— Я хочу, чтобы ты сама принимала в этом участие, — сказала она, убирая эссе в мое дело. Кроме него в папке была только помятая открытка из Университета Ридинг, которую я показала ей на нашей первой встрече. — И попытайся написать эссе еще раз. Черт, напиши историю всей жизни. Я опять скривилась. — Хорошо, хорошо, я не буду забегать вперед. Хорошего дня, Девон. — И вам, — сказала я и вышла из кабинета. * * * Я шла к футбольному полю и думала о том, что сказала миссис Уэнтворт. В основном я думала про эссе — страницу моей жизни. Я представляла, как написала бы о том, что состою в «Корпусе мира»: благотворительница Девон, разъезжающая по джунглям и пустыням, полная желания пожертвовать собой ради блага других. Именно этого и хотят те люди из колледжа: некую эффектную, решительно оригинальную историю между листами с оценками. Сколько часов вы работали волонтером; расскажите нам, когда именно случилась ваша ошеломляющая победа над невзгодами. Мне казалось, что я никогда ничего не делала. Я никогда не страдала. Я никогда не побеждала. Я обычный ребенок из семьи среднего класса, живущей в пригороде, который все семнадцать лет сумел оставаться весьма невпечатляющим. Победа над заурядностью — вот что мне нужно. — Кружок по колледжу закончился раньше? Где бы я ни была, Фостер умел меня найти. До этого лета он был двоюродным братом из тех, с которым встречаешься примерно раз в четыре года на Рождество. Его семья жила в Калифорнии, а мы во Флориде, и это было как нельзя лучше, идеальная допустимая доза Фостера. Но все изменилось, и новая доза Фостера в моей жизни иногда становилась весьма труднопереносимой. Он бросил свою сумку на траву и плюхнулся рядом со мной на трибуну. — Кружок придурков закончился раньше? — спросила я. Секунду он смотрел на меня, а потом сказал: — Я понял, что ты сделала. Я сказал «колледж» про твой кружок, а ты сказала «придурки» про мой. Умно. Я смотрела на поле, отчасти, чтобы избежать необходимости отвечать, отчасти потому, что начиналась тренировка, а это моя любимая часть. Все игроки встают в круг для разминки. Больше всего мне нравятся прыжки, то, как парни считают хором. Трудно разглядеть лица, когда все в форме, но Кэса Кинкейда я найду где угодно. Он всегда прыгает лениво. Фостеру Кэс не нравился, но мне не нравился Фостер. Мне, наверное, следовало бы ему посочувствовать, но Фостер обладал такой особенностью, как неспособность сказать или сделать хоть что-то по-человечески. Иногда я думала, что, если земля разверзнется и поглотит наш дом, он просто будет стоять на тротуаре, выбирая песню на айподе. — Чему ты научилась на кружке по колледжу? — Перестань называть его кружком по колледжу. Как будто «Кружок «Дорога к колледжу» звучит намного лучше. — Перестань называть мой кружком придурков, — парировал Фостер. Ирония в том, что если какой кружок и заслуживал названия «кружок по колледжу», то это его. На профориентации в девятом классе Фостер записался в кружок «Будущие революционеры американской науки». Каждые две недели там собирались эти гениальные детишки, которые любят строить роботов и запоминать бесконечные цифры числа пи. Большинство из них, наверное, могли бы поступить в большее количество колледжей, учась в девятом классе, чем я, учась в выпускном. Скандирование прекратилось, и парни приступили к новому упражнению. Фостер проследил за моим взглядом, направленным на поле, а точнее, на Кэса. — Тебе не кажется, что это тупо — все время таскаться за ним следом? Я не ответила, но на самом деле я и не прислушивалась. — Ты не чувствуешь себя тупой, зависая поблизости в ожидании него? — повторил Фостер, слегка подпрыгивая на скамейке, как резника, которую то и дело растягивают. — С чего мне чувствовать себя тупой? — Потому что он не зависает поблизости и не ждет тебя. Неужели ты не хочешь такого парня, который будет тебя ждать? — Он мне не парень. Мы просто друзья. — Так зачем ты закрываешь дверь в комнату всякий раз, когда он приходит? — Чтобы ты не вошел. — Сексом вы там не занимаетесь? — Нет! — Я оглянулась на Фостера, почти наверняка, самого костлявого, самого незрелого четырнадцатилетнего мальчишку во Флориде, а может, даже и во всем мире. — Нет. Никто не занимается сексом где попало. — Уверен, что есть люди, которые занимаются сексом прямо сейчас. По всему миру. Уверен, что сейчас миллионы людей занимаются сексом. В Европе сейчас ночь. Разве люди в большинстве своем не занимаются сексом ночью? — Прекрати говорить о сексе, Фостер. — Почему? Тебе неприятно? Кэс заставляет тебя нервничать? Знаешь, я могу его стукнуть. Я знаю, как бить. — Никакого битья. Никаких разговоров. Давай просто помолчим, ладно? Давай поиграем в «рот на замок». — Хорошо. Фостеру нравилось думать, что он лучший в этой игре. Я была достаточно взрослой, чтобы понимать, что моя мама затевала ее, только чтобы я помолчала, когда была маленькая. Он тоже достаточно взрослый, чтобы это понять. — Подожди-ка. Нас забирает твой папа? Потому что я не поеду с Кэсом. Он воняет. — Сам ты воняешь. Пауза. — Я понимаю, что ты сделала. Я вздохнула. — Рот на замок, Фостер. — Ты первая. Я провела сомкнутыми пальцами по губам. Фостер сделал то же самое, и наступило временное затишье. Затишье длилось всю дорогу домой, даже после того как я, по сути, проиграла, поприветствовав папу. — Как в школе? — спросила мама вечером, положив одну руку на бедро, а в другой держа деревянную ложку и помешивая соус для пасты. Фостер торчал перед телевизором, а папа был в своем кабинете. В доме было тихо, не считая чуть слышного бульканья соуса и приглушенного гула телевизора Фостера. — Хорошо. Я принялась накрывать на стол, потому что знала, что мама все равно попросит меня этим заняться. — Как Фостер? Ненавижу такие вопросы. Что тут ответишь? Как будто он погодные условия. Фостер был облачным с восьмидесятипроцентной вероятностью выпадения осадков. — Кажется, хорошо, — сказала я, доставая из шкафчика салфетки. Я еще не совсем привыкла брать четыре вместо трех. — Думаешь... — Она так явно старалась говорить непринужденно. — Думаешь, он хорошо вписывается? — Прошло всего лишь три дня. — Но как ты думаешь, он заводит друзей? — Не знаю. — Это ложь. — Я не много его вижу. — Это тоже ложь. Я знаю, что он не заводит друзей, иначе не таскался бы постоянно за мной. — Что насчет физкультуры? Когда я училась в десятом классе, физкльтуру сделали обязательным предметом для девятиклассников, а поскольку я слишком долго оттягивала, то была обречена провести два семестра единственной выпускницей среди целого класса переполненных гормонами девятиклассников. — У нас был только один урок, — сказала я. — И? — И мистер Селлерс говорил нам о форме и спортивном расписании, и все. — Мама открыла было рот, но я продолжила: — Насколько я знаю, никто не впечатывал его в шкафчики, не обзывал и не обращался с ним иначе, чем с любым другим новичком. Это, кажется, ее успокоило, но я знала, что, скорее всего, только на время, так что я бросила приборы на стол и поторопилась уйти в свою комнату, пока она не спросила еще что-нибудь. Вечером, перед тем как лечь спать, я позвонила Кэсу. Это одна из моих любимых вещей: свернуться под одеялом, прижав к уху телефон, зная, что засну, как только нажму отбой. — Номер четыре, — услышала я приглушенный голос Кэса, — с пепси и... Привет, Дев, напомни мне, чтобы я рассказал тебе про тренировку... и бургер без маринованных огурцов, но добавьте кетчуп. Кэс практически не способен сосредоточить внимание только на одном разговоре. Но сложно даже упрекать его за это; он просто получал удовольствие от постоянной занятости, интересовался всем и вся. Но когда он действительно был нужен как друг, он сдерживался. — Что случилось на тренировке? — Тренер устроил разнос Марберри... — Потом в окошко: — Спасибо, чувак, можно мне пару салфеток? — И снова мне: — ...потому что тот едва не убился, пытаясь свалить Эзру. — Зачем он это сделал?