Кейт остановилась и уставилась на то место, где они нашли тело, вспоминая вцепившуюся в берег женскую руку. Легкую улыбку на лице утопленницы. Ее ребенка. Аляска завыла, царапая когтями мокрый песок и увлекая Кейт дальше по берегу к разным интересным штучкам. * * * Возвращаясь в участок, Джонни Страттон чувствовал, как сердце бешено колотится в груди. По закону Кейт Грейнджер должна сейчас оказаться на заднем сиденье его патрульной машины. Будь на ее месте кто-нибудь из другой семьи, происшествие на берегу стало бы веской причиной, чтобы как минимум задержать и допросить. Джонни покачал головой. Он слишком много знал. Знал, что Кейт недавно ушла от мужа из-за его измены. Новость облетела весь город. И знал от ее отца, насколько рассеянной, расстроенной и отстраненной была Кейт в последние недели. А теперь еще эти трупы – молодая красивая женщина и новорожденный… У Джонни едва получалось сформулировать мысли, мелькавшие где-то на самом краешке сознания. Только не Кейт Грейнджер. Он был на ее крестинах. На первом причастии. На свадьбе. Он знал ее отца всю жизнь. Есть ли хоть какая-то вероятность того, что она замешана в этом жутком преступлении? От одной мысли у Джонни во рту появился горький привкус, напоминающий кровь. Он достал сотовый и набрал номер: – Доставь в участок Кевина Брэдфорда. Я хочу выяснить, опознает ли этот ублюдок трупы. Нет, я не поверю ему на слово. Нужен детектор лжи. И еще образец его ДНК, чтобы сравнить с ДНК ребенка. Мне наплевать, Говард. Я хочу, чтобы он добровольно прошел эти процедуры. Никакого ордера, никаких адвокатов – ничего такого. Ты понял меня? Джонни выключил телефон и швырнул на сиденье машины. Он не собирался тратить время на выяснение, замешана в этом дочь его лучшего друга или нет. Глава 4 Пока Джонни допрашивал уже почти бывшего мужа Кейт, сама Кейт опустила весло в воду и забралась в легкую лодку, стараясь не наступить на тонкое, как бумага, дно. Когда начались проблемы с Кевином, она одно время занялась пробежками, пытаясь сбросить двадцать с лишним фунтов, которые набрала со времен свадьбы, – как будто новое, стройное тело могло решить все проблемы. Но бег приносил удовольствие, только когда она останавливалась. Тогда Кейт занялась греблей, и все стало наоборот – каждый рывок, каждый толчок доставлял потрясающие ощущения. Она не могла насытиться скольжением по водному зеркалу, рывками и толчками продвигаясь вперед. Иногда проводила в уединенной бухте по два-три часа, пока тело попросту не изнемогало. Гребля давала незнакомое ощущение силы и контроля над собой. Не говоря уже о том, что помогала сбросить те самые лишние двадцать фунтов. А еще это было общением с озером – один на один в низко посаженной лодочке. Кейт нравилась такая близость к воде. Похожее ощущение возникало при плавании на байдарке, но байдарка изматывала, а гребля на лодке – почти медитация. В это время мысли Кейт не перескакивали с последних сплетен о знаменитостях на навязчивую песенку или на особенно жестокую фразу, брошенную на прощание любимым человеком. Кейт приходилось сосредоточиться на самом процессе движения, иначе она оказалась бы лицом в воде. Этот завораживающий ритм – рывок, гребок, толчок – и так снова и снова – освобождал ее ум от посторонних мыслей и убаюкивал ощущением покоя. Сегодня покой ей особенно нужен. Она сунула босые ноги в привинченные к опорной доске ботинки, опустила весла в воду и оттолкнулась одним из них от причала. Ноги согнуты, руки вытянуты, весла отведены как можно дальше, лопасти готовы войти в воду под нужным углом. Какое-то время Кейт сидела неподвижно, чувствуя, как лодка колышется и покачивается, дыша в такт сердцебиению воды. Когда она и озеро задышали в унисон, Кейт нашла точку идеального равновесия. Затем резко оттолкнулась ногами, одновременно подтягивая весла к груди, и, ударив лопастями по водной поверхности, вернулась в исходное положение. И снова, и снова. Ритмичность, монотонность движений, чувство единения с озером гипнотизировали ее. Воспоминания об утренних событиях уносились прочь по водной глади. Теперь она не боялась, потому что здесь, на озере, как и всегда, чувствовала себя в большей безопасности. Она заметила оленя, пробиравшегося к берегу, чтобы напиться. Кейт надеялась, что, проплывая мимо, не слишком его напугает. Кажется, он не заметил ее. Гребя, Кейт каждый раз видела диких животных – еще и поэтому она обожала этот вид спорта. Добравшись до края бухты – туда, где вода стекала в озерные просторы, – женщина на мгновение остановилась перевести дыхание, прежде чем развернуть лодку неуклюжим круговым движением весла. Это движение всегда напоминало ей трепыхание перевернутого на спину краба. Кейт снова подняла весла, теперь более медленно и ритмично. Она не торопилась возвращаться на причал, ей нравилось быть среди воды в такой яркий голубой день. Но вдруг погода загадочным образом переменилась, как часто случалось на этом озере. Из воды начал подниматься мягкий туман. Он оседал прямо над поверхностью, словно облако, отчего пейзаж казался жутковатым. Пара крякв материализовалась из тумана и поплыла к Кейт. Остров где-то вдалеке словно парил всего в нескольких дюймах над водной гладью. Она посмотрела вниз и уставилась в воду сквозь туман. От собственного размытого отражения захватывало дух. Темноволосая Кейт… Когда весло скользнуло по поверхности воды, женщина заметила что-то внизу – а может, показалось. Она резко остановила лодку. Что-то всплывало на поверхность, словно ныряльщик из глубины. Рыба? Кейт перегнулась через борт и прищурилась, чтобы лучше рассмотреть. И ахнула, узнав в собственном отражении лицо той мертвой женщины. Их лица выглядели единым целым – только у Кейт глаза открыты, а у незнакомки закрыты. Кейт уставилась в воду: два лица слились в одно. А потом фиалковые глаза отражения распахнулись, сверля Кейт пристальным взглядом. Рот утопленницы шевелился, как будто она пыталась что-то сказать. Это зрелище так поразило Кейт, что она ахнула, потеряла равновесие, упала лицом вперед и глотнула озерной воды. * * * На другом конце города Джонни Страттон беседовал с судмедэкспертом Джанет Грин. – Значит, утонула? – спросил он. Джанет кивнула: – Но это не все. На спине несколько ножевых ранений. Полагаю, кто-то ударил ее ножом и столкнул в воду или она сама упала туда перед смертью. – Выходит, если бы не упала в воду… – …то истекла бы кровью без медицинской помощи. Несомненно, ее убили. И есть еще кое-что. – И что же? – Она недавно родила. – А ребенок? Джанет вздохнула. С детьми тяжелее всего: требовалось много месяцев, чтобы забыть их лица. А то и дольше. – В легких нет воды. Ребенок не утонул. Никаких физических повреждений на теле нет. – То есть родился мертвым или умер вскоре после родов? – Пока что точно сказать не могу. Хотя если рожаешь мертвого ребенка, зачем его одевать? На девочке была распашонка. Глава 5 Грейт-Бэй, 1894 Мари не объяснила никому из соседей, почему спустилась в тот день к озеру перед родами. Решила, что лучше не рассказывать о странной музыке, которую тогда услышала и которая выманила ее на берег. И конечно, не поделилась ни с кем, что само озеро заговорило с ней, пообещав, что только оно сможет уберечь ее ребенка в своих водных объятиях, защитить от страшного тумана. Туман заберет твое дитя, – говорило ей озеро. – Унесет девочку прочь. Когда туман рассеется и солнце снова засияет на берегу, она исчезнет навсегда. Мари никому не рассказала, как прислушалась к зову озера и подкралась к кромке воды. Как вошла в воду. Вода оказалась теплой и бархатистой, несмотря на холодный воздух, и это успокоило Мари. Поэтому она ступила на мелководье, заходя все дальше и дальше, пока не оказалась по пояс в Великом озере [3]. Тогда она легла на спину и поплыла в его объятия. Ее ребенок легко проскользнул в этот мир, как блестящая розовая рыбка. А потом Мари очнулась в своей постели. Сначала она подумала, что это был сон, пока не увидела столпившихся вокруг обеспокоенных людей, которые всячески ее утешали. Мари часто ловила себя на том, что вновь и вновь вспоминает давнее семейное предание, которое в детстве рассказывала бабушка, – истории про озеро, духов, проклятия и любовь. Могли они оказаться правдой? Нет, – сказала себе женщина в то утро и покачала головой, отгоняя эти мысли. После смерти бабушки – Мари тогда была еще маленькой – мать вообще запретила вспоминать старые россказни, и девочка подчинилась. Она росла, истории постепенно стирались из памяти и в конце концов почти забылись. Но когда у нее стала подрастать собственная дочь, эти воспоминания не давали Мари покоя. Постепенно она снова начала верить в то, что отвергла много лет назад. Каждый раз, когда она видела Адди в воде, старые истории подступали все ближе. Мари не могла отрицать очевидное: едва дочка научилась передвигаться самостоятельно, она ползла, ковыляла, бежала, спотыкаясь, к озеру. Всякий раз, когда Мари оборачивалась и обнаруживала, что Адди нет, она точно знала, где ее искать. Однажды ветреным ноябрьским днем, когда Адди было не больше трех, Мари завернулась в шаль и в который раз спустилась к берегу озера, чтобы забрать своенравную дочь. Она ожидала застать девочку за излюбленным занятием – игрой у кромки воды. Но на этот раз Адди почти целиком погрузилась в темные грозные волны. Белые гребни поднимались над ее головой и опадали в такт порывам ветра. В ноябре озеро, непредсказуемое и свирепое даже в самые благоприятные дни, превращалось в настоящее кладбище для несчастных рыбаков, отваживавшихся выходить в его воды. Говорили, что в ноябре озеро становилось коварным и смертоносным. В безмятежную и спокойную с виду погоду его зеркальные воды манили к отплытию. И все же в любой момент оно было готово поднять чудовищные штормы с ветром, мокрым снегом и градом, которые хватали и пожирали даже самые большие суда, опрометчиво покинувшие безопасную гавань. И действительно, в этот смертельный месяц несколько огромных стальных танкеров в одно мгновение оказались на дне со всем экипажем. В тот ноябрьский день Мари сорвала с себя шаль и бросилась в волны навстречу дочери. – Адди! – воскликнула она, подхватывая девочку на руки. – Ты же утонешь! О чем ты только думала? – Мам, я же просто играла, – прощебетала Адди, явно не понимая, из-за чего такой шум. Вернувшись на берег, Мари закутала крошку-дочь в шаль и ощутила, что тельце девочки излучает тепло. Как будто она сидела в горячей ванне. Мари поспешила вверх по холму к дому с ребенком на руках, надеясь, что соседи не заметили этого странного зрелища. Богобоязненные горожане не отличались терпимостью к тем, кто на них непохож, – а особенно ко всяким странным потусторонним вещам. Впрочем, ее соседи, конечно, никогда бы не отвернулись от Мари и ее семьи, как люди когда-то отвернулись от бабушки, когда Мари была еще маленькой. Прошлое не повторится. Точно не здесь. Но осторожность не помешает. Мари делала все, чтобы скрыть странности Адди. Было очевидно, что девочка любила плескаться и плавать в воде в любую погоду, – это заметил бы даже слепой. Пока другие купальщики даже в самые жаркие августовские дни вопили, что холодная вода обжигает кожу, в том месте, где плавала Адди, озеро всегда было шелковистым и теплым. Девочка плавала на спине и наблюдала, как люди собирались с духом на берегу, бросались в волны и, хохоча, выпрыгивали на поверхность. С точки зрения Адди, они были просто сумасшедшими, потому что вели себя очень странно. А горожане качали головами, не зная, что и думать об этой девочке. Но Мари каждый раз отшучивалась. – Моя Адди обожает воду, – качала головой женщина. – Это и неудивительно, раз она родилась в воде, правда? По мнению жителей Грейт-Бэя, это было логично. Они считали, что иммунитет Адди к холодной воде как-то связан с обстоятельствами ее рождения. Никто из них не задумывался, как такое вообще возможно. И никто не задумывался, почему в сетях у Маркуса, мужа Мари, всегда оказывался самый крупный улов, почему рыбные косяки словно сами тянулись к нему и почему он никогда не оказывался на волоске от смерти, хотя другие каждый день рисковали жизнью и здоровьем. Все просто считали Маркуса превосходным рыбаком и прирожденным моряком. Мари тоже так считала – пока не родила Адди и не вспомнила старые предания. Когда Адди было пять лет, к ним заглянул Джесс Стюарт. Адди играла на заднем дворе под выстиранными белыми простынями, развешанными матерью на веревке. Ей нравился их запах: от них веяло озерной свежестью. Десятилетний Джесс приподнял одну из простыней и посмотрел на девочку, сидящую под лучами летнего солнца. – Я ждала тебя, – сказала Адди. Это был их первый разговор. – Знаю, – ответил мальчик. – Я тоже тебя ждал. Пойдем порыбачим? Девочка встала и взяла его за руку. Их ладони соприкоснулись, и маленькая Адди поняла, что проведет с этим мальчиком всю жизнь. Когда их пальцы впервые переплелись, показалось, что прошли годы, – целая жизнь промелькнула у нее перед глазами. В одно мгновение Адди увидела будущее – так у некоторых проносится вся жизнь в момент смерти. Она увидела велосипед, письма на столике в своей комнате, свадьбу среди снега. Увидела их сплетенные руки. Почувствовала любовь. Увидела ребенка в слезах. Услышала строгий предостерегающий женский голос. Увидела кричащих мужчин и услышала выстрел, который отозвался эхом в глубине души. А потом увидела озеро – большое, внушительное, успокаивающее. Девочка не знала, что и думать, ведь ей всего пять. Все произошло слишком быстро, в один миг. И все. День снова стал обычным. Цикады стрекотали, как и раньше, солнце светило так же, небо было прежнего цвета – голубое, как яйцо малиновки. Но когда она посмотрела в глаза Джессу Стюарту, а он взглянул на нее в ответ, Адди поняла: что-то изменилось. Ведь они уже прожили вместе целую жизнь. Хотя Адди тогда этого не знала и никогда не узнала, Джесс почувствовал то же самое – в тот миг, когда они впервые взялись за руки. Но перед его глазами пронеслись куда более тревожные картины, чем те, которые увидела маленькая девочка. Он выбросил их из головы и повел Адди в жизнь, уготованную им судьбой. Мари заметила, что происходит между двумя детьми, и ничуть не удивилась, когда в первое школьное утро Адди открыла дверь и обнаружила там Джесса Стюарта – умытого и готового к торжественному дню. Его всегда непослушные волосы были аккуратно причесаны. – Я решил проводить Адди в школу, – заявил мальчик. – Помогу ей освоиться, объясню, что к чему. А после уроков приведу домой. Мари скрестила руки на груди, прищурилась и смерила мальчика взглядом с головы до ног.