Нет, дозора они не выслали. Не ждали, что их нагонят и обойдут. Впереди полдесятка всадников. Возы дальше. Ну да, у распутицы есть еще один плюс: пыли нет. Но лучшие, по привычке, впереди. Где почище. Все – воины, судя по мечам. И все – голенькие. Без броней, даже без шлемов. Как на свадьбу едут. Илья хмыкнул. Вспомнил, что его как раз со свадьбы и умыкнули. Повеселился денька три от души… А очнулся в цепях, на пути в замок своего кровника, который только и мечтал с Ильи шкуру спустить. Причем медленно. Грабители увидели короткую стеночку, перегородившую дорогу, остановились. Оценивали противника, озирались, прикидывая, где остальные? – Эй вы! – рыкнул Илья. – С коней слезли, зброю на телегу, чтоб не марать! Тогда поживете! – Счас! Разохотился! – крикнул в ответ бородатый воин на забрызганной грязью каурой лошадке. – Может, тебе и стол накрыть? – Лишнее! – отозвался Илья. – Мы людей не едим! – Но поджарить можем! – подключился Гудмунд. – Вы сами – кто? Выговор Гудмунда его смутил. Он у нурмана на словенском такой же, как у германцев. И тех, и других здесь побаивались. – Там двое брони вынули и еще двое на возах с луками, – негромко произнес Малига. – Похоже, драться будут. – Ну и славно, – решил Илья. – Гудмунд, Бочар, Рулав, когда скажу «смерть» – мечите копья в тех, кто подальше, и сразу бегом. – И, громко: – Кто мы? Смерть мы ваша! Три копья ушли разом. У каждого – своя цель. Была. Пятеро русов сорвались с места раньше, чем их копья ударили в живые мишени. Удар копыта в щит, промельк клинка над головой, рухнувший под ноги всадник. Наступить сапогом (опора не хуже скользкой грязи), щит вправо, отбивая мах чекана, краем – в усатое лицо свесившегося врага, увернуться от лошадиных зубов, уколоть вверх, под мышку, замахнувшегося на Малигу всадника… Всё. Строй распался, они у телег. Илья вспрыгнул наверх, на груду наваленных мешков, и еще раз, на самый верх, оттуда – прыжок на две сажени, на спину понурого вола, толчок – и щитом вперед, на изготовившегося лучника. Стрела ударяет в щит, прошивая насквозь кожу и доски. Граненый наконечник выскакивает в пяди от лица – и многопудовый, умноженный на скорость прыжка и вес самого Ильи удар щита сшибает лучника с телеги. Пролетев полдюжины шагов, тот плюхается в грязь и остается лежать, а Илья бежит по узкому борту воза дальше. Взмах клинка… остановленный в последний миг. Это не враг – скорчившийся, зарывшийся в солому смерд. – Пер-рун! – взмывает над дорогой рев Нагнибуда. Оглушительное карканье ворон, злобный визг жеребца… Илья бросает щит за спину, смахивает кровь с меча, обтирает его о спину трясущегося смерда и возвращает в ножны. Кончено. Гудмунд путает кому-то вывернутые руки, Миловид, верхами, держит поводья четверых коней, три из которых – трофейные. Загрёба, гридень из батиных, на четверть хузарин, на четверть полянин, наполовину – всякая всячина, привстав на стременах, смотрит окрест: лук поднят, стрела наложена… Но и только. Стрелять не в кого. Девятерых взяли живьем, связали. Шестеро убитых, еще шестеро сами помрут. Не сбежал никто. Одиннадцать возов, наполненных доверху. Столько же смердов-возчиков трясутся от страха. Три девки, взятые для развлечения, пищат от ужаса. Они видели русов в бою, а это впечатляет. Среди людей Ильи потерь нет. Если не считать сомлевшего от слабости Викулы. Его уложили на телегу поверх мешков с ячменем, накрыли плащом. Возы пойдут не спеша. С ними – Малига, Загрёба и Гудмунд. Последний сам напросился. Илья догадывался, почему. Девки. При Илье нурман валять их не решался. Знал: княжич не одобряет. Ну и ладно. Девки чужие, а Гудмунд – свой. Да и не убудет от них. Пусть порадуется. Пленников собрали в цепочку по-степному: петли на шеях, руки туго связаны в локтях. И бегом в обратную сторону. Илья по-быстрому допросил парочку грабителей. Те сказались людьми хорватского князя Собеслава. Услыхав, что на него идет Владимир, хорватский князь тут же поторопился отправить несколько десятков таких малых отрядов почистить амбары и овины своих подданных. Поторопился, но всё же немного опоздал. То ли слишком быстро продвигался великий князь русов, то ли весть о нем поздно дошла до Собеслава. Когда Илья соединится с войском и передаст воеводе пленников, тот медлить не станет: тоже пустит вперед малые отряды – перехватить как можно больше таких вот обозов. Удобно. Избавит русов от необходимости тратить время и обдирать смердов самим. Опять-таки – будущие данники. Пусть таят обиду на прошлого князя, а не на нового. * * * Илья поравнялся с лекарской телегой. Улыбнулся Лагодке, а та – в ответ. Хорошо. Нравится она Илье. Он поначалу к ней особо присматривался: вдруг – суженая? Понял: нет, не она. Мужское в нем не играет, а вот в груди при виде лекарки тепло делается. Есть в ней родное что-то. Воинство русов растянулось на полпоприща, не меньше. Ежели ворог на задних нападет, до головных весть дойдет далеко не сразу. Потому и курсируют непрерывно вдоль колонны дозоры и разъезды. Войско на марше чем больше, тем уязвимей. – А правду говорят, Илья Серегеич, что матушка твоя однажды мертвого ромея оживила? Это уже не Лагодка, а Чаруша. Красивая девка. И нрава вольного. С первого взгляда видно: совсем не прочь с Ильей на попонке поваляться, в купальные игры поиграть. – Кто ж такое говорит, Чаруша? – усмехнулся Илья. – Люди, кто ж еще. Будто батюшка твой ромея сначала прибил, а потом матушка оживила и дружить с князем киевским зачаровала? Правда иль нет? – Ну раз люди говорят… – Илья ухмыльнулся еще шире. – Илья Серегеич… – Говори, Лагодка, не бойся. – Он взял девушку за руку. Маленькая ладошка в его лапище как теплый трепещущий птенчик. – Спрашивай, что хочешь. – А можно я спрошу? – ревниво вмешалась Чаруша. Илья глянул строго. Умолкла. – Илья Серегеич, а в битве страшно? – Страшно, Лагодка. И весело. От страха, знаешь, еще веселее бывает. Как мальцом с обрыва в речку. – А если убьют? – опять влезла Чаруша. Илья глянул на нее еще раз, оценивающе: может, всё же взять ее разок? Девка справная: груди тугие, губки алые, задок округлый. Увести в лесок, задрать подол и пахтать, пока не охрипнет… Видать, что-то такое у него и в глазах мелькнуло, потому что Чаруша облизнула губы, взгляд – с поволокой: – А я б не испугалась… Это она уже не про битву, понятно. Хочется ей. Вон как ноздри раздувает. Будто кобыла, готовая в галоп сорваться. – А мне страшно, – вздохнула Лагодка. – Вот вы сейчас такие храбрые, веселые, а потом… Окинула взглядом пустые пока что телеги и снова посмотрела на Илью. Он видел то же, что и Лагодка: десятки раненых, беспомощных, искалеченных, страдающих. Илья и сам хорошо знал, каково это. Только что ты был силен и непобедим, а потом входит в тебя обжигающая холодом сталь, и вместо могучего воина – истерзанный болью человеческий обрубок. И Лагодка никогда не поймет, что от этого страшного знания, от понимания того, что между силой и беспомощностью, между жизнью и гибелью – лишь посвист стрелы или промельк клинка, от понимания этого – еще острее, еще шибче кипит в тебе обычная жизнь. А битва… В битве об этом не думаешь. В битве ты чувствуешь над собой руку Бога. Ты сам почти бог, а смерть не против тебя, а над тобой летит. И враг, видя ее, визжит, бежит и гибнет, потому что с тобой не только сила, но и Правда. – Ты не бойся, Лагодка, – проговорил Илья ласково. – Мы вас в обиду не дадим. – Спаси Бог, – еле слышно прошептала девушка. – Я ведь в первый раз на войну-то. – Я тоже, – Илье захотелось ее обнять, погладить по голове, – в первый раз. И сам смутился. Ведь правду сказал. Бился-то много. В степи, в лесах, на палубах. Но не с тысячным войском. Не так, как батюшка о своих походах с великим князем Святославом рассказывал. Или братья о том, как с нынешним князем Владимиром бились за Ярополка. – Ты?! – изумилась Лагодка. – Ты же – гридень! Ты страшного Соловья поймал! Говорят, в одиночку целое войско хорватское разгромил! Обманываешь меня, да? – И засмеялась звонко, как жаворонок. – Это не война была, – Илья выпустил ее руку, выпрямился в седле, улыбнулся еще шире. – Так, стычки. И ускакал вперед. Будто почувствовал, что нужен сейчас воеводе. И действительно оказался нужен. – На полпоприща впереди развилка будет, – сказал Варяжко. – Так и есть, – подтвердил Илья. – Дорога на Гнезно. Ну и к чехам. Их земли – по ту сторону реки. Это главная дорога. Но нам – не туда. Собеслава там нет. – Знаю, – кивнул Варяжко. Это Илья допрашивал пленников наспех, а великий князь расспросил всерьёз. И Варяжко при этом, понятно, присутствовал. Как и другие воеводы, Сигурд и Претич.