Во время бездумного просмотра кабельных каналов у меня звонит телефон. Наверное, долгожданный звонок от Лии. — Дерьмо. Я хмуро смотрю на экран. Это не Лия. — Чао, — отвечаю я с наигранным энтузиазмом, который могут подарить только три крошечные бутылочки виски. — Привет. Где ты? — спрашивает Зак. Таинственная женщина, вероятно, слишком подробно рассказала ему о полуадекватной женщине, которая заходила этим вечером. — Хм… — Я закрываю глаза, чувствуя странное примирение с событиями дня. Должна сказать, виски на вкус как лошадиная моча (говорю не по собственному опыту), но от него жизнь кажется менее дерьмовой. Сегодня я даю ему пять звезд и блестящую рекомендацию. — В гостиничном номере с протекающим краном, но хорошо укомплектованным мини-баром. А ты где? — Что привело тебя в Атланту? К чему все эти вопросы? — О, знаешь… ну… отпуск… и смерть матери… — Эмерсин… — говорит он с такой жалостью в голосе. Разве он уже не понял, что я презираю жалость? Ради Христа, я жила в машине, потому что не позволяла никому жалеть меня. Я скорее задохнусь от своей гордости, чем буду чувствовать себя слабой. — В любом случае… через день или два я улетаю в Лос-Анджелес. Я так понимаю, ты звонишь мне, потому что твоя девушка… — это слово на вкус хуже, чем виски, — … должно быть, упомянула, что я заходила. Я как раз была в твоем районе. Не беда. — Где ты? Я смеюсь. — Я же сказала: в гостиничном номере с… — Эмерсин, я не об этом. В каком ты отеле? Какой номер твоей комнаты? — Не могу сказать. Знаешь… опасный незнакомец и все такое. Я давно не видела и не слышала о тебе, так что к этому моменту ты для меня почти незнакомец. — Иисусе, Эмерсин… просто скажи мне, где ты. Эмоции душат. Один только звук его голоса способен разорвать те части моего сердца, которые я пыталась исцелить эти несколько месяцев. Не уверена, что в мини-баре достаточно алкоголя, чтобы заглушить такую боль. — Знаешь… — Я вытираю слезы. — Ты должен отправить мне документы. Ты получил мое сообщение? Я… я в порядке. Твоя страховка мне больше не нужна. Я справлюсь сама. Если они у тебя при себе, я могла бы их подписать перед отъездом домой. И тогда ты будешь свободен. — Эмерсин… — Просто подумай об этом. Хорошо? — завершаю разговор до того, как он успевает ответить. Я пялюсь в телевизор еще час, не особо осознавая, что смотрю. Кажется, бейсбол. Эффект от виски начинает выветриваться, и я подумываю перейти на водку. Вместо этого пишу Заку адрес отеля и номер своей комнаты. После инцидента на свадьбе я предоставил Эмерсин время разобраться в себе. Мне это время тоже было нужно. Я так поступил, потому что люблю ее. Делает ли это меня галантным, самоотверженным, упрямым или просто глупым? Присяжные пока еще не вынесли вердикт. Я миллион раз думал о том, чтобы позвонить ей. Написать. Отправить сообщение на ее телефон в два часа ночи. Даже по обычной почте — как угодно, лишь бы утолить свою потребность снова ощутить ее близость. Обнаженные фотографии были тревожным звоночком. Ее ответ с не очень тонким напоминанием о том, что моя жена умерла, только укрепил то, что я уже знал: я — мудак, позволивший событиям выйти из-под контроля. Она вызывает во мне бурю эмоций. Любовь. Страсть. Страх. Надежду. Я пытался отпустить ее, но не смог. Держался за бумажку, на которой написано, что она моя жена, а я ее муж. Но это всего лишь… бумажка. Я не ее муж. Она не моя жена. Каждая капля надежды, которую я давал ей, каждая капля надежды, которую я позволял себе чувствовать, — не что иное, как подсознательная попытка пустить под откос ее будущее. Она слишком молода, чтобы забывать о своих мечтах, а я слишком стар, чтобы эгоистично просить ее выбрать меня. Но, милостивый боже… ох, как же я хотел быть эгоистом. Эмерсин открывает дверь номера. Мятая футболка, старые джинсы и лицо без макияжа дополняют ее поникшие плечи. — Привет, — говорю я. Мне требуется минута, чтобы пошевелиться, заговорить или даже вдохнуть, если на то пошло. — Эм… — Я вхожу внутрь, и дверь за мной со щелчком захлопывается. Делаю еще два шага к ней, и тянусь к ее талии. — Я очень сожалею о твоей маме. Эмерсин отпрыгивает назад, натыкаясь на телевизионную тумбочку, словно мое прикосновение может ее обжечь. Подняв руки, она качает головой. — Не-а. Я в порядке. Мне не нужно плечо, чтобы поплакаться, или объятия, или что-то еще, в чем, по твоему мнению, я нуждаюсь. Только документы. Ты их принес? Она убегает в другой конец комнаты, максимально удаляясь от меня. — Времени не было. Ты спешишь? — Я засовываю руки в задние карманы. Это ложь. У меня была масса времени. — Просто… — Она качает головой. — Это должно закончиться. Какое бы доброе дело ты ни обещал Сьюзи, или Богу, или кому еще… ты с лихвой выполнил его. И, должно быть, немного неловко встречаться с другой, когда ты формально женат. — Я ни с кем не встречаюсь, — говорю я без особых эмоций. Мне нужны все силы, чтобы не позволить ей увидеть, как я истекаю кровью. — Ну… — Она качает головой и отмахивается. — Встречаешься. Заводишь интрижку. Как угодно. Я просто хочу сказать… твоя благотворительность спасла меня. Привела туда, где я сегодня нахожусь. Я всегда буду чувствовать себя в долгу перед тобой. Но… необходимость в твоем великодушии отпала. — Благотворительность. Великодушие. Я медленно киваю. — Понятно, — шепчу я, потирая губы. — И где ты сегодня находишься, так это в отеле, заказываешь еду в номер по завышенной цене и совершаешь набеги на мини-бар. Если это то, к чему тебя привели моя благотворительность и великодушие, то я не слишком горжусь собой. — Зак, перестань. — И к твоему сведению: женщина, которую ты видела в моем доме, — моя подруга, коллега-пилот. У нее в Атланте более длительная остановка, чем планировалось изначально, поэтому я предложил ей остаться со мной, а не в отеле. Она натянуто мне улыбается. — В этом ты весь — само великодушие. Может, ей тоже нужна хорошая страховка. А я в данный момент удерживаю статус твоей жены, что же, тем больше причин подписать бумаги. — Эм… — Я опускаю голову и вздыхаю. — Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Я не знаю, как любить тебя… справедливо. — Я только что тебе сказала. Я снова поднимаю голову. — Ты хочешь развода? — Я хочу, чтобы ты был свободен, — поправляет она. — Кто сказал, что я не свободен? — Ни одного звонка. Ни одного сообщения. Если женщина в твоем доме — просто друг, то есть ли кто-то еще? — Нет. — Я качаю головой. — Ты с кем-нибудь встречаешься? — Нет.