И все же одна жуткая мысль по-прежнему таится где-то на мрачных задворках моего сознания. В отличие от других она на меня не нападает, но пугает совсем по иным причинам. Она никогда не выходит у меня из головы. И ужасает меня сильнее, чем все остальные. А вдруг я сошла с ума? Сейчас Больше всего на свете Третья дорожка. Я всегда выбираю третью дорожку. Моим тренерам это кажется невероятно забавным. Причудой вроде нежелания стирать «счастливые носки» или брить бороду перед важным соревнованием. И замечательно. Пусть и дальше так думают. Я подхожу к краю бассейна, встряхиваю руки и ноги, делаю несколько упражнений, разогревая мышцы пресса. Сгибаюсь, наклоняюсь к пальцам ног и крепко сжимаю их, а потом смотрю на воду и трижды пробегаю большими пальцами по клейкой ленте на бортике бассейна. – Пловцы, по местам, – командует голос тренера Кевина, эхом отражаясь от стен, и, когда раздается свисток, я реагирую совсем как собака Павлова. Кладу ладони одну на другую, выпрямляю руки так, чтобы голова оказалась между ними, и прыгаю в воду; вытягиваюсь, тянусь, удерживаю положение, пока кончики пальцев не вынырнут на поверхность. А потом наступает десять секунд блаженной тишины, если не считать плеска воды. Я изо всех сил работаю ногами и руками под ритм песни, которую мысленно проигрываю у себя в голове. Первой на ум приходит веселая песенка с приставучим текстом, и я начинаю плыть баттерфляем, вскидывая руки над головой прямо в такт зажигательной мелодии. Один удар ногой, второй, гребок. Один удар ногой, второй, гребок. Раз, два, три. Я и сама не успела заметить, как доплыла до противоположного края бассейна, резко развернулась и с силой оттолкнулась от стенки. Я не смотрю ни вверх, ни влево, ни вправо. Как говорит наш тренер, на время соревнования все, кроме вас самих, теряет значение. Моя голова поднимается над водой раз в несколько секунд, и в эти мгновения я слышу, как тренера кричат нам, чтобы мы опустили подбородки или приподняли бедра, выпрямили ноги или согнули спины. Своего имени я в их криках не слышу, но все равно проверяю, все ли делаю правильно. Сегодня все кажется правильным, даже я сама. А еще я сегодня на редкость резвая. Ускоряю песню у себя в голове и изо всех сил работаю руками и ногами, преодолевая последние метры, а когда пальцы касаются бортика, выныриваю из воды и смотрю на часы. Я побила собственный рекорд и пришла на четыре десятых секунды раньше. Тяжело дышу. Кэссиди с четвертой дорожки дает мне пять и говорит: – Черт… Ты же меня порвешь на чемпионате в выходные! – Она три года подряд побеждала на этих соревнованиях. Мне ни за что ее не перегнать, и я понимаю, что она сказала это из вежливости, но ее слова все равно искренне радуют меня. Вновь раздается свисток, и кто-то ныряет в воду совсем рядом со мной, давая понять, что пора выходить из бассейна. Я выбираюсь из воды и иду к полотенцу, на ходу стаскивая резиновую шапочку. – Ну ничего себе! И откуда в тебе столько сил?! – восклицает кто-то. Я поднимаю глаза и оказываюсь лицом к лицу с Брэндоном. Точнее сказать, лицом к груди. С трудом заставляю себя перевести взгляд с его тонкой футболки на глаза, преодолев соблазн посмотреть вниз, на его бедра, туго обтянутые шортами. В то лето, когда я только пришла в бассейн, Брэндон был одним из старших членов нашей команды, быстрее всех плавал вольным стилем, всегда получал больше всего очков на соревнованиях и учил малышей. Но за последние пару лет он успел поступить в колледж и стать младшим тренером – моим тренером! – из-за чего стал совсем неприступным. И еще более привлекательным. – Спасибо, – отвечаю я, стараясь выровнять дыхание. – Думаю, я просто вошла в правильный ритм. Брэндон скалится в белозубой улыбке, и вокруг его глаз проступают морщинки. – Сможешь это повторить на окружных соревнованиях, а? Я силюсь придумать остроумный ответ, чтобы он продолжил вот так ослепительно мне улыбаться, но под его выжидающим взглядом мои щеки заливает предательский румянец. Я опускаю глаза в пол, ругая себя за неизобретательность, и смотрю, как стекает вода с моего купальника, образуя лужицу у меня под ногами. Видимо, Брэндон отследил направление моего взгляда, потому что он вдруг указывает рукой на ряд полотенец, висящих вдоль стены у него за спиной, и бросает: – Стой на месте. Не двигайся. Через несколько секунд он возвращается. – Вот. – Он набрасывает полотенце мне на плечи и энергично их растирает. Я жду, что он вот-вот отпустит его и отойдет, но он не отходит. Поднимаю глаза и вижу, что он смотрит прямо на меня. Словно… словно хочет меня поцеловать. А я смотрю на него так, будто я вовсе не против. Потому что так и есть. Я думаю лишь о нашем поцелуе и ни о чем больше. Он по-прежнему не сводит с меня глаз, но я знаю, что первым он не начнет, и потому сама храбро делаю к нему шаг, а потом еще один, и, не слишком задумываясь о том, что будет дальше, прижимаюсь своим мокрым купальником к его футболке, чувствуя, как вода пропитывает тонкую ткань. Он выдыхает, сжимает уголки полотенца в кулаках, тянет их на себя, притягивая меня ближе. Мои ладони скользят по его бедрам вверх и ложатся ему на спину, и я чувствую, как напрягаются его мышцы, а потом он опускает голову и целует меня. С жаром. А потом притягивает еще ближе к себе. Губы у него теплые, а потом он раскрывает их и… Господи, поверить не могу, что это все происходит на самом деле, и, хотя кругом люди и до моего слуха доносятся свистки и крики тренеров, мне все равно. Сейчас я хочу только одного… – Сэм? Ты в порядке? – Я мотаю головой и быстро моргаю. Брэндон отпускает полотенце, и оно падает у моих ног. – Деточка, что с тобой? Он по-прежнему стоит в двух шагах от меня, но одежда у него абсолютно сухая. Никакая я не деточка. Мне уже шестнадцать. А ему всего девятнадцать. Разница совсем крошечная. Он поправляет кепку и улыбается мне этой своей до смешного очаровательной улыбкой. – Ты, кажется, забыла о том, что я тут стою? – спрашивает он. – Нет, – отвечаю я. Как об этом вообще можно забыть? Моя фантазия потихоньку рассеивается в воздухе и исчезает из виду. Грудь наливается тяжестью. – Я просто задумалась кое о чем. – Догадываюсь о чем. – Правда? – Ага. Но ни к чему волноваться. Стоит только показать такой же результат, как сегодня, на окружных соревнованиях и плавать так весь год, и тебе непременно предложат стипендию! – Он хочет еще что-то сказать, но тренер Кевин громогласно призывает всех выстроиться у стены. Брэндон дружелюбно хлопает меня по плечу, но по-тренерски, не более. – Я ведь знаю, как сильно ты об этом мечтаешь, Сэм. – Ты и представить себе не можешь, как сильно. – Он по-прежнему стоит в двух шагах от меня. Гадаю, что будет, если я правда наброшу ему полотенце на плечи и притяну его к себе. – Сэм! К стене! – кричит тренер Кевин и указывает на остальную команду, которая уже успела выстроиться и теперь глазеет на меня. Я протискиваюсь между ребятами и встаю рядом с Кэссиди, и, когда тренер отходит на достаточное расстояние и уже не может услышать, о чем мы говорим, она пихает меня локтем и шепчет: – Что ж, это было мило! Та сцена с полотенцем. – Правда? – Я бросаю на нее удивленный взгляд. В начале лета Кэссиди называла Брэндона «Тренером-Красавчиком», но в последние недели ее стало раздражать, что я все никак не отступлюсь от своих чувств. – Да, это было мило, но это еще ничего не значит. – А может, значит. – Сэм. Дорогуша. Поверь. Не значит. Он взял твое полотенце и слегка тебя вытер. Вот и все. У него, в конце концов, есть девушка. В колледже. – И что же? – Я наклоняюсь вперед, выискивая его взглядом, но стараясь делать это как можно незаметнее. Он стоит у столика, попивает газировку и болтает с одним из спасателей. – А то. У него есть девушка. В колледже, – повторяет Кэссиди, особенно выделяя последнее слово. – Он постоянно о ней болтает, и всем, кроме тебя, очевидно, что он по уши в нее влюблен! – Ох. – Прости. Я должна была это сказать. – Кэссиди собирает длинные рыжие волосы в неровный пучок на макушке, а потом хватает меня за предплечье обеими руками. – К тому же я не сообщила тебе ничего нового. – Она приблизилась ко мне. – Оглянись, Сэм, – говорит она и жестом указывает на длинную шеренгу парней из нашей команды. – В этом море еще есть на кого ставить сети, а? Я оборачиваюсь и вижу наших ребят – в узких плавках, с мускулистыми руками и кубиками на прессе, загоревшими под лучами солнца Северной Калифорнии. Тела у них стройные и подтянутые после трех месяцев тренировок в бассейне, но эти ребята все равно уступают Брэндону. Даже если кто-то из них и покажется мне хоть сколько-нибудь привлекательным, какой в этом смысл? Лето почти кончилось. Кэссиди склоняет голову набок, драматично надув губки, а потом легонько касается кончиком пальца моего носа и вздыхает. – Как же я буду без тебя, Сэм? Она говорит ровно то, что не идет у меня из головы с самого начала августа, и от ее слов внутри все сжимается. Как и все мои летние друзья, Кэссиди понятия не имеет, какая я за пределами бассейна. Она не знает, какая я на самом деле, и даже не догадывается об этом. – Ты справишься, – говорю я, потому что это чистая правда. А вот справлюсь ли я – большой вопрос. Когда в июне я буквально ворвалась в кабинет к своему психиатру и сообщила, что сдала последний экзамен, она восприняла эту новость с восторгом. Тут же подошла к своему мини-холодильнику, налила в два пластиковых бокала яблочный сидр и воскликнула: «За триумфальное возвращение Летней Сэм!» – и мы чокнулись. Но всему наступает конец. Через две недели я вернусь в школу, Кэссиди уедет в Лос-Анджелес, а Брэндон – в колледж. Мне будет очень их недоставать, как и утренних прыжков в бассейн с трамплина у третьей дорожки. Я снова буду Самантой. Но больше всего на свете мне будет не хватать Сэм. Наша пятерка – Выглядишь потрясающе! – говорит мама, когда я вхожу на кухню. Что ж, надеюсь. К первому учебному дню я готовилась целый час. Распустила волосы, выпрямила их утюжком. Надела белую майку, а сверху – полупрозрачную рубашку, джинсы-скинни и туфли на танкетке, которые некогда еле выпросила у мамы. Я подвела глаза, накрасила губы, тщательно замазала тональным кремом прыщи, вылезшие на подбородке из-за нервов. – Спасибо, – отвечаю я и крепко обнимаю ее, надеясь, что она прекрасно понимает, что я благодарю ее не только за этот комплимент. А за все, что она для меня сделала этим летом. За то, что приходила на все мои соревнования по плаванию и так громко меня поддерживала с трибуны, что к вечеру воскресенья неизменно теряла голос. За все наши ночные разговоры, особенно в последнюю неделю, когда Кэссиди уехала в Лос-Анджелес, Брэндон – на Восточное побережье США. Первый учебный день зловещей грозовой тучей навис надо мной. Мама ободряюще улыбается – эта улыбка всегда расцветает на ее лице, когда она чувствует мою нервозность. – Не смотри на меня так, пожалуйста, – прошу я, борясь с желанием закатить глаза. – Я в порядке. Честно. Телефон издает короткую трель, и я выхватываю его из кармана. – Алексис просит подвезти ее до школы, – сообщаю я. – С какой стати? – спрашивает мама, насыпая в миску хлопья для Пейдж. – Она же прекрасно знает, что по закону в первый год после получения прав нельзя возить пассажиров. Разумеется, Алексис знает об этом законе, она просто не в курсе, что я его соблюдаю в отличие от большинства людей.