! — Почему цветок открылся, Оникс? Скажи мне! Из-за того, что ты увидела в толпе Рана Лавьера? Так? Девушка гневно посмотрела в светло-серые глаза мужчины, прищурилась. — У вас отличное воображение, советник. С чего вы это взяли? — Ты упряма, — в голосе Иторе скользнула насмешка. — Цветок открылся из-за него? Или будешь и дальше врать? — Вы ошибаетесь! — Оставаться на месте становилось все труднее, но неожиданно советник отошел, словно потерял к девушке интерес. Оникс вздохнула с облегчением. — И все же тебе стоит подумать о моих словах, — обронил он, неспешно направляясь к двери. — Каких? — не поняла раяна. Он на ходу поправил пышные манжеты и вышел, не ответив. Оникс медленно сползла по стене и обхватила голову руками. Она не понимала, что происходит вокруг нее, лишь осознавала, что попала в водоворот дворцовых интриг, в которых она лишь маленькая соринка. И как выбраться из этой губительной воронки, она не представляла. Зачем являлся советник? Чего хотел от нее? Непонятно. Одно радует, после его визита прислужницы в покои Оникс не вернулись, оставив наконец девушку в желанном одиночестве. * * * — Назови мое имя, раяна. Она сопротивляется. Все еще сопротивляется, хотя его губы заставляют тело девушки дрожать, выгибаться и истекать любовным соком. Он любит ее вкус, любит чувствовать на языке терпкость ее желания, любит доводить до той точки, когда ее сопротивление становится беспомощностью, а после — страстью. На этот раз он использует пальцы, потому что хочет смотреть ей в глаза. Видеть, как туман наслаждения застилает их синеву, как приоткрываются упрямо сжатые губы, как запрокидывается голова. Конечно, она снова скажет, что не хочет его. И тогда он уберет ладонь от ее лона, прижмет палец к ее губам. — Не хочешь? Правда? Оближи, Оникс. Возьми в рот и оближи. Она тяжело дышит, смотрит со злостью. Но губы открывает и проводит языком. Потом в синей бездне ее глаз появляется что-то новое… и девушка медленно втягивает его палец в рот, выталкивает языком, снова втягивает… — Думаешь, только ты умеешь дразнить, аид? Игра? Оникс хочет поиграть? С ним? Что лишает его остатков разума — понимание этого или ощущения? Влажность шелкового языка, губы, посасывающие его палец… Он откатывается рывком, встает у кровати, не отрывая тяжелого взгляда от раяны. Манит ее пальцем, указывая вниз. И она улыбается. Медленно, насмешливо, встает на колени, а потом скользит по меху покрывала, словно кошка, выгнув спину и отставив круглые ягодицы. Приближается к краю, смотрит снизу— вверх. От ее позы, от подчинения у него перехватает дыхание. Оникс подползает еще ближе, теперь ее пухлые губы в доле от красной, сочащейся головки его возбужденного члена. И хочется войти в ее рот рывком, до самого горла, почувствовать, как вибрирует гортань при каждом толчке… Но он не двигается с места. Лишь смотрит. Оникс облизывает губы, а касается кончиком языка напряженного ствола, проводит по выпуклым венам, все так же глядя снизу. И снова движение вверх — вниз. Облизывает, чуть медлит, заставляя его почти рычать, улыбается. И накрывает член губами, вырывая мужской стон… — Оникс… … Проснулся от собственного стона. Тело в испарине, губы сухие, и член напряжен так, что дышать больно. Эти сны сводили его с ума. И самое страшное, что он не хотел от них просыпаться. Иногда ему в голову даже закрадывалось желание надышаться запрещенным дурманом, что привозят контрабандисты из черных земель. Его дым погружает в сон, сладкий сон, который так реален. Этот сон все длится и длится, он может продолжаться сутками, пока тлеет палочка дурмана. Пристрастившиеся к нему умирают от истощения, потому что не едят и не пьют, они грезят и подыхают с блаженной улыбкой на иссохшихся лицах. А другие сходят с ума, отказываясь возвращаться в бренный мир и желая вновь оказаться в стране своих снов. И Лавьеру казалось, что он в шаге от этих безумцев. Оникс снилась ему, и ему хотелось остаться в реальности сновидения. Там он был почти счастлив. Ран выругался сквозь зубы, перекатился, встал с кровати, направляясь к купальне.