Однако сегодня без поддержки соратников ему бы не уцелеть. Хотя, не отправь он Маттаха с Загрёбой врагам в тыл, тоже неизвестно, чем бы всё кончилось. Тридцать шесть человек было в отряде, который прибыл по их души. И не сброда какого-нибудь, а умелых опытных воев, привычных к совместному бою. Не у всякого боярина такая дружина имеется. Вопрос: зачем этакая сила была поднята против Ильи со товарищи? И второй вопрос, возможно, даже главный: почему из этих тридцати шести трое в бою не участвовали. Маттах видел эту тройку мельком, когда вбежал в общий зал. Они сидели на лавке, за оружие не хватались. Видел, но не тронул, решив, что они – сами по себе. Хузарин не знал, что именно воин в красном плаще возглавлял врагов и убил хозяина постоялого двора. Заколол не по природной свирепости, а чтоб развязать языки остальным, так как хозяин говорить не пожелал. Маттах видел его, и он тоже видел Маттаха. Мог бы остановить… Или хотя бы попробовать остановить. Судя по тому, как позже он ловко ушел от хузарина, воин это был умелый и опасный. Однако он предпочел не драться, а сбежать. Загадка! Впрочем, после того как допросили шестерых недобитков, кое-какие мысли у Ильи на этот счет появились. Все нападавшие, кроме загадочной тройки, прежде принадлежали к дружине ослепленного боярина Прзибивоя. Это, кстати, объясняло, почему они так хорошо бились вместе. Там, на площади, их вынудили дать клятву Болеславу, и радости от этого бывшие боярские дружинники не испытали. Скорее, наоборот. И тут, очень вовремя, появился этот, в красном плаще. С интересным предложением, да еще и со священником, который объяснил, что клятва, данная под принуждением, Господом не засчитывается. Священник и увесистый мешок с монетами убедили шляхтичей, что никаких обязательств перед Богом и Болеславом у них не имеется. И четырнадцать марок серебром – совсем неплохая цена за то, чтобы прикончить семерых русов. А если одного из них удастся взять живьем, то и надбавка будет – еще четыре марки. Обладатель красного плаща сказал, что поедет с ними, но драться они будут сами. Шляхтичи не возражали. Они были единым отрядом, и у них был свой командир, который отлично знал, на что они способны. А если в бою их возглавит чужак, ничего хорошего из этого не выйдет. Впрочем, настоящего боя шляхтичи не предполагали. Тридцать три – против семерых русов. Какой может быть бой? Догнать и уничтожить. Догнать добычу лехиты рассчитывали еще до полудня, но русы рванули как пришпаренные. Настигли только к полуночи, порядком измотав и коней, и себя. Однако наниматель сказал, что так даже лучше. Сонными, мол, возьмем. Звучало неплохо. Тем более что по дороге выяснилось: русов хоть и немного, но вои серьезные. Один вот даже настоящим рыцарем оказался. Тем самым, что Вихмана Остервальдского из седла вышиб. А рыцарь Вихман в Гнезно считался едва ли не лучшим поединщиком. Врасплох не получилось. Вообще не получилось. Шестеро выживших никак не могли взять в толк, каким образом семеро русов побили три с хвостиком десятка лехитов. Однако долго мучиться этим вопросом им не пришлось. Как только стало ясно, что пролить свет на личность заказчика они не в состоянии, Илья велел всех шестерых добить. Работу палача княжич поручил Загрёбе. А то уж больно рожа у гридня довольная. Добычу на убитых взяли серьезную. Оружие, брони. Лошади, пусть и заморенные изрядно, тоже неплохие: больше полста голов. Целый табун. Причем треть – боевые, обученные. Богат теперь Загрёба. И счастлив. А вот Илья – нет. Потому что один из тройки, угр, которого подбил Маттах, наконец-то разговорился. Это случилось бы намного быстрее, будь с ними Гудмунд. Но и Рулав справился, развязал пленнику язык. Заговорил угр по-словенски, причем вполне внятно. И очень интересно. Вещи же поведал удивительные. Оказалось, что удравший от хузарских стрел предводитель и есть тот самый наемник, который когда-то похитил Илью со свадьбы Улада и отдал владетелю Миславу. Эх! Сколько раз Илья вспоминал своего загадочного похитителя! Сколько раз мечтал с ним пообщаться… И упустил, когда тот, считай, был почти в руках. К сожалению, о своем хозяине угр знал не так уж много. Только имя. Лука. Кто он и откуда родом, угр не ведал. Познакомились они пару лет назад в Хорватии, куда Лука приехал из Праги. Но сам он не чех, в этом пленник был убежден. Лука был вхож ко многим властителям, германским, лехитским, чешским, угорским. Даже с парой епископов был знаком лично. Вероисповедания он христианского, но работу брал и у язычников, и у бохмичи[3]. Работа же была разная. Не только убить или схватить, но и наоборот: защитить или освободить. Иногда сами всё делали, но редко. Обычно Лука местных нанимал. Выбирал подходящих и платил щедро. Угр видел хозяина в деле и утверждал, что мало кто так владеет клинком. Но при этом, если был хоть малейший риск, в бой Лука не вступал. Даже когда его участие могло решить дело. Предпочитал заплатить побольше наемникам, но клинок из ножен не вынимать. И всегда удача была на стороне Луки. Вот только сегодня… И чем больше угр говорил, тем больше Илья жалел о том, что не удалось взять этакого умельца. Не для того, чтобы отомстить. Илья очень хорошо представлял, насколько подобный ловкач может быть полезен для их рода. И сам по себе, и тем, что знает. А знал он наверняка много. Причем тайного. Таких, как Лука, не нанимают караваны охранять. А если и нанимают, то оч-чень непростые караваны. В итоге пленному угру повезло. Убивать его не стали. Обещали отпустить за выкуп. Потом Илья напился. Не в одиночку, конечно. Вместе с товарищами. Устроить пир по случаю победы – правильное дело. Так по обычаю. Обычаи же Илья соблюдал. Однако напивался редко. То пиво кончалось, то девка какая подворачивалась. А тут пива оказалось в избытке. Причем дареного. Старший сын убитого хозяина корчмы расщедрился. Поначалу хорошо веселились: вспоминали подробности недавнего боя, потом песни пели. Видно, от песен Илье и взгрустнулось. Осушал чашу за чашей. Девку, которая к нему льнуть начала, прогнал. Чем безмерно удивил Рулава. – Да ну ее! – пробормотал Илья, опростав еще одну чашу. – Все они тут одинаковые. Пугливые, липкие, трясутся, как холодец, а возьмешься покрепче – холодец и есть. Ни огня, ни плотности. – О как! – удивился Рулав. – Слышь, старший, может, в тебе нурманская кровь проснулась? Ну, вроде нурманов, которые мальчишек нагибают? – Ты дурак? – Илья спьяну даже не рассердился. – Откуда у меня нурманская кровь? Какие такие мальчишки? – Так парнишки, они ж, это, поплотнее, – ответил тоже порядком набравшийся варяг. Илья глянул на друга, подумал немного, потом показал ему ладонь с растопыренными пальцами: – Видишь? Если я вот так возьму и сожму, – Илья сжал здоровенный, испещренный шрамами кулак, – тогда без разницы, чье мясо внутри. Тестом между пальцами поползет. – Мое не поползет, – возразил Рулав. Илья некоторое время смотрел на него, потом ухмыльнулся пьяно: – В подружки себя предлагаешь? Рулав некоторое время пялился на Илью, потому что тоже соображал медленно. Наконец до него дошло: размахнулся и врезал княжичу по скуле кулачищем. Громко получилось. Многие за столом оглянулись, а Малига, который разговора не слышал, но удар увидеть успел, даже вставать начал, чтоб драку дурную пресечь. Однако Илья не обиделся и не рассердился. Удара будто не заметил. Хлопнул варяга по плечу: – Шучу я, дурень! Уймись! На-ка, хлебни пенного! Рулав ухватил ковш и присосался, глядя поверх края на Илью. С подозрением. Малига с облегчением опустился на лавку и тоже потянулся к пиву. Обошлось. Рулав – гридень сильный. Но Илье не ровня. Особенно если по-новгородски, на кулаках. А с такой силищей, как у Серегеича, и булавы не надо, чтоб висок проломить. – Дурень ты, – повторил Илья. – Это ж не о мясе речь – о духе. Хотя и мясо, знаешь, тоже крепкое попадается. – Таких баб, как ты хочешь, у нас не бывает! – уверенно заявил Рулав. – У нурманов, слыхал, есть такие, что железом не хуже мужей машут. И войско водят. Вон у Маттаха нашего, – кивнул варяг в сторону уснувшего прямо за столом хузарина, – мачеха такой была. И что в этом мужу радости? Отец его о ней по сей день печалится, жену новую так и не взял. А сидела бы дома, была бы жива. Ты такого хочешь? Илья промолчал. Он-то знал, чего хочет. Но говорить Рулаву, что скучает по девке-разбойнице, нельзя. Не поймет. А то и смеяться будет. Нет, лучше промолчать. Утро выдалось тяжелым даже для Ильи, который обычно похмельем не страдал. Сильнее всех маялся Маттах, хоть и выпил меньше других, потому что уснул. Ну да, пили-то наравне, а если сравнить Маттаха, весившего поменьше четырех пудов, и Илью, который без брони тянул на шесть с хвостиком, так ничего удивительного. Хотя Загрёба с Малигой и Возгарем тоже головками маялись и пивком же опохмелялись. Лучше всех чувствовал себя Миловид. В пиру он не участвовал, как следует отоспался, а от молодецкого удара по шлему почти оправился. Ну и хорошо. Позавтракав, Илья еще раз изучил трофеи. Наилучшей частью добычи были доспехи с оружием и лошади. Денег у налетчиков не водилось. Со всех покойников и на полгривны серебра не набралось. Надо полагать, плату за налет увез загадочный Лука. Тащить добычу с собой смысла не было, потому Илья решил отправить живое и неживое добро обратно в Гнезно. Под присмотром Малиги, Возгаря, Загрёбы и Миловида. А чтобы им было полегче, договорился с новым хозяином корчмы, чтоб тот за умеренную плату уступил на время пару работников – лошадей по пути обиходить. Такой табун – это не пара заводных. По прибытии в столицу княжества всё, кроме пленника, надлежало отдать отцовым приказчикам и ждать возвращения Ильи. В компании великого князя Владимира. С пленника же взять выкуп в пять марок серебром и отпустить. Малига заартачился было. Хотел с Ильей идти. Но тот сказал, что для доставки трофеев ему нужен кто-то ответственный, и сотник в конце концов согласился ехать в Гнезно. Примерно в полдень они расстались. Маттах, Рулав, Илья и проводник отправились дальше, к Владимиру. Идея разделиться и не тащить с собой трофеи была правильной. За первый день они прошли аж четыре поприща. А вот за второй только два. Потому что увидели впереди знакомый флаг с соколом. Прав оказался Горацек. Владимир о договоренности с Болеславом позабыл. Увлекся наведением порядка на бывших хорватских, а теперь его личных землях. Брал клятвы, назначал подати, собирал оброк. Земли оказались небедными. Освободившееся на телегах место занимала добыча. Жаль, конечно, что Собеслав Хорватский удрал в Чехию, не дав Владимиру возможности себя разгромить, чем приумножить славу. Жаль также, что он унес с собой казну. Но земли, села, города, крепости с собой не унесешь, а это и есть главное богатство. Ну и люди, понятно. Попутно и на соседней земле порядок навел. Узнав, что у Владимира война с хорватами, рядом, с некоторым, правда, опозданием, зашевелилось примученное недавно племя бужан. Владимир отправил туда Сигурда с тысячной дружиной. На бужан бы сотни хватило, однако и тысяче лучшей русской гриди бить никого не пришлось. Бужане как глянули, так сразу на коленки и попадали. И бузить зареклись. Сигурд вернулся на день раньше, чем прискакал Илья. Если бы тот запоздал, то все войско Владимира двинулось бы в обратный путь. Закончив дела в завоеванной Хорватии, великий князь намеревался вернуться в Киев. Наличие вблизи от рубежей Руси двух печенежских орд его беспокоило. Не то чтобы очень. Владимир был уверен, что копченые напасть не рискнут. Слава победителя – это не только повод поднять кубок на пиру, но и предупреждение чужим: покушение на Русь обойдется дорого. Но преподать степнякам очередной урок тоже будет не лишним. Если только они не уберутся раньше, чем Владимир вернется в столицу. Однако прискакал Илья, и планы Владимира изменились. Во-первых, он вспомнил, что да, обещал. Во-вторых, укрепить дружбу с Болеславом, это, пожалуй, важнее, чем шугануть обнаглевших степняков. Ну а в третьих, до Гнезно куда ближе, чем до Киева, а великому князю и его дружине неплохо было бы отдохнуть от дел ратных: попировать, помять девок, поохотиться… И всё это за счет князя Болеслава. Опять-таки лехитам будет полезно поглядеть на победоносную русскую гридь. Дружба, она всегда крепче, если строить ее на силе, а не на слабости. В общем, в Киев отправились груженные добычей возы. В сопровождении небольшой дружины, возглавляемой Варяжкой. Владимир отправил его в стольный град именно из-за печенегов. Наказал на месте разобраться, бить копченых или договариваться. А кому договариваться, как не Варяжке, у которого и жена из дочерей ханских, и сам почти год со степняками прожил, и при слове «кумыс» его до сих пор перекашивает. Ушел и Сигурд со своими. Но не в Киев, а на север. По собственным нурманским делам. Владимир не возражал. В Диком Поле от них пользы немного, а брать их с собой к Болеславу Владимир не захотел. Они, конечно, его нурманы, но все же… нурманы.