В чужой монастырь со своим уставом не ходят, да и ни к чему барышне, готовящейся к постригу, проявлять своенравие. — Не берите в голову, — посоветовала Ани, для которой их переглядки не остались незамеченными. — В моих жилах, если хотите знать, течет королевская кровь. И посмотрите, как сложилась моя жизнь. — Королевская кровь? — немедленно заинтересовалась Изабелла Наумовна, оскорбленная сверх всякой меры ссылкой в людскую. — Моя бабушка служила при дворе, — улыбнулась Ани. — Стало быть, ваша мать была незаконно… — тут гувернантка пугливо осеклась, поскольку за подобные разговоры в доме Лядовых можно было схлопотать. Они не успели сесть за длинный стол, на котором стояли плошки с кашей из пшена с медом, как в дверях случился некий переполох и Саша Александровна с самым решительным видом ворвалась в заполненную комнату. За ней следовали растерянные Холодовы. — Отринем же гордыню и проявим смирение, — провозгласила она безо всякой кротости на лице, уселась подле Ани и широко улыбнулась ошарашенной дворне Холодовых. И бедным хозяевам не оставалось ничего иного, как тоже трапезничать с прислугой. Домой они вернулись только на следующий день после полудня, и Марфа Марьяновна с Груней и Анной сразу засучили рукава, взявшись за пирожки из поставленного накануне теста. Саша Александровна и Ани бросились рядиться и скоро появились в передней, покатываясь от хохота, в мохнатых тулупах, с масками на лицах и с пришитыми к шапкам звериными ушами из меховушек. — Батюшки святы, — отшатнулась Изабелла Наумовна, — изыдите, бесноватые! — Совсем не бесноватые, — возразила Саша Александровна, прилаживая к лицу Гранина козлиную бородку на веревочке. — А вовсе даже наоборот. Восемь дней нечисть будет разгуливать по земле, а мы — прятаться от нее под масками, так Марфа Марьяновна сказывает. Но если вы так уж переживаете, то мы с вами просто макнемся в прорубь на Крещение и выскочим оттуда чистыми и невинными. Ну так что, пойдете с нами славить Христа? — А и пойду, — неожиданно решилась Изабелла Наумовна, — только зверем рядиться не стану! — Я придумала, — воскликнула Ани и убежала. Совсем скоро она вернулась с атласными пестрыми тряпками, коими и принялась укутывать Изабеллу Наумовну: — Будете у нас скоморохом! Пока барышни разгуливали по деревне от одного крестьянского дома к другому, распевая колядки, Гранин с Шишкиным и Семеновичем раздавали свиные окорока, петушки детям и монеты взрослым. Вскоре к ним присоединилась и Марфа Марьяновна с пирожками, Груня с бусами, и к вечеру все так умаялись, что даже заливной поросенок уже не пробуждал удовольствия. Однако Саша Александровна, казалось, совсем не чувствовала усталости. Оживленная, как ребенок, получивший слишком много впечатлений и оттого не способный успокоиться и уснуть, она затеяла после ужина гадания. — Пощади, — простонала Изабелла Наумовна. — А вот мы сейчас узнаем, выйдете ли вы замуж в этом году, — заверила ее Саша и разложила по полу золотое, медное и серебряное колечки, хлеб, уголь, поставила миску с водой. После чего убежала на улицу, вернулась с курицей и вручила ее Изабелле Наумовне. — Выпускайте, — велела она. Скривившись, гувернантка спихнула курицу на пол. Та метнулась в сторону, замерла настороженно, а потом вдруг попыталась расклевать медное колечко. — Ну вот, — огорчилась Саша Александровна, — ленив ваш суженый, Изабелла Наумовна. — Что за глупости! — вспыхнула та. Потом капали воском по по воде, угадывая будущее Ани, прятали головную повязку, пряник и деревянную щепу в горшок для Груни — выпала повязка, и служанка возликовала: замужество! Более всего она боялась вытянуть щепу, знаменующую гроб. — Что же ты, Саша, сама не гадаешь? — невольно увлекшись, спросила Изабелла Наумовна. Саша Александровна посмотрела через плечо на Гранина, разморенно наблюдавшего за происходящим из кресла, светло улыбнулась: — А к чему? Я и так ясно вижу будущее свое. Впрочем, положу под подушку карту с бубновым королем — и будут мне сладкие сны. Гранин тоже улыбнулся ей, уверенный в том, что и его сны окажутся необыкновенными. Лядовы всегда давали святочный бал на третий день после Рождества, и суета снова захватила усадьбу. Сопровождали Изабеллу Наумовну вдвоем — Гранин и Саша Александровна, Ани категорически отказалась возвращаться в столицу. Она едва успела закончить для гувернантки платье цвета глубокой ночи и расшить его бусинами-звездами, а вот Саша Александровна, верная решению приклеить себе усы, выбрала мужской наряд. Гранин и вовсе ограничился шелковой маской. Всю дорогу Изабелла Наумовна провела как на иголках. — Ах, Саша, — причитала она, — на какую глупость ты меня толкнула! Ведь посмеется Александр Васильевич над моим машкерадом, да и только. — А при чем тут Александр Васильевич, — сердилась Саша Александровна, — разве мы не едем домой? Разве не можем сплясать на балу? Всякий в эти дни веселится до упаду, а мы что же, наказанные? — Да-да, мы просто едем на бал, — ненадолго успокаивалась Изабелла Наумовна, но потом снова начинала тревожиться: — Не по статусу ведь мне подобное, Саша! — Ну по какому еще статусу! Вы же мне почти тетушка, Изабелла Наумовна, родная душа! — Тетушка? — ужасалась гувернантка. — Старшая кузина — еще куда ни шло… И не было этим разговорам ни конца ни краю, поэтому Гранин истово обрадовался, когда коляска наконец подъехала к дому Лядовых и Саша Александровна спрыгнула с подножек, приветствуя встречающих лакеев в нарядных ливреях. — Мы тут по секрету, — объяснила она, — приятной нежданностью! Вы уж не выдавайте нас папеньке! Экипажи медленной вереницей подъезжали к крыльцу, дамы и кавалеры спешили в сияющий свечами дом, прислуга сбивалась с ног, принимая шубы и провожая гостей в залы. Изабелла Наумовна так крепко вцепилась в муфту, что Саше Александровне буквально пришлось ту отрывать. В пышном белом парике и с густыми черными усами она выглядела донельзя потешно, но ее нисколько это не смущало. — Прошу вас, сударыня, — поклонившись, Саша Александровна подала руку своей гувернантке, и они ступили в бальные залы. Гранин же попятился, свернул в сторону хозяйских покоев, стянул с лица маску и отправился на поиски старого атамана, который вряд ли принимал участие в увеселениях. И действительно, Василий Никифорович нашелся в одной из задних комнат, где распивал чай из пузатого самовара и закусывал плюшками. — Лекарь! — удивился он. — Опять ты здесь! Что стряслось в усадьбе на сей раз? — Ничего, — ответил Гранин, — Александре Александровне пришла охота посетить машкерад, я лишь сопровождающий. — Ну так раздобудь себе чашку, сопровождающий, — добродушно махнул рукой старый атаман, — вся челядь поди носится как угорелая. В прежние времена я тоже любил балы, а сейчас только злюсь: экая суета на пустом месте! — Понимаю вас, — согласился Гранин, доставая из буфета чайную пару. В ответ Василий Никифорович громогласно расхохотался. — Ну еще бы! — объявил он. — Саша-то моя так и считает тебя молодым управляющим? — Уже нет, — Гранин, повинуясь движению руки атамана, сел за стол и налил себе чая, — узнала во мне старика лекаря. — У-у-у, — в голосе его собеседника послышалось веселое сочувствие, — и сильно тебе досталось за сей обман? — Александра Александровна добрая барышня, — уклончиво ответил Гранин. — Да ну? — не поверил атаман. — Чудны дела! Доброта — вовсе не то, чем гордятся Лядовы. — Вы виделись с канцлером? — Гранин довольно невежливо сменил тему беседы на ту, что волновала больше всего. — Виделся… — немедленно помрачнел Василий Никифорович, — дурно все вышло. Карлуша одержим своим сыном, трясется весь, плох совсем. Он кажется в таком отчаянии, что я даже передал ему твое послание — мол, пусть травник посмотрит мальчика. А тот завопил, что ты уже убил его дочь, сына он до тебя не допустит. Нес какую-то околесицу про Сашу мою… мол, отравлена девка лядовской кровью, но колдунишка его очистит кровь сию… Я его отравил немножко, что было делать. От неожиданности Гранин едва чашку не выронил: — Отравили канцлера? — Не насмерть! — обстоятельно объяснил Василий Никифорович. — Полежит пару недель без чувств, а там как Бог даст. Может, и выживет, коли судьба такая. А Сашу мою в обиду никому не дам! — Чем отравили? — А ты что, лечить собрался? Ты, брат, об этом и не думай даже. Собака подлая наш Карлуша, Саша внучка его, а он лихое задумал. Нет, со мной такой трюк не проскачет. — А ну как на каторгу вас? — спросил Гранин обеспокоенно. К стыду своему, никакой жалости он не ощущал, и это было недопустимо для лекаря, но было, было же! Василий Никифорович прищурился хитро: — А я в тот день охотился у Толстоногих, близко к дворцу не подходил. Есть у меня прикормленные умельцы, в ядах разбираются. Чай, не первый год при дворе, крутимся аки белка в колесе. Да там травят все и всех, обыкновенное дело. — Значит, еще несколько недель Александра Александровна в безопасности? Станете ли вы презирать меня, если я скажу, что рад этому обстоятельству? — А иного я от тебя и не ждал, иначе давно бы от внучки моей оторвал и запер в каком-нибудь ските у староверов. Гранин лишь усмехнулся — пожалуй, в скиту ему самое место и было, куда разумнее, чем женихом становиться. — Ты изменился, лекарь, — проницательно заметил старый атаман, — прогнал, стало быть, черта своего?