Каждый день с тех пор, как умерла Сьюзи, мы искали что-то настоящее, хотя оно всегда было настоящим. А теперь уже слишком поздно. Между нами все кончено, и это наша новая реальность. После того, как Зак забирает бумаги, я отстегиваю ремень безопасности и открываю дверцу. — Если когда-нибудь будешь в Лондоне… Он снова с трудом сглатывает. — Непременно. Уже собираюсь выйти из машины, но разворачиваюсь к нему и одариваю самой счастливой улыбкой, на которую способна в данный момент. — Зак, ты по-прежнему самый великолепный мужчина, которого я когда-либо знала. И я не думаю, что ты отдаешь себе должное. Вот… о чем я начала говорить чуть раньше. Подумала, что ты должен знать. Вот почему я удивлена, что тебя до сих пор еще не схватила другая. Я бы никогда не отпустила такого мужчину. Он не утратил способности удерживать меня в плену взглядом, и после долгой молчаливой паузы улыбается мне, и я знаю, это тоже его самая счастливая улыбка, на которую он способен в данный момент. — Спасибо, Эмерсин. Вцепившись в ручку дверцы до онемения пальцев, закрываю глаза. Я не хотел, чтобы между нами что-то осталось недосказанным. Я откидываюсь на сиденье, глядя перед собой с колотящимся сердцем, пока не чувствую, как все мое тело вибрирует. — Эм? Глубоко вдохнув, с трудом сглатываю. — Я знаю. — Я снова сглатываю комок эмоций. — В ночь, когда она умерла, я услышала шум. На цыпочках прокралась к вашей спальне и… увидела. Я знаю, что ты сделал. Я не могу смотреть на него. Кажется, он не двигается и даже не дышит. И вдруг из его груди вырывается болезненный всхлип, все его тело дрожит. Сморгнув реки слез, я закрываю глаза, тянусь к нему и кладу руку ему на бедро. Он накрывает ее своей ладонью, невыносимо сильно сжимая. Он больше не несет эту тайну в одиночку. Я слишком люблю его, чтобы уйти, не взяв на себя часть его бремени, как он безоговорочно нес так много моего. — Я н-никогда не видела такого… — я едва могу говорить сквозь боль в груди, — …самоотверженного и прекрасного проявления любви. Я вылезаю из машины и захлопываю за собой дверцу. ГЛАВА 40 Три стука в дверь моего крошечного домика. Это мама. Она всегда стучит трижды. — Входи. — Я закрываю книгу и встаю с кресла. — Привет, смотри, кто хотел тебя увидеть. Я ухмыляюсь, глядя на Нилу, спящую в переноске в руке у мамы. — Она не может видеть меня, пока спит, и мы оба знаем, что ты не позволишь мне ее подержать. — Ты очень ошибаешься, мой дорогой мальчик. — Мама достает Нилу и передает ее мне. Нам удается произвести обмен, не разбудив малышку. — Мне нужно в туалет, прежде чем я описаюсь. Я тихо посмеиваюсь, пока она бежит к ванной комнате. Откинувшись на спинку кресла, утыкаюсь носом в головку Нилы. Зависимость от детского запаха реальна, за исключением какашек и срыгивания. — Скажи, что ты все еще хочешь когда-нибудь завести семью, — говорит мама, выходя из ванной и садясь на кресло рядом со мной. Прижав подбородок к груди, я смотрю на Нилу. — Хочу… — шепчу я. — Но не уверен, что жизни есть дело до моих желаний. Она имеет надо мной почти абсолютную власть. Поэтому я беру от нее всё, что она мне предложит, и пытаюсь это принять. — Знаешь… она не умерла. Мой взгляд поднимается к ней, и я прищуриваюсь. — Эмерсин. Она не умерла. Ты отпустил ее добровольно. Я качаю головой. — Добровольно — не то слово. — Не то? — Мама наклоняет голову в сторону. — Тогда какое слово подходит? — Я отошел в сторону. Она хмурится. — Охотно. Я снова качаю головой. — Да, Закари. Это ты дал ей уйти; не она оставила тебя. — Это одно и то же. — Нет. Я хмыкаю. — Что я должен был делать? Попросить ее отказаться от своих мечтаний и убирать дома и рожать мне детей? — Закари Кендрик Хейс. — Хмурое выражение мамы усиливается. — Немедленно прекрати. — Прекрати — что? — спрашиваю я, чувствуя себя немного раздраженным этим разговором. — Прекрати оправдываться. Прекрати притворяться, что ты ушел. Прекрати притворяться мучеником, заботящимся только обо всех вокруг. Я на это не куплюсь. И я бы спустила это на тормозах, если бы не наблюдала, как ты занимаешься этим изо дня в день. Работаешь. Ешь. Спишь. С тоской любуешься тем, что есть у твоего брата. Стираешь, поласкаешь. А затем все повторяется по кругу. — У нас разные дороги. Мы находимся в разных местах нашей жизни. Это было просто… неудачное время. И я принял это. Прости, если не прыгнул в другие отношения. Мне посчастливилось встретить в своей жизни двух великолепных женщин, которых я полюбил, возможно, для меня это предел. Позади нас открывается дверь. Мама оглядывается через плечо на папу. — О, замечательно. Мне нужно, чтобы ты отнес Нилу в дом. Если она проснется, поменяй ей подгузник. — Она отрывает Нилу от моей груди, разбудив ее при этом, и передает папе. Он берет ее, глядя на меня большими глазами. — Иди, — распоряжается мама. — Мне нужно несколько минут с Заком, и разговор может пойти на повышенных тонах, поэтому я не хочу пугать Нилу. На повышенных тонах? Папа бросает на меня взгляд «ах, ты, бедный ублюдок», прежде чем закрыть за собой и Нилой дверь. — Ты ее любишь? — Мама упирает сжатые кулаки в бедра. Мне требуется секунда. Я снова чувствую себя десятилетним, меня вот-вот отправят в мою комнату или отберут Nintendo на неделю. — Конечно. Но… — Никаких «но»! Пакуй сумку и лети к ней. Опустись перед ней на одно колено и скажи все, что боялся сказать с того дня, как впервые понял, что любишь ее. Спойлер: она скажет «да». Эта молодая женщина любит тебя. А ты… — Она тычет в меня пальцем. — Ты, мой драгоценный мальчик, заслуживаешь этого. Заслуживаешь любви. Заслуживаешь любой мечты. Заслуживаешь счастья. Эмерсин ушла, потому что ты не дал ей того, в чем она нуждалась. Ты оттолкнул ее. — Я не хотел ее тормозить. Ты меня не слушаешь! — Я встаю, вышагивая по несколько футов в каждом направлении, сцепив пальцы на затылке. — Зак? Я продолжаю шагать. Жизнь хороша, пока я могу держать свои эмоции под контролем разума и всегда на расстоянии десяти футов от своего сердца. — Зак? Я перестаю метаться взад-вперед, заметив, что мамин голос потерял свою резкость.