Наконец-то начало теплеть! Сегодня и солнце было такое весеннее, и небо. Разве что сосульки ещё не появились, но скоро и они будут. К нам приходил майор — не с каким-то делом, а просто так. Настроение у него было хорошее. Похвалил нас за работу, рассказал, чем там мужчины сейчас занимаются — готовят ТЭЦ к летней работе, пытаются восстановить станции сотовой связи и всё такое. Алёна спросила, можно ли сделать так, чтобы заработал кинотеатр. Майор ответил, что это хорошая мысль, и пообещал в ближайшие дни отправить людей, чтобы они подвели электричество в «Волну» и посмотрели, можно ли заставить её работать. Если удастся, это будет просто класс! 21 марта Встречалась вчера с Мартой. Я рассказала ей о странном случае в том доме, и она сказала, чтобы я не брала это в голову. Я спросила, верит ли она в призраков. Марта ответила, что верит, и добавила: «После всего, что случилось, я думаю, не время в них сейчас не верить». Я не очень хорошо поняла, что она имела в виду. В такие моменты я особенно ясно понимаю, что я всё-таки ещё маленькая. Даже Петя всего на год меня старше, а иногда говорит такие вещи, что я в полный ноль. Да что там Петя — даже Ленка, а она вообще младше меня!.. Иногда мне кажется, что я не умею чувствовать и думать, как другие люди, и постоянно чего-то «не догоняю». Ну блондинка я, что с меня взять. Ладно, хватит комплексовать — послушай зато, что я тебе скажу, дорогой Дневник: завтра я наконец предложу Пете жить вместе! Я думаю, он согласится. Всё равно он часто остаётся у меня, или я у него, а таскаться туда-сюда нам обоим надоело. Многие живут вместе, вот Инна переехала к Тамаре после того, как та сломала ногу — почему бы и нам с Петей это не сделать?:-) Сентябрь Здравствуй, Дневник. Я и не думала, что когда-нибудь буду снова тебя вести. Сколько раз пыталась… Садилась, открывала тебя, брала ручку, — без толку. Ни слова не могла написать. Но сегодня, мне кажется, всё получится. Сколько времени прошло с нашего последнего общения — полгода? Наверное, мне нужно рассказать тебе, как я жила во время своего молчания. Рассказать, что происходило. Ты ведь этого от меня ждёшь, да? Ну да — я, конечно, всё расскажу… Я теперь одна. Больше нет Марты, Пети, майора, Зульфии Абаевны, Инны… многих нет. Они живы только на твоих страницах и в моей голове. Сейчас читала свои весенние записи и плакала. Извини, Дневник, похоже, я не смогу. Нет, всё-таки буду писать. Помаленьку, небольшими кусками. Расскажу всё, что помню. Я тут посмотрела дату последней весенней записи — 21 марта. Получается, мамонты приехали в Пригорск именно в ночь с 21-го марта на 22-е. Они и до этого приезжали, прикидывались белыми и пушистыми, а Ануфр представлялся «Андреем Афанасьевичем», когда заходил к нам. И никто, даже сам майор, не заподозрил ничего плохого. А оказывается, они тогда приезжали осмотреть город перед нападением. Рома мне объяснял их план. Когда наша машина приехала в Иркутск и мамонты узнали, что в Пригорске есть действующая военная база, Мамонт сразу решил, что город нужно захватить. Выслал «разведчиков» во главе с Ануфром, и они приехали к нам «с миром», навешали лапши, и все поверили. Ануфр, пока его водили по Пригорску, всё рассмотрел — сколько людей, какое вооружение, где стоит техника, сколько машин и т. д. Они начали готовить нападение и подтянулись ночью 21-го, когда мы спали и ничего не подозревали. Если верить Роме, сопротивления с нашей стороны почти не было. Рудик со своими людьми взял штаб, убил там почти всех военных, а люди Ануфра на броневиках заблокировали центр. Всё прошло очень быстро — я вообще проспала всё. Проснулась, когда под окнами из автоматов в убегающих стрелять начали. Петю, должно быть, тогда и убили, но как и где, не имею понятия. Наверное, он прорывался к моему дому и попал на глаза кому-то из мамонтов. В общем, непонятно, там каша полная была. В мегафон орали, чтобы все собрались на улице, а я со сна подумала, что это наши бьют тревогу. Почти все так думали. Только когда мы вышли на улицы и увидели тела военных и кучу людей с автоматами, то поняли, что происходит что-то не то. Кто пытался бежать или напасть на мамонтов, расстреливали или травили овчарками. Я помню, что вся замёрзла, потому что в спешке выскочила на улицу, не надев пальто, а обратно никого не пускали. Мамонты сгоняли к нам всё больше людей — всех не убитых, кто был в городе. Думаю, 2000 людей там было, плюс мамонты. Знаешь, Дневник, у меня нет желания подробно описывать ту ночь и последовавшие дни. Скажу просто — мне тогда реально хотелось умереть. Они объявили, что теперь город в их власти, и что мы все должны делать то, что они приказывают. Загнали всех в спорткомплекс и не выпускали оттуда — мы там забились, как огурцы в банке. Как мне потом сказал Рома, наутро должен был прибыть сам Мамонт, и все ждали его указаний. А он опоздал, потому что в Иркутске, воспользовавшись отъездом Ануфра и его людей, попытались его убить. В общем, Мамонт появился только на третий день после захвата, и Ануфр за это время устроил в городе настоящий ад. Не давали есть, пить, никуда не выпускали, даже в туалет, за малейший протест просто убивали. Расстреляли Зульфию Абаевну, которая стала просить воды для нас. Потом отобрали девчонок помоложе, вроде меня, выводили во двор и там насиловали гурьбой. Сам Ануфр тоже там был, я помню его мерзкую рожу. Так мы там и лежали весь день и всю ночь, многие умерли от холода, потому что той ночью, как назло, был сильный мороз. Марта тоже там была, замерзла насмерть… Я тогда уже не различала, сколько времени прошло и что происходит — пришла в себя уже в лазарете. По словам Ромы, когда Мамонт наконец приехал, он первым делом настучал Ануфру по морде за всё хорошее, что он устроил в Пригорске, и велел начать нормально кормить людей и лечить больных. Правда, к тому моменту люди Ануфра уже расправились почти с сотней жителей… Я многое пропустила, валяясь в лазарете, но не жалею об этом. Зато, когда я снова вышла на улицу, там уже не было этого безобразия — Мамонт навёл порядок. Почти всё было, как прежде, только вместо военных теперь были мамонты. Многие наши мужчины сами попросились к ним, и большинство приняли, но не сразу — у них, говорят, какие-то свои испытания, о которых я даже знать не хочу. Сейчас в городе большая часть мамонтов местные, а иркутские — так, присматривают за ними. Некоторые из наших сбежали из города после прихода мамонтов. Да и сейчас продолжают понемногу сбегать по ночам, но таких мало. Неизвестно, куда они направляются (ну не в Иркутск же) и нашли они ли других людей. Когда я пришла в себя в лазарете, ко мне впервые зашёл Мамонт. Я тогда вообще не знала, кто он такой. Он представился просто «дядей Колей», спрашивал, хорошо ли идёт выздоровление, не нужно ли мне чего. Потом Рома рассказал мне, что у Мамонта во время чумы умерла пятнадцатилетняя дочь, которая была очень похожа на меня — должно быть, поэтому Мамонт меня запомнил, когда больных носили в лазарет. Тогда я этого не знала и решила, что этот лысый мужик просто разыгрывает спектакль перед тем, как начать приставать. Здорово испугалась, не могла даже нормально говорить. Он сказал: «Не бойся, я тебя не трону. А если кто-то захочет сделать тебе плохо, скажи, что он будет иметь дело с Мамонтом», — и ушёл. В первые дни мамонты в основном занимались тем, что вывозили оружие и технику. По жилым домам тоже ходили, обыскивали. Из Иркутска приехали огромные грузовики, туда всё добро сгрузили и увезли, потом перегоняли военные машины. Рома говорил, что Мамонт сначала хотел сделать Пригорск совсем нежилым, вывезти жителей в Иркутск, но потом передумал — решил сделать Пригорск запасной базой, тем более что буквально пару дней назад его пытались убить люди Мелепина, и он задумался, что в случае чего нужно иметь место, куда можно приехать. Поэтому часть вооружения в город вернули и не стали полностью разграблять склады с продуктами. В общем, позволили жить дальше, но уже под властью мамонтов. Правда, запасы еды, которые они оставили в городе, по подсчётам Ромы, закончатся уже весной, и тогда, наверное, всё равно придётся переезжать. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь, дорогой Дневник? Да ничем. Большую часть времени провожу в комбинате питания, но это совсем не значит, что я там делаю что-то полезное: там просто собираются все девчонки, потому что в других местах им нечего делать. Работы на всех не хватает, вот и просто сидим вместе, так хоть немного веселее. Я иногда что-то приношу-уношу, мешу тесто, но повар из меня никудышный, так что мне кулинарию особо не доверяют. Шеф-повар в комбинате иркутский, тоже из мамонтов — они везде ставят своих. Странно, что готовку нам доверяют, а не своих женщин из Иркутска завезли. Вот, например, я раньше сидела на учёте, а теперь меня к бумагам не подпускают за километр — этим занимаются Валерик и его парни. Мой день выглядит так — проснуться, потом читать книги до обеда, потом идти в комбинат. Там зависаю на три-четыре часа, общаюсь с девушками, особенно с Алёнкой, потом шатаюсь по городу. Особенно мне нравится сидеть в стройках в промзоне, где-нибудь на пятом-шестом этаже. Там никого нет — только здания, которые уже никто никогда не достроит. Тишина полная, умиротворяющая. Правда, если сильно ветрено, то гремят железные листы. В такие дни я там не задерживаюсь. После прогулки есть три варианта. Либо я возвращаюсь домой и снова сижу за книгами — так чаще всего и бывает. Либо иду к Роме в бывшую военную базу — теперь там главный штаб мамонтов. Меня там знают, все в курсе, что меня «крышует» Мамонт, поэтому пропускают без проблем. Я разговариваю с Ромой, если он в штабе. Он всегда рад меня видеть. Если его нет, могу подняться наверх в игровую комнату, где мамонты гоняют в бильярд. Мне тоже предлагали научиться играть, но я отказалась. Не хочу с ними якшаться. Я там сажусь за игровые автоматы — там есть специальные кабинки в углу, так что мамонты меня не видят. Сами они редко играют в автоматы, в основном в карты или бильярд. Вариант три: насидевшись на стройке, я иду в склад к Акию. Он, конечно, ворчит каждый раз, но всё-таки пускает меня внутрь. Я выбираю себе выпивку, любую, какую захочу («Hennessy» — моё любимое), кладу бутылку в сумочку и иду с ней домой. А вечером напиваюсь до полной отключки. Рома, конечно, в курсе — Акий ему докладывает, да и моя опухшая с бодуна физиономия наверняка сама о себе говорит. Рома грозится, что всё расскажет Мамонту, иногда просто просит прекратить пить, но я не могу. Месяца три назад могла, но я тогда всё делала назло… даже не знаю кому. Всему, наверное. А теперь я, может, и хочу бросить, но уже слишком привыкла. Да и почему бы мне не пить, Дневник? Тебе хорошо, ты лишь пустая бумажка, ничего с тобой не станется. А я живая, мне тяжело. Когда я пью, то мне становится легче. Во всяком случае, до утреннего похмелья. О чём тебе ещё рассказать, Дневник? О мамонтах? Они ездят на «Хаммерах» и одеваются в чёрные кожаные куртки, как будто насмотрелись старых сериалов про бандитов. Бандиты они и есть. Главный у них — собственно Мамонт, «дядя Коля». Как сказал Рома, его настоящее имя — Николай Антипин, но знакомые давно называли его «Мамонтом» из-за его роста и телосложения. Смотрится «дядя Коля» действительно очень грозно, не зря же я едва не описалась от страха, когда он зашёл ко мне в лазарет. В отличие от других, он постоянно ходит в спортивных костюмах, но каждый раз в разных. В последний раз, когда я его видела месяц назад, он был одет в красный «Adidas». Хотя Мамонт относится ко мне хорошо, потому что я напоминаю его дочь, он мне почти ничего о себе не рассказывает, так что всё, что мне о нём известно, идёт от Ромы. До эпидемии Мамонт был водителем-дальнобойщиком. Рома был с ним давно знаком, у них был какой-то «совместный бизнес» (Рома произносит это с такой усмешкой, что сразу становится понятно — у них было что-то незаконное). Во время ГЧ Мамонт сначала просто работал, никаких планов по захвату города у него не было. Сам перенёс болезнь, но скрывал это. Но потом, когда у него умерла дочь от «Красной смерти», он очень изменился. Стал прямо одержим идеей дождаться, пока воинские части останутся без присмотра из-за паники, и забрать там всё в свои руки. В итоге это у него удалось. Сначала мамонтов было немного, около десятка, но среди них уже были Рома, Ануфр и Мел (Мелепин). Рома говорит, что захватить оружие и технику было легко, потому что военные в Иркутске не смогли организоваться, как в Пригорске, и всё их добро осталось просто лежать. Потом они стали привлекать к себе других выживших. Да у тех и не было выбора — серьёзное оружие в городе было только у мамонтов. С марта Мамонт приезжал в Пригорск пять или шесть раз. Сначала часто, потом всё реже. Каждый раз всего на пару дней, проверить, как идут дела. Он очень строго следит за дисциплиной среди мамонтов. Им нельзя не выполнять приказов своих бригадиров, драться между собой, баловаться наркотой, наезжать без приказа на тех, кто не входит в число мамонтов. Пить можно, но в меру: если пьяный мамонт начнёт буянить, его за такое могут и пристрелить. Как говорит Рома, в декабре-январе, когда они только создавали своё «братство», было много всяких случаев, но Мамонт и Мелепин действовали жёстко, просто убивая тех, кто не слушался. Тела вывешивали перед штабом в Иркутске, чтобы все могли их видеть — они там десятками висели. Сейчас, конечно, всё убрали, потому что мамонты стали более дисциплинированными. Единственный случай, когда Мамонт простил своим бойцам «вольности» — как раз захват Пригорска. Рома считает, что он тогда был слишком потрясён попыткой его убить, ему было не до того, да и слишком многих пришлось бы «пустить в расход», если бы расстреливали каждого убийцу и насильника из людей Ануфра. А по мне, так стоило бы. Я бы с удовольствием на это посмотрела. Я знаю, что многие за спиной называют меня «шлюхой Мамонта». Не только мамонты, но и девчонки из комбината. Пусть думают, что угодно, но Мамонт ни разу ко мне не приставал. Кажется, он и правда видит во мне свою дочь. Чего я не понимаю, так зачем он каждый раз, приезжая в Пригорск, возит меня с собой на все эти их собрания и застолья. Мне это совсем неинтересно и неприятно, тем более что пару раз с ним был и Ануфр. Конечно, после такого все считают, что я с ним сплю, и попробуй доказать, что это не так… Каждый раз Мамонт забирает меня из дома и спрашивает в машине, как моя жизнь, не нужно ли мне чего-нибудь. Я ещё у него ни разу ничего не просила. Всегда говорю, что всё у меня хорошо. Несмотря ни на что, я боюсь его. Он не смотрит на меня таким отвратительным взглядом, как тот же Ануфр, да и другие члены его «братства», но его взгляд очень тяжёлый. Неужели он так же смотрел на свою дочь? Тогда я не завидую бедной девочке. Я разговаривала с Ромой по этому поводу. Он посмеялся и сказал, чтобы я не боялась Мамонта. «Ты не представляешь, как он любил свою дочь, — сказал он. — Каждый раз, когда я приходил к нему, он первым делом рассказывал, какие у неё оценки в четверти, в каких ещё школьных конкурсах она победила, и мне приходилось это выслушивать. Юлиана, конечно, была умницей, к тому же единственным ребёнком Николая, но всё-таки он был к ней слишком уж привязан, особенно после смерти жены. Вот ему и сорвало башню после смерти Юли. А то, что он возит тебя с собой — просто хочет подольше видеть тебя. Не будет же он к тебе домой заваливаться и там сидеть». Я такое представила — бр-р-р. Вот уж не надо, пусть лучше и правда с собой возит. Октябрь Пока я долго и нудно писала о прошлом, уже настал октябрь. Наверное, стоит уже заканчивать с воспоминаниями и начать вести дневник по дням, как раньше, но я не рассказала ещё и половины того, что собиралась. Нет уж, пусть ежедневные отчёты подождут, тем более что ничего интересного сейчас не происходит. Просто идёт день за днём, зима приближается, и я, похоже, всё больше спиваюсь. Потому и пишу так редко, только по тем вечерам, когда трезвая. Дневник, сегодня я расскажу тебе о Роме. Он сейчас, наверное, самый близкий мне человек. Он и правда отличный парень, вот только бандит. Ему 29 лет, все называют его «Жиба» — у него такая кличка из-за фамилии. Он близкий друг Мамонта, поэтому он назначил его главным бригадиром в Пригорске, когда увидел, что тут натворил Ануфр. Рома очень спокойный и умный, никогда не выходит из себя, всегда с юморком… Ну, юморок — это в общении со мной, с «мамонтами» он держится серьёзно, и они его слушаются, хотя большинство из них старше Ромы. Мы с ним как-то сразу сдружились — Рома тоже заходил ко мне в лазарет, конечно, по приказу Мамонта, но я тогда этого не знала. Я и не поняла поначалу, что Рома один из захватчиков — он спрашивал меня о моём здоровье, как давний друг, похвалил мою выдержку, сказал, чтобы я обращался к нему за любой помощью… Я спросила, где мне его найти, и он ответил, что в военной базе: «Скажи, чтобы тебя провели лично к Жибе». Вот тут-то я и поняла, кто он такой, потому что слышала в лазарете разговоры про Жибу, которого мамонты поставили вместо нашего майора. И почему-то даже не испугалась — может, из-за того, что он молодой, а может, уже тогда поняла, что Рома не злой. Ну, во всяком случае, не настолько злой, как остальные. Общаться с Ромой здорово, мы стали друзьями друг другу, но иногда мне кажется, что он хотел бы быть мне не только другом. Нет, конечно, ничего такого он себе не позволяет, но время от времени я ловлю на себе его взгляд, такой… знаешь, так смотрел на меня Петя, когда он подбросил валентинку и думал, что я ничего не подозреваю. Но я «под крышей» Мамонта, и Рома скорее умрёт, чем признает то, что я ему нравлюсь. Честно говоря, не знаю, огорчает меня это или радует. Рома на самом деле классный, а многие наши девчонки давно живут с мамонтами — Алёна, например, с Валериком. Она намекала на то, что и мне надо бы найти мужика среди мамонтов помоложе — будет кому меня защищать в случае чего. Но я не хочу. Пока есть Мамонт, ничего со мной не будет. Тем более что если между мной и Ромой что-то завяжется, то кто-то обязательно донесёт Мамонту об этом, и неизвестно, как он отнесётся к этому. Так что мы с Ромой друзья, не более того. Сегодня очень сильный ветер, почти ураган — я едва не улетела с ветром, когда возвращалась из комбината. По привычке сходила на промзону, но там всё так гремело, что я едва не оглохла на подходе. Так и свернула назад. А тут ещё и дождь настиг меня на полпути, промокла до ниточки. Надеюсь, не простыну. Я стала очень хрупкой в плане самочувствия — любое недомогание и боль вызывают у меня долгую депрессию. Что-то я не могу ни с кем из девчонок сойтись близко. Даже с Алёной. Мы вроде как подружки, но до такой дружбы, какая была у меня и Марты, как от неба до земли. Алёна какая-то несерьёзная, поверхностная. С ней можно поговорить о погоде, о мамонтах, о том, что происходит в городе, но когда я завожу речь о по-настоящему важных вещах, она теряет интерес и быстренько убегает. Не думаю, что Алёна такая глупая — просто она не хочет думать. Запретила себе это делать и живёт одним днём. Может быть, так оно и правильно. Уйти из города. Прочь от этих пустых улиц, заброшенных домов с их чёрными глазищами, унылого водоворота дней (да я прямо поэтесса). Но честно, как же достало всё: и мрачные мужики, которые на всех смотрят волком, и эти пустые разговоры в комбинате, вся эта бесцельность… С Ромой теперь толком не поговорить, у него постоянно нет времени: скоро зима, надо к ней готовиться. Я его не виню, но легче мне от этого не становится. Доходит до того, что я иногда просыпаюсь утром, смотрю на свои руки и думаю: «Это правда я, да? Меня зовут Катя? И всё, что было со мной, действительно произошло?». Бред, конечно — но такое бывает всё чаще, а спасаться нечем. Выбиралась на берег, ходила по лесу с Алёной, пробовала напиться водки до потери сознания — всё фигня, ничего не работает. Даже в тебе, Дневник, я больше не вижу смысла. Сначала я вела тебя, чтобы написать книгу и стать знаменитой, сейчас это смешно. Потом я писала просто так, для себя, чтобы потом вспоминать, что было со мной. Ну написала. Ну могу теперь прочитать и вспомнить, как хорошо было весной, когда Петя был жив, и мы ещё на что-то надеялись. Ну поплакала… Но какой в этом смысл? Чтобы мне стало ещё хуже? Для чего ты мне вообще, Дневник? Завтра приедет Мамонт. Давно его тут не было, целых два месяца. Рома сказал мне, чтобы я готовилась. Это значит помыться, причесать волосы, надушиться, приодеться, сделать лицо двенадцатилетней дурочки и ждать у окна, когда меня подберут. Такая вот маленькая нарядная игрушка для большого мужика. Ненавижу. Как бы я хотела оказаться в другом месте! Желательно в большом городе вроде Москвы, Питера или хотя бы Новосибирска. А если размечтаться, то почему бы не махнуть в Нью-Йорк, Лондон или Сидней? Чем дальше, тем лучше. Может быть, у них дела получше, чем у нас. Если бы предложили, то согласилась бы без раздумий — всё равно в Пригорске меня уже ничего не держит, а дела тут идут хреново, вряд ли в других городах хуже. Хотя у нас постоянно ходят страшилки, что ядерная бомбардировка всё-таки была, и к западу от Урала все города лежат в радиоактивных развалинах, но я в это не верю. Мы отрезаны от всех и варимся в собственном соку, вот и думаем, что всего остального мира уже нет. Я уверена, что мир есть, и там ещё живут люди, много людей. Скорее всего, Мамонт и его дружки тоже это знают, но не говорят нам об этом и сами распускают слухи о ядерной войне, чтобы у нас не было надежды, и мы оставались безвольными. Вчера я видела, как убили человека. Сидела рядом с ним и смотрела. Это был Ануфр — его убил Ибрагим, один из помощников Мамонта, который всегда приезжает вместе с ним. Просто достал свой пистолет и выстрелил ему в голову. Ануфр даже не успел повернуться к нему. Кровь попала на меня. Истерила, конечно, но Мамонт вытащил меня из машины и сказал, чтобы я не орала. Я как-то заставила себя замолчать. Он спросил: «Неужели ты не рада, что этот человек умер?». Я ничего не соображала, просто поняла, что он вопрос задаёт, и стала кивать головой. Мамонт говорил что-то про то, что Бога в мире больше нет и мне нужно привыкать к такому, если я хочу выжить. Он держал меня за плечи, пока Ибрагим пихал труп Ануфра в багажник. Я хотела убежать, не быть там с ними, но они бы не дали мне уйти, да и были мы на пустыре возле ТЭЦ, там не сбежишь. Не помню, как меня усадили обратно — очнулась, только когда приехали обратно в штаб. Всё пыталась оттереть кровь с руки, только ещё больше размазала. Помню, как на меня посмотрел Рома, когда он встречал нас. Я даже на секунду испугалась, что он что-нибудь сделает Мамонту. Меня отвели в душ, я долго мылась там, но до сих пор такое остаётся чувство, будто я вся испачкана в крови. Вечером, когда мамонты ужинали в штабе, я сидела за столом. Разговоров было мало, все были в плохом настроении из-за убийства Ануфра. Только Ибрагим всё распинался — угрожал всем, что если кто-то будет нарушать правила и перестанет уважать их, то этот человек отправится за Ануфром, умрёт, как собака. Остальные ели молча, сам Мамонт тоже ничего не говорил. Мне еда в горло не лезла, тошнило. Всё пыталась понять, что произошло, почему Мамонт взял меня с собой на этот ужас. Конечно, ничего не поняла, зато утром мне Рома объяснил: оказывается, Ануфр в Иркутске начал тайком собирать вокруг себя людей, чтобы убить Мамонта и самому стать главным, ну, как Мелепин в своё время. Но Мамонт узнал его планы, вот и пригласил его с собой на эту поездку в Пригорск. Ануфр успел склонить к себе достаточно много мамонтов, и убивать его Иркутске было опасно. А если заговорщики узнают, что их главного уже убили далеко от города, то справиться с ними будет легче. Во время ужина я чувствовала себя дурно, но по-настоящему плохо мне стало, когда меня вывели наружу, чтобы отвезти домой: оказывается, Ибрагим повесил над воротами штаба тело Ануфра, как он это раньше в Иркутске делал. Так Мамонт приказал — сказал, пусть жители Пригорска видят, как кончил тот, кто устраивал здесь беспредел. Я спрашивала Рому, знал ли он о том, что собирается сделать Мамонт. Рома клянётся, что ничего не знал: для него тоже было шоком, когда автомобиль из поездки в ТЭЦ вернулся с мёртвым Ануфром. Мамонт-то говорил ему, что просто проедется и проверит готовность электростанции к зиме. Почему он впутал во всё это меня, Рома не знает. Ну, он так говорит, но мне кажется, что у него есть если не знание, то догадка. Я не стала его долго пытать расспросами, потому что Рома и сам не в лучшем состоянии. Вчерашнее убийство поразило всех мамонтов, да и простых жителей. Я сдуру сходила на комбинат после обеда, когда оклемалась — там девушки обходили меня за десять шагов, будто я снова одна заражённая чумой среди здоровых людей. Даже Алёна, и та, увидев меня, сделала вид, что страшно занята, отвернулась и стала месить тесто. Рома явно обозлён на Мамонта. Не из-за Ануфра, конечно — он считает, что этот урод своё заслужил, — а из-за меня. В первые дни после отъезда Мамонта, когда я приходила в штаб, он мне сто раз повторял, что ничего о планах Мамонта не знал и вообще считает, что тот меня зря взял с собой на такое дело. Разок даже проговорился и стал ворчать, что Мамонту пора бы понять, что я не его дорогая Юлечка, а другой человек, но когда я начала расспрашивать, что он имеет в виду, он опять стал играть в молчанку. Тело Ануфра висит у ворот штаба уже который день. Оно уже гниёт и воняет. Я зажимаю нос каждый раз, когда прохожу мимо него. Боюсь, как бы оно не сорвалось с верёвки и не упало рядом со мной. Я просила Рому убрать тело. Он сказал, что и сам бы рад, но Мамонт чётко приказал держать тело на виду не меньше недели. Он боится его ослушаться, особенно после того, что произошло. Я его понимаю, но поскорее бы прошла эта неделя! А то это уже выглядит, как плохой фильм ужасов.