Наоми в деталях изложила Салли свой план уломать Би. — Ты можешь сказать, — делилась планом Наоми, — что я говорила тебе, что меня назначили на дежурство в «отделение для отдыхающих». И у тебя нет никаких оснований мне не поверить. Я пробуду там недолго, обещаю. Но Неттис должна знать, что ее не бросили. В одно прекрасное утро добрая и отзывчивая Би сдалась — провела Наоми за колючую проволоку. Поздоровалась с часовыми, и их лица посветлели — так они были ей рады, — и без разговоров отперли ворота, от которых вела дорожка, с обеих сторон обтянутая колючкой. Мужская часть отдыхающих, из тех, что поспокойнее, разместилась за оградой с южной стороны, а самых буйных поместили с северной, пояснила Би. Им пришлось пройти сразу мимо и тех, и других. Пройдя ярдов двести, они подошли к небольшому отделению, где находились женщины. Вид отсюда на горы явно не способствует выздоровлению, мелькнуло в голове у Наоми. Со стороны порта вообще не было ничего видно, а любые попытки сбежать были обречены на провал из-за примыкающего к отделению скалистого обрыва. Би должна была сменить ночную дежурную сестру. Часовому у ворот она само собой разумеющимся тоном бросила, что сегодня ей навязали стажерку. Наоми должна была остановиться у самого входа в палатку, а Би войти внутрь. Выяснилось, что в предыдущую ночь дежурила медсестра из Канады. Она сидела за столиком, заполняя карточки, и, судя по всему, так устала после бессонной ночи, что даже не взглянула толком на Наоми. Канадка поднялась и, попрощавшись, удалилась. Пошла будить дежурного санитара, спавшего в будке на углу огражденной территории. Вглядевшись в полумрак палатки, Наоми различила несколько мягких стульев и столик с журналами. Тут же стоял и книжный шкаф с десятком книжек. На шкафу лежала колода карт и коробки с шашками и другими настольными играми. Би, мельком просматривая заполненные предшественницей карточки, сказала Наоми, что скоро должны подойти «ребята», то есть санитары, они принесут овсянку, воду и несколько батонов хлеба. Голос ее был почти восторженный. Здесь, похоже, санитары каким-то образом уживались с женщинами и не поливали друг друга грязью. Оторвавшись от карточек, Би пожелала сидящим — пациенткам доброго утра. Ее приветливость была лучше всяких лекарств. Следя за Би, Наоми вдруг увидела сидящую на незастеленной койке Неттис. Рядом с ней без умолку говорила, точнее, щебетала на одном ей ведомом языке какая-то женщина. Би сказала, что они с Неттис подружились, и с ней легко общаться. Что снимает напряжение с бедняжки. Да и эта поклонница женской любви тоже ничего, все пытается разговорить несчастную Лили. Неттис при виде Наоми насупилась. Встав, она так и не разжала стиснутое ее рукой запястье своей собеседницы. Наоми попыталась ее обнять, но одна рука Неттис была занята. Наоми не без удивления отметила, что подруга чем-то озлоблена. Это чувствовалось и во взгляде, и в том, как она притиснула руку к ее затылку. Неттис тут же пробормотала собеседнице, что хочет посидеть и поговорить с подружкой. Наоми и босая Неттис пошли к мягким стульям в углу палатки. — Что тебе здесь понадобилось, Дьюренс? — был первый вопрос Неттис. — Ты себе такие неприятности наживешь, что и сказать страшно. — Мне казалось, тебе будет все же приятно знать, что мы тебя не бросили. Они делают все, чтобы мы о тебе забыли, но, видишь, ничего у них не выходит. — Я и так знала, что вы меня не бросите, — откровенно призналась Неттис. — Я всегда считала вас настоящими друзьями. Просто не хочется, чтобы у тебя были из-за меня неприятности. — Ты права, поэтому я больше рисковать не буду, — успокоила ее Наоми. Неттис, будто вдруг сообразив, что и она может что-то спросить у Наоми, поинтересовалась, как там лейтенант Байерс. Знает он, куда ее отправили? Наоми сказала, нет, он ничего не знает, мы решили не расстраивать его и не сказали. Но он не успокаивается и постоянно спрашивает о тебе. — Он постоянно обо мне спрашивает? — не поверила Неттис. — Ты ведь все это мне не просто так говоришь? Наверное, он и вправду спрашивает обо мне? Учитывая сложности и немалый риск, на который отважилась Наоми, их встреча казалась пустой, бессмысленной. Тем более что Неттис, судя по тону, явно ей не доверяет. — Но это и правда так! — решительно подтвердила Наоми. — Знаешь, наверное, я действительно заслужила, чтобы меня бросили сюда, — призналась Неттис. — Пойми, наверное, я и правда все же слегка ненормальная. Понять не могу, что на меня нашло. — Как ты можешь так думать? Боже мой! — Нет, наказание вполне справедливое, — с взбесившей Наоми уверенностью проговорила Неттис. — И свихнулась я. А лейтенант Байерс тут ни при чем. — Нет, кое-кто как раз при чем, — не сдавалась Наоми. — Понимаю, проступок есть проступок. Но ведь не преступление же! И если мы так обезумели, значит, на то есть причины — нас просто довели до такого состояния. Не мы загрузили «Архимед» военными. И не мы виноваты в том, что у нашего полковника мозгов кот наплакал и что наши старшие сестры — людоедки. Найдутся такие, которые и мой приход сюда сочтут преступлением. А я считаю преступлением держать тебя здесь. — Как бы то ни было, как видишь, я и здесь не сижу без дела круглые сутки. Так что в этом смысле все в порядке. Кто-нибудь вполне может сказать, что меня направил сюда сам Господь ради немых и болтунов. Здесь и те, и другие есть. По идее, Наоми должно было бы успокоить, что Неттис не унывает в заточении. Но разговор оставил у нее привкус разочарования. — И вот еще что — передай лейтенанту Байерсу огромный привет. Ни к чему разжевывать, что да как, потому что я скорее всего нашу с ним дружбу и разговоры по душам за что-то более серьезное не принимаю. — А ты уверена, что все было так уж несерьезно? Мне кажется, он считает, что как раз серьезно. — Вообще-то, если ты чудом не пошла на дно, если тебя спасла какая-то несчастная лошадь, тут недолго и возомнить о себе черт знает что. Обмануть саму себя. Но это быстро сходит, стоит оказаться в таком месте, как это. А что касается Байерса, передай ему, я не потерплю, если он начнет порицать меня и укорять. Это было бы с его стороны слишком эгоистично. Снаружи «ребята», о которых говорила Би, перекинулись парой слов с охранниками и тут же с ведрами в руках вошли в палатку. Наоми, поднявшись, поцеловала на прощание Неттис. Потом в знак признательности обняла Би. Та, заправляя одну из коек, разговаривала с худенькой девушкой. Той, которая не отличалась словоохотливостью. — Знаешь, Би, ты самая добрая на свете, — поблагодарила англичанку Наоми. — А я воспользовалась твоей добротой. Бросив на прощанье полный сомнения взгляд на Неттис и помахав ей рукой, Наоми вышла из палатки. Охранник почти настежь распахнул перед ней ворота. У главного въезда в конце дорожки она стала подниматься на Голову Турка. Пришлось отойти на самый край — дать проехать санитарным машинам и грузовикам с досками и продовольствием. За рулем сидели сплошь греки. Прогнав в памяти события утренних часов, Наоми ощутила нечто вроде чувства победителя, хоть победа и была не столь значительной — ну, смогла обманом проскользнуть в застенки к Неттис, ну и что с того? Пока она поднималась, навстречу ей попалась процессия, которой, наверное, уступила бы дорогу даже колонна грузовиков и санитарных авто. Шествовала старшая сестра-англичанка в красной накидке и пожилой мужчина в хорошо подогнанной форме и в начищенных до зеркального блеска сапогах, а рядом с ним — парочка сопровождающих. Молодых. Повинуясь условному рефлексу, Наоми остановилась их пропустить — как-никак большое начальство. Старшая сестра мельком взглянула на младшую медсестру Наоми. В тот вечер, когда Наоми разбудил звон колокольчика, у входа в палатку отделения для офицеров ее поджидала старшая сестра. Подойдя к Наоми, она без долгих слов спросила, что ей понадобилось в «отделении отдыхающих». Дескать, ее заметила старшая сестра-англичанка, сопровождавшая приезжего инспектора, когда Наоми выходила из отделения и была несказанно этим удивлена, поскольку в «отделении для отдыхающих» дежурят только англичанки. И еще — как можно так хмуро смотреть на бригадного генерала? Явное неуважение! Хмуро? Наоми была в замешательстве. Проходя мимо бригадного генерала, она что-то не заметила в себе ни следа хмурого настроя. Может, этой англичанке — она имела в виду старшую сестру — просто показалось? Или самому бригадному генералу? Или же события последних недель заставили ее хмуриться? Тут старшая сестра заявила напрямик, что из-за нее, да-да, именно из-за нее, младшей медсестры Дьюренс, все неприятности на Лемносе. Вы — воплощенное недовольство всем и вся, подчеркнула старшая. — Поэтому мне не кажется, что вам следует рассчитывать на перспективу остаться медсестрой. Вы освобождены от всех обязанностей, я больше не могу доверить вам своих пациентов. — Но разве у вас так много медсестер? — спросила Наоми с мастерски наигранной озабоченностью, без остатка поглотившей нахлынувшие отвращение и злость. Впрочем, спорить с этой аскетически-суровой дамой было без толку. Сейчас говорила не она, ее устами вещал сам полковник, которому она была предана до мозга костей. Ему и его садистическому кредо. * * * Воспоминания о визите к Неттис и внезапное понимание, что больше ей не за что и не за кого бороться, показались Наоми сущим адом. Приговор себе она выслушала без слез. Долго им придется ждать, пока увидят меня рыдающей. Или кающейся. Наоми соблазняла мысль отправиться на Фракийский берег Лемноса и там просто смешаться с местными жителями. Та часть острова казалась ей приветливее, светлее, живописнее. — Пойди и передай лейтенанту Байерсу все, что мы узнали от Неттис, — велела она сестре. Когда Салли наконец смогла увидеться с Байерсом, он принялся укорять себя из-за того, что Неттис по его милости оказалась там. Это было вполне объяснимо. Но Салли была совершенно уверена, что ему не в чем себя винить. — Конечно, мы все кругом виноваты, — с жаром сказала она. — Кроме генералов, которые обрекли тебя на слепоту, и врага, вынудившего их на это. И тех, кто додумался устроить здесь самый настоящий ад. Вот они сплошь невинные овечки, а нам с вами нет прощения. — А что, по-вашему, я должен чувствовать? — удивился Байерс. — Как я могу не испытывать стыда и вины, если именно из-за меня эта девушка оказалась там? Но вы правы — я и подумать о таком зверстве не мог. — Уповаю лишь на то, — сказала сестре на следующее утро за завтраком Наоми, — что меня с позором отправят в Александрию. Можешь представить, в свое время, когда я работала в Сиднее, я мечтала стать старшей медсестрой? Но, боюсь, испортила себе карьеру. Ей предстояло коротать дни в безделье — причем без всякого удовольствия, в отличие от Неттис. Она попыталась погрузиться в чтение, но вскоре поняла, что не в состоянии сосредоточиться. Ее прогулкам к Голове Турка и созерцанию пейзажей не препятствовали. Гордость не позволяла Наоми приглашать кого-нибудь из коллег на прогулки. Она чувствовала, что разум ее выветривается, словно камень, и опасалась за свой рассудок. Но два дня спустя, когда Наоми размышляла об «Архимеде» и о том, что ей так и не выпало пойти вместе с ним на дно, на Лемнос прибыл один австралиец. Медицинский инспектор полковник Лезерхерд. Задним числом все сочли его появление за промысел Божий. Явление ангела во плоти. Совсем как в Библии. Разместился приезжий между тенью, где обитали они, и светом поярче. Однако поначалу ни того, ни другого не хватало. Фигура полковника Лезерхерда ангельскими пропорциями не отличалась. Он был весь круглый — и лицом и телом, а его бедра оказались шире плеч. Мимика его была такова, что лицо мгновенно принимало любое выражение — от снисхождения до осуждения. Он появился в столовой как раз к утреннему чаепитию, представившись, завел откровенный разговор с медсестрами. Его направили сюда для сбора данных об условиях работы медсестер на Лемносе. Однако он не собирается изображать из себя всемогущего избавителя. Тем не менее полковник Лезерхерд сообщил о некоторых событиях и обстоятельствах, описанных в жалобах. Митчи, разом подумали все. Даже сойдя с дистанции, она все же смогла насолить. И изложить свое виденье ситуации кое-кому из медицинского армейского начальства. Почему-то приезжий полковник возбудил у медсестер подозрение, что и их поведение, как всех остальных, станет объектом самого пристального внимания. Первое время его деятельность сводилась лишь к периодическим обходам отделений и кратким записям в блокноте. Наоми заметила, что, поскольку все внимание начальства сосредоточено на полковнике Лезерхеде, на слежку за ее передвижениями времени не остается уже совсем или почти совсем. И она воспользовалась этим для визитов к торговцам за сигаретами и шоколадом для раненых или же ходила на кладбище, где рассматривала скорбные надписи на крестах. В первые несколько дней присутствие Лезерхеда ровным счетом никак не умерило наглости санитаров, которые после изнасилования Фрейд все же поджали хвосты, а теперь снова взяли манеру помыкать сестрами. Тем временем тучный коротышка, казалось, полностью сосредоточился на операционных и отделениях, на перевязках ран и их спринцевании. С палатными врачами велись дискуссии об использовании пероксида натрия. Полковник даже задался вопросом: а не лучше ли решение, предложенное Дэйкеном? Однажды, заявившись в столовую во время обеда или ужина, полковник принял из рук подавальщика эмалированную миску мелко порубленной тушеной говядины и нашел блюдо средним по вкусовым качествам. В обществе Лезерхеда их полковник держался без тени застенчивости или смущения. Его переполняла гордость — сами посудите, такое знаменитое место, такая блестящая организация лечебного процесса — и вдобавок инспектор аж из самой Александрии. Лезерхед же безо свойственной начальству торопливости поодиночке вызывал медсестер для беседы в свой временный кабинет в пристройке к одному из обветшалых домиков, где стояли столы офицерских чинов госпиталя. Наоми втайне надеялась оказаться в числе вызванных полковнику Лезерхерду. Но ее страшно беспокоило, как он к ней отнесется. Может, возьмет да спишет как излишне деятельную или угрюмую? Но приезжий инспектор не торопился облегчить ей душу беседой. Первой этой чести удостоилась ее сестра. Салли убедилась, что это человек аккуратный, щепетильный и педантичный — как ей и показалось с первого взгляда. У него всегда было под рукой пресс-папье, которым он постоянно промокал написанное. Не из тех лентяев, кто предпочитает дать чернилам просохнуть. Исписанные листки лежали аккуратной стопочкой. И он сам перепечатывал на машинке отчеты, предназначавшиеся для передачи по инстанции. Салли почти не сомневалась, что главной заботой полковника было вскрыть все ее ошибки и упущения. Но тон задаваемых вопросов не был агрессивным. Место рождения. Место обучения. Где работала медсестрой, с какого по какой год. Да, да, вижу, вы побывали на «Архимеде». Естественно, вся ваша одежда утрачена, то есть у вас нет ни формы, ни санитарной сумки… — Нет. — Именно поэтому вам и выдали эту временную одежду? Салли объяснила, что все началось с нательных рубах военно-морских сил Франции. И с их же одеял. — Но у этих грубошерстных платьев, — заметил полковник Лезерхед, — такой вид, будто их приобрели у греков-перекупщиков, торгующих поношенной одеждой. Ну, ладно, оставим это. Есть у вас какие-нибудь жалобы на санитаров, на их поведение в отношении медсестер? Что вы можете об этом рассказать? Меня интересует ваше мнение. — С нами обращаются невежливо, — призналась Салли. И сразу почувствовала, как долгое время копившаяся злость наконец получает выход. Полковник попросил ее уточнить. Ну, Салли и выложила ему все без утайки — что санитары считают медсестер чернорабочими и прислугой одновременно. Что помыкают ими как могут, заставляют убирать экскременты, выносить ведра и матрасы. Они ведрами таскают к печи использованные бинты, салфетки и ампутированные конечности. Нет, они понимают, что порой и такую работу приходится выполнять. Но дело в том, что санитары не просят, а принуждают их заниматься этим и только этим. В операционные их не допускают, разве что отскребать грязь. А иногда обращаются к ним самым неподобающим образом. Люди они в целом неплохие. Но порядочным просто затыкают рот. — Кто? Их же коллеги-санитары? Салли решила рискнуть и высказать все как на духу. — Да, причем, мне кажется, это делается с ведома полковника, — решительно объявила она. Казалось, полковника Лезерхеда признания Салли нисколько не удивили. Склонившись над столом, он стал что-то быстро писать, выводя букву за буквой изящным вечным пером. Его лысину покрывала нежная поросль темных волосков. И вдруг он поднял на нее взгляд. — Прикасались ли к вам против вашей воли в недопустимых местах? — Ко мне нет. Но вот к медсестре Фрейд… К ней уж точно прикоснулись… Впрочем, вы наверняка в курсе. Лезерхед даже невольно подался вперед — так бывает, когда человеку не терпится услышать свежую сплетню. — А вы не знаете, что молодой человек, напавший на нее, погиб? — Первый раз слышу. — Для вас, женщин, важно, чтобы виновный получил по справедливости. В данном случае ему воздалось вдвойне. Он нес на плечах раненого майора к санитарной машине, когда в него угодила пуля. Его начальник, капитан, представил его к награде. Но, разумеется, в данном случае ни о каких наградах и речи быть не может. И Салли опять подивилась, как сжато и лаконично этот застегнутый на все пуговицы педант изложил всю историю. Сухо, без эмоций. Кому-то она вполне могла показаться сплетней. Но медсестры увидят в ней восстановление справедливости. Салли пришла к выводу, что полковник Лезерхед сообщил ей это из расчета, что все остальные сестры сочтут инцидент исчерпанным. Она бы не удивилась, если бы оказалось, что этот умница-инспектор сам на ходу сочинил байку — так сказать, был вынужден прибегнуть к вымыслу, лишь бы все оставалось шито-крыто. Однако подобный вариант куда больше подходил болтливому фантазеру, чем сухарю-чиновнику. Внезапно полковник решил завершить беседу. И поблагодарил Салли. Она встала, чтобы уйти. Но и он сам, вероятно, из вежливости, поднялся со стула и проводил ее до дверей. — Значит, вы полагаете, что младшая сестра Неттис в здравом уме?