Владимир замолчал. Я не торопила его, хотя до главного – того, о чем я хотела его спросить, – мы еще не добрались. По нему было видно, насколько глубока была детская травма. – Владислав Семенович тогда работал в больнице, – продолжил Владимир, – а к ним в гости приходили дочки Тамары Семеновны, и мы все вместе играли во дворе. Так вот, он заметил, что со мной что-то творится. Я ведь вел себя все хуже и хуже, совсем от рук отбился, родители уже и не знали, что со мной делать. Как будто тормоза отказали, я стал тем, кого называют трудным ребенком. Мне все время надо было куда-то залезть, что-то потрогать и обязательно испортить. Помню, я порвал мамин шелковый шарф, порезал красивые открытки. Мама так плакала, а я стоял как бесчувственный. Когда в школу пошел, то тоже продолжал делать пакости, а зачем, и сам не понимал. Мать водила меня к психологам, но все бестолку. А вот Владислав Семенович мне помог. Постепенно вылечил мою психологическую травму. Как будто бы я долго спал, видел плохой сон, а потом проснулся. А ведь страшно представить, что было бы со мной, если бы не Владислав Семенович. Я ведь и воровать уже начал, брал все, что плохо лежит. Мама билась со мной как рыба об лед, а мне было хоть бы что… Даже не хочу и думать, до чего бы я дошел, если бы не Владислав Семенович. – Я вас поняла, Владимир, – сказала я, выслушав его исповедь, – но давайте теперь подумаем о мотивах, которые возникли у преступника. Полагаю, что Перегудников помимо стационара занимался и частной практикой. Это позволило ему оказывать материальную помощь сестре и племянницам, купить коттедж. Тамара Семеновна сказала, что ее брат как опытный врач и профессионал очень высокого класса и сейчас ведет частных пациентов. – Да, это так, – подтвердил Владимир. – Так вот о чем я подумала в первую очередь: Владислава Семеновича приглашает на дом состоятельный пациент для того, чтобы он помог ему или его родственникам выйти, предположим, из запоя или преодолеть наркотическую ломку. Заметьте, приглашает на дом, а не обращается в больницу. Зачем? Для того, чтобы сохранить все в тайне. И вдруг возникает такая ситуация, что объявляется шантажист и начинает вымогать деньги, иначе, говорит, о пристрастии к наркотикам или алкоголю узнают все. Тогда пациент начинает думать, что шантажист – именно Владислав Семенович. Ведь кто, кроме него, мог еще знать о пагубной привычке? – Да вы что?! – вскричал Канареечников, – Что вы такое говорите-то? Да Владислав Семенович – честнейший человек! Он сроду никого не закладывал! Как вы могли так подумать? – Успокойтесь, Владимир, – сказала я. – Просто вы знаете Перегудникова с детства, поэтому у вас и не возникает никаких сомнений относительно его честности. А богатый пациент получил телефон доктора, возможно, от какого-то своего знакомого, он ведь Перегудникова и знать не знает. И когда начинаются телефонные звонки с требованием платы за молчание, на кого в первую очередь подумает пациент? Кроме того, еще один красноречивый факт в пользу этой версии: преступник забрал ноутбук и мобильник, то есть устройства, на которые записывается информация. – Но Владислав Семенович не имел обыкновения делать записи своих сеансов с пациентами, – возразил Владимир. – Никто, кроме вас, об этом его принципе не знает. – Когда Владислав Семенович занимается больными у себя на дому, вот здесь, – Владимир обвел рукой кабинет, – то сопровождающие находятся в гостиной. И они могут услышать все разговоры, которые ведутся в кабинете. – Разве содержание сеанса не является конфиденциальной информацией? – усомнилась я. – Ну, иногда родственники настаивают на этом. Не все, правда. А Владиславу Семеновичу нечего скрывать! – с некоторым вызовом добавил он. – Хорошо, но ведь тот факт, что преступник взял ноутбук и сотовый, говорит о том, что он-то как раз и не знал, как проводятся сеансы. Он, скорее всего, основывался на том предположении, что доктор записывает свои беседы с пациентами на диктофон или на мобильник. Возможно, что в сейфе он искал флешки. А попутно прихватил и доллары. – В ноутбуке нет никакой секретной информации, – устало произнес Канареечников. – Владислав Семенович использовал его в основном для ознакомления с новинками по психотерапии. – Повторяю, такие подробности известны только вам, Владимир. Откуда их знать преступнику? – гнула я свою линию. Канареечников ничего не ответил, мне показалось, что он о чем-то размышляет. Как будто бы хочет что-то мне сказать, но не решается. – Ладно, – вдруг произнес водитель Перегудникова, – скажу вам. Я поставил в доме скрытые камеры наблюдения. Я подумал так: не хочет Владислав Семенович говорить о том, что происходит, – не надо. Я и сам могу все выяснить. Ну, так вот, купил я три камеры. Одну камеру поставил здесь, в кабинете, другую – в гостиной, ну а третью – в холле, при входе. – Давайте посмотрим, – предложила я. – У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог напасть на доктора? Канареечников отрицательно покачал головой. – А я вот думаю, что преступник был из местных, ну, из числа жителей поселка, – поделилась я с ним своими соображениями. – Ведь поселок круглосуточно охраняется. Около единственного въезда дежурит охранник, и, по его словам, никого из посторонних на территории поселка за последние двое суток не было. Видеозапись подтвердила его слова. Владимир скептически поджал губы: – Если это был местный, то зачем ему было устраивать за нами слежку в городе? – А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, – попросила я. – Кто за вами следил, когда это было? – Ну, а что подробно-то? За машиной следили, это точно. Как минимум раза три я видел, как поодаль следует черный «Ниссан». Я запомнил номер, а потом попросил знакомого пробить по базе в ГИБДД. – Ну и что? – Да фигня какая-то получилась: номера такого не существует! – Фальшивый, значит. – Выходит, что так. – А Владиславу Семеновичу вы сообщили, что за вами следят? – спросила я. – Конечно. Сразу же, как только первый раз хвост засек. – А как он отреагировал на это известие? – Да никак. – Что, совсем никак? – удивилась я. – Он просто промолчал. Во всяком случае, своего мнения не высказал. Мне показалось даже, что он и не удивился тому, что за ним следят. – Вот как? – Да. Он даже не выглядел испуганным. А вот расстроенным – это да. – Значит, он наверняка знал того или тех, кто за ним следит. А Тамаре Семеновне он тоже ничего не сказал? – Насколько мне известно – нет, не сказал. Я же говорю, он решил, что не будет посвящать в это дело близких. – Если остановиться на версии, что преступник – один из жителей поселка, то единственное объяснение слежки в городе – это то, что он хотел удостовериться, что доктор пошел в банк за деньгами или за содержимым банковской ячейки. Но подобное возможно лишь в том случае, если у преступника имелся только денежный интерес, а не информационный. Что вы думаете по этому поводу, Владимир? – Владислав Семенович не имел никаких дел с банками, – уверенно проговорил Канареечников. – Когда была жива его супруга Альбина Георгиевна, всеми финансовыми вопросами занималась она, сейчас покупкой продуктов, а также оплатой счетов ведает Зинаида. Деньги хранятся здесь, дома. – Ну вот, видите. То, что вы рассказали, говорит в пользу версии о том, что преступник искал информацию. – Как это? – недоуменно спросил Владимир. – Смотрите. Преступник очистил сейф, но ведь в коттедже было много других ценных вещей. А он их оставил. Почему? Потому что драгоценности его не интересовали. Точнее, интересовали, но не в первую очередь. Тогда на первый план снова выступает опасная для кого-то информация, которая, возможно, случайно или не случайно стала известна Перегудникову. И попала она в руки доктору, надо полагать, не так давно. Вы когда заметили слежку? – Наверное, дней десять назад, самое большее – две недели. Да, пожалуй, не так давно, – согласился Канареечников. – Вот видите. Значит, кто-то желал проследить за всеми контактами Владислава Семеновича: с кем он разговаривал, с кем встречался в городе. Возможно, преступник счел необходимым лично побеседовать с доктором и пришел сюда… Я вот еще о чем подумала. Пусть Владислав Семенович и не хотел беспокоить родных своими проблемами, а собирался их решить сам, но ведь он не мог не понимать, что существует серьезная опасность и что для страховки на всякий случай необходимо оставить какую-нибудь записку на этот счет. Должны же, в конце концов, родственники узнать, в чем, собственно, дело. – Но ведь в сейфе ничего такого не было, – растерянно произнес Владимир. – Так он и не стал бы оставлять письмо или записку в сейфе. Он ведь понимал, что преступник первым делом полезет туда. Скажите, в коттедже есть другие места, кроме сейфа, куда можно что-то спрятать? Тайники, я имею в виду. – Какие тайники? – Владимир непонимающе посмотрел на меня. – Ну, ведь не у всех же в домах имеются сейфы! А люди постоянно что-то прячут: то от детей – в основном это сладости, – то друг от друга. Муж, например, от жены прячет заначку, – пояснила я. – А-а, вот вы о чем, – протянул Канареечников. – Ну, у Перегудниковых таких ситуаций не наблюдалось. Детей у них не было, а от Альбины Георгиевны Владислав Семенович никогда ничего не заныкивал. Хотя… постойте, кажется, я понимаю, о каком потайном месте идет речь. Дело в том, что у Перегудниковых имеется старинный туалетный столик из орехового дерева. Этот столик принадлежал бабушке Альбины Георгиевны. Так вот, в нем было двойное дно: просто выдвигалась крышка и образовывался небольшой ящик, куда можно было положить все что угодно. Альбина Георгиевна как-то раз рассказала мне, что в этом тайнике ее бабушка хранила письма от своего жениха, который потом стал ее мужем. Да! Я вспомнил, что когда племянницы Владислава Семеновича, ну, дочки его сестры Тамары Семеновны, приезжали к Перегудниковым погостить, то действительно от них в этот ящичек прятали сладкое. В детстве они были такими сладкоежками, что в считаные минуты могли умять все конфеты. – Этот столик сохранился? – спросила я. – Да, как семейная реликвия, – ответил Канареечников. – Где он сейчас находится? – В спальне. Туда его определила Альбина Георгиевна, когда они стали здесь жить. Ну, а после ее смерти Владислав Семенович ничего не стал менять. – Давайте пойдем и посмотрим, – предложила я. – Ведь если Владислав Семенович воспринимал ящичек столика как тайник, то он мог оставить там что-то, что пролило бы свет на его проблемы. Ну, если и не подробное письмо, то, по крайней мере, хотя бы записку. – Пойдемте, – согласился со мной водитель Перегудникова. Мы прошли в спальню. Столик, о котором говорил Владимир, стоял у стены, напротив окна, немного поодаль от большой двуспальной кровати. Канареечников выдвинул ящичек и, вытащив оттуда сверток, перевязанный розовой атласной ленточкой, передал его мне. – Ну что же, – сказала я, – давайте поглядим. Я аккуратно развязала ленточку и развернула пожелтевший плотный лист бумаги. Там была стопка писем, тоже желтых от времени. Это, как и предполагал Владимир, были романтические письма жениха невесте. Я мельком взглянула на некоторые из них. В русский текст, по моде того времени, вклинивались французские слова. Но того, на что я так надеялась – письменного объяснения Перегудникова, – в тайнике не оказалось. Я аккуратно сложила письма и так же перевязала их ленточкой. – Что ж, остается посмотреть запись, – произнесла я и передала Владимиру сверток с письмами. Он положил его на место, и мы вернулись в гостиную. Сначала на мониторе появились кадры повседневной жизни Владислава Семеновича. Ничего особенного. Потом наконец дошла очередь до того момента, когда атлетически сложенный мужчина в темном костюме, перчатках и балаклаве открыл дверь и прошел в гостиную. Обследовав комнату, он направился в спальню. К сожалению, звукозапись подкачала, поэтому разобрать практически ничего было невозможно. Был слышен только едва различимый шепот. Но вот мужчина отошел от Перегудникова, который остался лежать неподвижно, потому что преступник основательно несколько раз приложил его головой о стену, а напоследок ткнул ножом и снова возвратился в гостиную. Здесь он и учинил весь тот разгром, который я увидела, когда вошла. Дальше камера запечатлела преступника, когда он из гостиной перешел в кабинет и открыл сейф. Вот он вынул оттуда пачки денег, швырнул их в заранее приготовленную сумку, а затем опустил в нее же ноутбук и мобильник. Потом он начал выхватывать из шкафа книги и кидать их на пол. Сделав свое дело, он покинул коттедж. – Вот черт! – Владимир с досадой стукнул кулаком по столу. – Ничего не удалось услышать. – Я думаю, специалисты из оперативного отдела смогут что-нибудь сделать со звуком, – сказала я. – Вы так думаете? – с сомнением спросил Канареечников. – Во всяком случае, надо попытаться. А вдруг удастся услышать хоть что-то, что даст ключ к разгадке всей этой истории? Канареечников только покачал головой. В это время в гостиную вошла Тамара Семеновна. – Я вас оставлю, а сама поеду в больницу к Владиславу, – сообщила она.