Часть 2 из 55 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Разве не понимаешь, как мне больно? День за днем… ночь за ночью… я зову и зову тебя. А ты не слышишь! Ах… Братец, братец, братец, братец! Это слишком… слишком… слишком… я-а-а-а… я больше не…
До меня донеслись новые неслыханные звуки: по стене застучали. Не знаю, ладонями или кулаками, но это была мягкая человеческая плоть. Нежные женские руки колотили с такой силой, будто их владелица не знала боли от ран и ушибов. Представляя, как на стене появляются кровавые пятна, я стиснул зубы…
— Братец, братец, братец, братец… Это же я! Ты убил меня, братец, а я воскресла. Мне, твоей сестренке, не на кого больше положиться. Я здесь совершенно одна… Братец, неужели забыл меня?
Я не отзывался.
— Братец?! В мире остались только ты да я… Они считают нас безумными, и потому разлучили. Они заперли нас в больнице… Братец, ответь мне, прошу! Я не лгу! Только вспомнишь меня, они поймут, что я и ты, братец… что мы… мы не сумасшедшие! Лишь одно слово… Одно словечко… Ответь! Позови меня… позови меня, позови Моёко… Братец, братец, братец, братец, братец… а… Это я… ах… темнеет… перед глаза…
Я вскочил на кровать и приблизился к бетонной стене, откуда исходил голос. Мне так хотелось ответить, так хотелось избавить ее от страданий, так хотелось скорее узнать, кто я. Меня обуревали все эти чувства, однако… я лишь сглотнул слюну и задумался.
Вскоре я снова слез с кровати. Так же пристально глядя на стену, я стал отодвигаться от этого голоса — дальше и дальше, пока не наткнулся на окно, что было напротив.
Ответить я не мог. Нет… отвечать нельзя!
Ведь я не знаю, моя это невеста или совершенно незнакомая девушка… Я не могу вспомнить лица той, кому принадлежат эти чистосердечные крики, эти болезненные, эти мучительные вопли, которые я только что слышал. Я скован каким-то непостижимым слабоумием, и единственное мое воспоминание — это бой часов, «бо-о-ом».
А если сказать, что я ее жених?.. Предположим, я отвечу ей, получу свободу. Она сообщит мне, кто я и откуда, но как я пойму, правда это или нет? Как я узнаю, нормальная эта девушка или сумасшедшая?..
А вдруг она действительно сумасшедшая и человек, которого она так жутко зовет, лишь плод воображения? Что тогда? Неосторожный ответ повлечет за собой еще большие недоразумения… Или хуже того: она зовет кого-то реального, но не меня. Тогда по вине своего легкомыслия я завладею чужой невестой и посягну на чью-то честь…
Подобные страхи продолжали атаковать меня. Сцепив руки, я сглатывал слюну под ее крики и вопли, бесконечно доносившиеся через бетонные стены.
— Братец, братец, братец, братец! Это слишком… слишком… слишком… слишком… слишком…
Слабый… болезненный… призрачный… бесконечно чистосердечный крик…
Я вцепился в волосы, до крови царапая кожу длинными ногтями.
— Братец, братец, братец. Я же твоя! Я вся твоя! Скорее… скорее обними меня!
Я принялся ожесточенно тереть лицо ладонями.
«Нет, нет… быть не может! Быть не может! Ты не понимаешь. Я не знаю, кто ты…» — готов был закричать я, но спешно зажал себе рот. Сейчас я не мог судить, что правда, а что нет. Я не знал своего прошлого и никак не мог опровергнуть ее слова. Мало того, что я не помнил своих родителей, не помнил братьев и сестер, не помнил, откуда я… Теперь я даже не знал, человек я или свинья…
Я сжал кулаки и постучал ими по затылку, но это не помогло пробудить воспоминания.
А голос все не исчезал. Дыхание ее стало прерывистым, наконец вздохи достигли вершин страдания, и мне уже едва удавалось разобрать хоть что-нибудь.
— Братец… братец! Прошу… прошу тебя, спаси… спаси меня-а-а!
Словно ведомый голосом, я оглядел стены, окна и дверь. Я был готов бежать, но не шелохнулся.
Туда, туда, где тишина… Тело покрылось гусиной кожей. Я ринулся ко входу и со всей силы бросился на синюю крашеную дверь, но та оказалась тверда как железо. Я поглядел в мрачную замочную скважину.
Настойчивые звуки и крики не прекращались, пугая меня до оцепенения… Я ухватился за оконную решетку, принялся трясти ее и даже слегка погнул, но вряд ли кому-то удалось бы добиться большего…
Дрожа, я устало вернулся в центр комнаты и огляделся по сторонам.
А человеческий ли это мир? Быть может, я наказан и сослан в царство мертвых?
Ведь только я пришел в себя, как сразу же оказался в бескрайнем аду, терзаемый отсутствием воспоминаний. Ни малейшего отголоска, только бой часов…
И какая же эта мука — слышать голос незнакомой девушки, которая зовет тебя… Непрестанные угрызения, невозможность укрыться, спастись от печальной, трагической любви, немыслимой в мире живых.
Я затопал так сильно, что почувствовал боль в пятках… Я повалился на пол, улегся навзничь, а потом встал и осмотрелся… Я был готов на все, лишь бы не слышать этих звуков из соседней комнаты, этих неразборчивых, прерывистых всхлипов. Как можно быстрее вспомнить, кто я! Избавить себя от этих мук… Дать ей точный ответ…
Не знаю, сколько минут или часов я бродил по комнате как безумный. В голове царила пустота. Не только о ней — я не мог ничего вспомнить и о себе. Не мог ничего отыскать. Совершенно пустой, я плавал в пустоте, что вытеснила воспоминания… Под немыслимые крики, доносящиеся из-за стены, растерянный, я мучился догадками.
Через некоторое время крики стали утихать. Постепенно они сделались тонкими, как ниточки, пока от них не остались одни прерывистые всхлипы. Наконец девушка умолкла, и в ночной комнате снова воцарилась тишина.
Я устал. Устал от безумия, устал от размышлений. Слыша откуда-то из-за двери — вроде из тупика коридора — ровный и громкий бой часов, я не понимал, где я и что со мной, сижу я или стою. Я снова впал в забытье…
Что-то стукнуло…
Свесив голову на грудь и упершись взглядом в точку прямо перед собой, я сидел в углу напротив двери.
Я огляделся… Все в комнате — пол, стены, окна — окрасилось голубым.
«Чирик-чирик, чирик-чирик» — где-то вдали щебетали воробьи. Был слышен грохот трамваев…
Лампочка под потолком уже погасла.
«Рассвело», — лениво подумал я и потер глаза. Кажется, я крепко заснул…
Я потянулся, будто начисто забыв обо всех страшных и таинственных событиях ночи. Я ощущал боль в разных частях тела и уже был готов от души зевнуть, но, не успев набрать достаточно воздуха, захлопнул рот.
В двери напротив открылось окошечко. В нем показался простой деревянный поднос, на котором стояла серебристая тарелка и белые приборы.
Я крайне удивился. Моя голова невольно наполнилась ночными сомнениями… Не помня себя, я поднялся, на цыпочках подбежал к дверце и вцепился что было силы в толстые женские руки, которые держали поднос. Тосты, тарелка с салатом, бутылка молока — все повалилось на пол.
— Скажите, скажите, кто я! Как меня зовут? — хрипло закричал я со всей мочи.
Женщина не пошевелилась. Из-за моей хватки ее холодные руки, которые высовывались из белой униформы, словно толстые красные редиски, приобрели фиолетовый оттенок…
— Кто я? Как меня зовут? Я сумасшедший или…
— А-а-а-й! — раздался крик, и руки обмякли. — Кто-нибудь! Кто-нибудь, на помощь! Седьмая палата! На помощь!
— Шш! Тише, тише! Прекратите! Скажите, кто я. Где я нахожусь? Что происходит? Почему я здесь? Прошу! Скажете — отпущу.
Из-за двери доносились всхлипы. Но тут моя хватка ослабла, и я отпустил руки женщины. Всхлипы стихли. В коридоре послышались спешные шаги.
Я держал ее так крепко и отпустил так резко, что полетел на каменный пол. От серьезного падения меня спасло лишь то, что я успел выставить назад руки. Сохранив кое-как равновесие, я разочарованно огляделся.
И тут… случилось что-то неожиданное.
Когда я шлепнулся на пол, напряжение, терзавшее меня все это время, вмиг исчезло, а изнутри поднялась какая-то незнакомая, непонятная, не знающая удержу дурашливость. Я расхохотался так, что затряслись волосы на голове. Какая же глупость! Какая чушь! Я разразился неудержимым смехом. Вздымаясь откуда-то из глубин души, он сотрясал все мое тело, пока не достиг такой силы, что, казалось, еще немного — и моя плоть отделится от костей.
А-ха-ха-ха-ха! Что за глупость?! Да не все ли равно, как меня зовут? Забыл — и ладно! Я — это я! Не так ли? А-ха-ха-ха!..
Дурашливость сделалась совершенно нестерпимой, и я повалился на пол. Я скреб пальцами голову, бил себя в грудь, сучил ногами и хохотал. Хохотал… хохотал… хохотал… Глотая слезы, задыхаясь, вертясь, елозя, ворочаясь, я все хохотал.
А-ха-ха-ха-ха! Да как же это?
С неба я, что ли, свалился? Или из земли вырос?.. Стоит тут какой-то странный человек, и я понятия не имею, кто это… А-ха-ха-ха-ха!
Где он был? Чем занимался до сих пор? И что ему делать дальше? Он же ничегошеньки не понимает… И я только что с ним познакомился. А-ха-ха-ха-ха…
Что же это такое? Загадка? Нелепость? Ха-ха… ха-ха… Нелепость, нелепость! Ха-ха-ха.
Как же больно! Просто невыносимо. И чего я такой кретин? А-ха-ха-ха-ха!
Безостановочно смеясь, я все катался по полу из искусственного камня, но вот силы мои иссякли, а дурашливость куда-то подевалась. Я поднялся и протер глаза. У моих ног лежали следы недавнего буйства: три куска хлеба, тарелка салата, вилка и закупоренная бутылка молока.
Я почему-то залился краской, хотя рядом никого не было. Мне вдруг страшно захотелось есть, и, лишь поправив пояс, я схватил в одну руку еще теплую бутылку молока, а в другую — тост с маслом и принялся завтракать. Поддевая вилкой овощной салат и набивая рот невыносимо вкусной пищей, я спешно жевал, запивая жадными глотками. Наконец я откинулся на свежую простынь и, блаженно потягиваясь, закрыл глаза.
Я продремал, наверное, минут пятнадцать-двадцать. От сытости или нет, но силы меня покинули, по ладоням и ступням разлилось тепло, а в голове ощущалась темная пустота… То где-то рядом, то из самых ее глубин раздавались и стихали утренние звуки. Какая вялость… какое бессилие…
Грохот дорожного движения. Торопливый топот сапог. Важное цоканье гэта[2]. Звонки велосипедов. Где-то выбивали пыль…
Вдали каркал ворон. Кажется, рядом, на кухне, разбилась чашка. Вдруг из-за окна послышались женские крики.
— Фу, как гадко! Правда… Я перепугалась! Не ожидала… Не шути так! Ха-ха-ха.
Мой желудок отозвался радостным урчанием. Все эти звуки сливались в общий гул. Постепенно он уплывал от меня и моей приятной дремоты — дальше и дальше. Как же приятно… Как хорошо…
Откуда-то издалека отчетливо донеслось необычное «уи… уи… уи-уи-уи-уи». Так высоко и четко, словно свисток, могла звучать лишь сирена, и мне подумалось, что эта машина спешит ко мне по ужасно срочному делу. «Уи-уи-уи-уи» заглушило все звуки утренней тишины. Огибая повороты, оно свернуло в мою сторону и с удивительной скоростью помчалось к моей сонной голове, но вдруг, уже готовое врезаться в растрепанные волосы, отклонилось и описало огромную дугу, затем сбавило ход и с высоким ревом повернуло назад, проехало с квартал, и снова развернулось ко мне, приблизилось с громкой, оглушительной трелью и сразу же затихло. Больше я ничего не слышал. Весь мир замер, и я погрузился в сон.
После пяти спокойных минут в замочной скважине у изголовья что-то провернулось. Скрипнула тяжелая дверь, раздался шорох. Я рефлекторно вскочил с кровати, обернулся и… был поражен увиденным!
Прямо передо мной, у тяжелой, прикрытой двери, возникло небольшое плетеное креслице. А над ним, чуть ли не до потолка, возвышалась удивительная фигура. Она взирала на меня откуда-то сверху.
Это был великан ростом выше шести сяку[3], с вытянутым лошадиным лицом и бледной, точно фарфоровой, кожей. Под длинными, тонкими бровями поблескивали маленькие, как у кита, глазки. Взгляд был мутным и бессильным, точно у дряхлого старика или умирающего. Крупный, как у европейца, нос выдавался вперед, переносица ярко блестела. Под носом вытянулись большие, плотно сомкнутые губы, тоже бледные. «Уж не из-за тяжелой ли болезни?» — подумалось мне. Необыкновенно широкий покатый лоб, похожий на крышу храма, и огромная, как нос военного корабля, челюсть выглядели зловеще… Я был уверен: передо мной обладатель эксцентричного, сверхчеловеческого характера. Черные блестящие волосы гиганта были разделены пробором. Он стоял перед изящным плетеным креслом, которое больше подошло бы женщине. Одетый в дорогое пальто из коричневой кожи, он длинными пальцами — бледными и волосатыми — перебирал платиновую цепочку. Ну точно злой колдун, практикующий магию или нечто подобное!
Я оглядывал этого великана с трепетом: затаил дыхание, хлопал ресницами и робко шевелил языком, словно едва вылупившийся птенец. Мне стало вдруг ясно: это он ехал сюда на автомобиле! И я невольно уселся поудобнее — лицом к гостю.
В мутных глазках гиганта тут же зажегся холодный огонек достоинства. Пока он разглядывал меня свысока, я захотел сжаться в комочек и опустил голову.