Но что оно делает здесь, под диваном? У папы нет лицензии на оружие, но случается, что он ходит на охоту с ружьем, позаимствованным у Улле. Но не помню, когда они в последний раз были на охоте. Я осторожно заталкиваю ружье поглубже под диван. Оно скребет о пол. Папа дергается и что-то бормочет во сне. В гостиной появляется Мелинда и поднимает руки, сигнализируя мне сохранять тишину. – Не буди его, – шепчет она. – Он был в дерьмовом настроении, но я приготовила пожрать, и он отрубился. У меня возникает ощущение, что она говорит о папе, как о маленьком неразумном ребенке. Словно это мы с Мелиндой родители, а папа – наш сын. Мы идем в прихожую. – Что-то случилось? – спрашиваю я. – В смысле? – Почему у него было плохое настроение? – Не знаю, честно говоря. Он не хотел об этом говорить. Но по нему видно было. Знаешь, как он обычно делает. Ходил взад-вперед по гостиной и все такое. Внутри меня все холодеет. Я не хочу, чтобы у папы было плохое настроение, особенно когда под диваном ружье. Но говорю себе, что наверняка есть разумное объяснение тому, что ружье лежит под диваном. Может, они с Улле собираются пострелять косуль. – Он все слопал, – сообщает Мелинда и идет на второй этаж. – Но глянь в холодильнике. Может, остались кокосовые пирожные. Я иду в кухню, достаю из холодильника пакет с кокосовыми шариками, выуживаю три и наливаю стакан колы. Потом изо всех сил давлю на ледяную машину, встроенную в холодильник, чтобы насыпать в стакан льда. Гляжу на кубики льда и испытываю такой же восторг, как когда выигрываю в игровом автомате. Я спешу в свою комнату. Весь день мне не давала покоя история Ханне. Мне так хотелось вернуться и продолжить чтение. Достаю дневник и сажусь на кровать. Листаю до страницы с загнутым уголком и сую в рот кокосовый шарик. Утро. Самое худшее, что могло произойти, произошло. Я так устала, что не проснулась от звонка будильника. А когда наконец открыла глаза, то увидела П. нагишом на стуле у окна. Он читал дневник! Я завопила. Вскочила с кровати, бросилась к нему и вырвала дневник у него из рук. П. не сопротивлялся. Только смотрел на меня со страхом и удивлением во взгляде. Я быстро поняла, что он напуган. До смерти напуган. Что неудивительно. Из нас двоих я всегда была эмоционально сильнее. Спокойнее, надежнее. Но что случится, когда я утрачу эту силу? Что П. сделает? Что будет с его надежностью, когда меня не будет рядом? Мы только что позавтракали. П. сжал мою руку. Сказал, что любит меня и ничто не изменит его чувств. Мне было приятно услышать эти слова, но одновременно я чувствую себя обманщицей. Словно украла деньги у него из кошелька, хотя это П. без спросу читал мой дневник. Ужасно, когда люди стыдятся своих болезней. В участке. Только что у нас было собрание. Мы продолжили обсуждать материалы дела: протокол вскрытия, отчеты криминалистов, показания свидетелей. Манфред общался с прокурором на пенсии, который когда-то занимался этим расследованием. Он сказал, что «никогда не верил в теорию о дорожном инциденте». По его мнению, это было дело рук педофила. Эта гипотеза вызывает у меня сомнения. Но самое главное для нас – установить личность убитой девочки. Нужно назначить встречу с судмедэкспертом, чтобы узнать побольше о девочке. Манфреда больше всего интересует старая травма запястья. Он верит, что с ее помощью можно идентифицировать покойную. Судя по всему, этой травме не было уделено должное внимание во время первого расследования. Манфред крайне возмущен этой оплошностью. Назвал прошлую следственную группу «кучкой некомпетентных лодырей». Может, он и прав. НАДЕЮСЬ, что он прав. Потому что если это не так, то других зацепок у нас нет. Малин Мы пристраиваемся в хвост другим машинам, припаркованным на обочине шоссе. Уже почти стемнело. И сильно похолодало. Холод кусает щеки, снег хрустит под подошвами ботинок. Мы стоим на обочине. Манфред светит фонариком на придорожную канаву, отделяющую проселочную дорогу от леса. Могильник. Сколько раз я бывала здесь подростком. Я думаю не только о том роковом дне, когда мы нашли Урмбергскую девочку, но и обо всех остальных днях. Туманных весенних днях, когда земля еще не успела оттаять. Теплых звездных августовских ночах, когда мы с приятелями пытались вызывать духов. Вспоминаю, как небьющийся стеклянный стакан в свете свечей скользил по мятой бумажке с буквами, движимый кончиками наших пальцев, в то время как комары пожирали нас живьем. Как возникла легенда о привидении-ребенке? И когда именно она возникла? Надо спросить у мамы. – Что нам известно о мертвой женщине? – спросил Андреас. – Это та молодая девушка в платье с пайетками? – Ничего не известно, – фыркает Манфред. Он чешет напрямик в лес по десятисантиметровому слою снега в городских начищенных ботинках. Манфред смотрится в этих местах странно. Сложно шастать по сугробам в итальянских ботинках ручной работы и при этом не выглядеть полным идиотом. Так можно и пальцы на ногах отморозить. Даже стокгольмец мог бы это сообразить. Ветви сосен провисли под тяжестью снега, выпавшего за последние дни. В лесу красиво, как на картинке, и тихо. Кажется, что лес спит. Манфред идет на удивление быстро. Длинные ноги ловко перешагивают через камни и пни. Андреас поворачивается ко мне. Наши глаза встречаются. В этот момент моя нога проваливается в глубокий снег. Андреас останавливается и протягивает мне руку. Я киваю в знак благодарности, ударяюсь о ветку и получаю порцию снега за воротник. Сую руки в карманы в надежде согреться. Перчатки я, естественно, забыла в машине. Ели редеют, я вижу просвет впереди. Еще через минуту мы выходим на поляну, залитую ярким светом. Перед нами вырисовывается силуэт Змеиной горы. Черная вершина поднимается к небу и сливается с ночью. Невозможно различить, где кончается гора и начинается космос. Словно Урмберг напрямую связан с небом. Захоронение засыпало снегом. Большие переносные прожекторы поставлены под елью на опушке, трое людей в белых комбинезонах с масками, закрывающими рот, что-то разглядывают под деревом. У одного в руках фотоаппарат, в паре метров от них – большие сумки. Криминалисты. Коллеги из местной полиции уже на месте. Бело-голубая оградительная лента трепещет на ветру. Поляна то и дело озаряется вспышками фотокамеры. Манфред поворачивается к нам с Андреасом. Лицо его бесстрастно, но я вижу, что он сжимает и разжимает кулак, словно давит невидимый мячик. Мы благодарны небу, что это не Петер лежит там мертвый в снегу. Но нельзя не согласиться, что ситуация абсурдна: сотни людей прочесывали лес в поисках Петера все последние дни. И вот наконец они нашли труп, но это труп другого человека. Мы направляемся к Сванте. Он поднимает руку в знак приветствия. На нем та же, что и в прошлый раз, пестрая, ручной вязки шапка с помпоном. Борода покрылась инеем. Я ловлю себя на мысли, что он действительно выглядит как Санта-Клаус. Настоящий Санта-Клаус, который сажает малышей на колени и вручает подарки из большого мешка у него за спиной. Я замечаю, как Сванте таращится на элегантное пальто Манфреда. Шелковый платок в нагрудном кармане поник, как увядший цветок. – Что, черт возьми, происходит? – спрашивает Манфред, кивая в сторону трупа на опушке и проводит рукой в перчатке по щетине на подбородке. – Мы ищем пропавшего полицейского, а натыкаемся на подстреленную женщину? Сванте кивает. – Так оно и есть. Подтверждаю. Действительно странно. Сейчас расскажу все, что знаю. Но сначала одна вещь. Мы нашли ее уже после того, как позвонили тебе.