– Клясться не буду! – отрезал Илья. – Моего слова тебе довольно. Завтра я снова приду. И если опять у ворот меня будешь держать, как пса бездомного, пеняй на себя! Он встал, подхватил кувшин и кубок и отправился в обратный путь. Проходя мимо княжьего стола, вернул полегчавший кувшин на место. На него опять никто не обратил внимания, кроме Горацека. Чех глянул искоса, но вновь промолчал. «А вот хрена тебе собачьего, а не земли боярские», – злорадно подумал Илья. В ином случае он, возможно, огорчился бы тому, что обошлось без драки, но не в этот раз. Тем более что боярин всего лишь защищал эту дурочку. Что непонятно, зачем она подсылала воев к Миловиду, если так уверена, что Илья намерен ее убить? Глава 19 Гнезно. Самозваная родственница – В жены? Нет, обманули тебя. Зарица как дочь мне, – грустно произнес боярин. – Не дал Господь детей, вот и подумалось, Он ее прислал. Едржей и Илья сидели вдвоем в небольшой светлице. Пили вино, закусывая сыром и колбасками. Беседовали. Мирно. – У меня жена умерла в одночасье от непонятной болезни, – продолжал боярин. – А тут – она. С письмом от меньшого брата. Мол, приюти, помоги, позаботься, как о дочери. Вот глянь… – Он достал из сундучка свернутый пергамент. Словенская речь была записала латинскими буквами и очень красиво. Писал умелый каллиграф. – Да, так и есть, – ответил на заданный Ильей вопрос боярин. – Брат мой грамоты не ведал. Он с мечом больше. Но письмо его, точно. Зарица фамильный перстень показала. И языком его писано, Зиборовым. А знакомое имя, кстати. Да это же тот самый шляхтич, которого зарубил Илья в день, когда Соловья взяли. Выходит, Илья Едржею кровник? Ну, об этом помолчим пока. Да, в грамоте всё было написано так, как сказал боярин. Принять, заботиться, любить его дочь, как свою. И подписано правильно. Вот только имени девушки в письме не указано. Княжич сразу заподозрил, что если и писан пергамент до смерти Зибора, то, может, вовсе не о Зарице. Может, сама юная разбойница его и написала? А фамильный перстень не обязательно из Зиборовых рук брать. – Он непутевым был, Зибор, – рассказывал между тем Едржей. – Безобразил, дрался, убивал. Крещение принять отказался. Отцу надоело откупаться от обиженных, выгнал его из рода. Сказал: живешь как хочешь, вот и живи сам по себе. Он и ушел. Сначала у Мешко в дружине был, потом сам. Говорили о нем разное, больше нехорошее. В последние годы ничего о нем не слыхал. А потом вот… Племянница. Родная кровь. «Дурень ты, – подумал Илья. – Обвели тебя, как простака на ярмарке». Но обличать Зарицу он не торопился. Сначала с ней надо поговорить. Узнать о Жерке. А теперь ее и припугнуть есть чем. Он думал, а боярин продолжал расхваливать «племянницу». И учтива, и ласкова, и добродетельна. Образованна тоже, считает, пишет не хуже церковного писаря. И домовита. Боярин на пробу поручал ей дела разные – со всеми справлялась. Даже трудно сказать, чего она не умеет. Илья мог бы сказать, что она умеет. Глотки резать, стрелами бить, пленных мучить… – …Крестим ее в Истинную Веру, – продолжал мечтать боярин, – и выдадим замуж за человека достойного, благородного. И глянул на Илью по-особому. Мол, не ты ли тот благородный и достойный? Разве не за этим ищешь с ней встречи? – Приданое за ней богатое дам, – гнул Едржей. – Землю. Одна она у меня. – А ты женись, боярин, – предложил Илья. – Новая жена тебе детей нарожает. – Нет, – отрезал Едржей. – Хочу на небесах с моей Милославой встретиться. А если с другой обвенчаюсь, тогда что же? «Вот ведь как, – проникся Илья. – Прям как батюшка с матушкой. Нет, надо его от Соловичны избавлять. Погубит она его. Интересно, знает ли боярин о том, каких подручных отыскала эта «добродетельная»? Ох, вряд ли». Одно хорошо: боярин решил, что рус – ухажер его новообретенной племянницы. Княжич разочаровывать боярина не стал. Сидел, пил вино, особо не налегая, поддакивал, вопросы задавал простые. За что удостоился боярской похвалы, мол, годами юн, а рассудителен, как муж умудренный. В общем, одобрил Илью боярин и решил, что нет ему препятствий пообщаться с «племянницей». Даже наедине. – Ну, здравствуй, Соловушка, – с ходу приветствовал Илья девицу. – Ну, ну, не хмурься! Убивать не буду. Даже Едржею не скажу, кто ты есть. – А что взамен? – А взамен, красавица, ты мне правду расскажешь. И если почую, что врешь, пеняй на себя! – Всё равно тебе Едржей не поверит! – зашипела Зарица. – Любит он меня! – Не обольщайся. Едржей не поверит, поверит князь Болеслав. И не ерепенься. Не на плаху тебя тащу. Твой выбор, как со мной разговаривать: здесь, в тепле, или в темнице на дыбе. – Поклянись, что не выдашь! Красивая девка. На Жерку похожа. Понятно, сестра ведь. Ишь, глаза распахнула, ротик приоткрыла, очаровать пытается… Похожа, да не она. Илья улыбнулся: – Обойдешься. Ты, Соловушка, у меня как птичка-синичка в ладони. Захочу – вспорхнешь, захочу… – и сжал здоровенный кулак. Осерчала. Глазищи так и засверкали… Но удержала характер. Потому что прав Илья. В кулаке у него Зарица. – Спрашивай, – сказала, как сплюнула. – Отрока моего зачем приманивала? – С тобой его спутали. – А я тебе зачем? – Узнать кое-что хотела. – Ой ли? Только узнать? И что ты узнать хотела, девица-красавица? – Да всё. Вы ж сами всё рассказываете, когда разнежитесь, – облизнула губки, наклонилась так, чтобы обрисовалась грудь под тканью. – Расспросить, значит? И худого мне не сделала бы, когда разнежусь… – задумчиво проговорил Илья. – И, резко наклонившись вперед, продолжил: – Врешь ведь! Напряглась. Зубы стиснула. Промедлила с ответом, а когда открыла рот, Илья, угадав по глазам, перебил жестко: – Не лги мне! – И тут же смягчился: – Честно отвечай. Не бойся. Не ей, красавице, с Ильей тягаться. Его спросу такие умельцы учили: батя, старый Рёрех, братья… Держалась Зарица хорошо, но княжич читал ее легко, как ромейский свиток. – Убила бы! – выдохнула она. Вот теперь – правда. Но откуда такая уверенность, что силенок хватит? Хотя сейчас не это главное. – А за что? – За родню! Зубки блестят, глаза искры мечут. Ой, хороша! А всё-таки не Жерка. Чего же в ней не хватает? Хотя взять бы ее в руки… Может, и не хуже окажется? Зарица, видать, тоже умела угадывать. Вмиг ярость сменилась соблазном. И опять язычком по губкам. – Зря, – бросил Илья. – Не выйдет. А за что на меня гневаешься, не понимаю. Родню твою я не убивал. Хотя мог бы. Вина ваша доказана. Приспешников ваших под нож, да, я пустил и по Правде. Однако смерти твоих родных на мне нет. Я их на княжий суд отдал. А там уж не моя власть. – Лучше бы убил! – выдохнула Зарица. – Знаешь, что с батюшкой сделали? Илья пожал плечами. Отдав Соловья Владимиру, он перестал интересоваться его судьбой. – Батюшку моего твой князь казнил страшно. Палач ему уши проколол, язык калеными щипцами вырвал, руки и ноги отрубил. – Знаю я такую казнь, – кивнул Илья. – Нурманы называют это «сделать свинью». Зарица глянула на него с яростью: – Покалечили и свиньям бросили. А те его живого сожрали! – Он тать, – вновь пожал тяжкими плечами Илья. – Знал, на что шел, когда разбоем занялся. Князь в своем праве. Всё по Правде. – Ничего не по Правде! – закричала Зарица. – Князь твой крест целовал, что детей его и Хворь не тронет, если отец ему все схоронки выдаст! И обманул. Братьев кнутом били, клеймили и ромеям продали, сестер меньших тоже охолопили, а мачеху мою печенегам вонючим отдали! На потеху! – И откуда ты всё это знаешь? – поинтересовался Илья. – Неужто сам великий князь тебе доложил?