Николай вытянул голову вперёд и чуть не застонал. С той стороны, где оставалось село, к ним такой же цепью, по самой дороге, а также слева и справа от неё в несколько рядов бежали люди. Человек по крайней мере сорок – и бежали умело, явно в хорошем темпе. Сжав зубы, Николай попробовал выставить прицельную планку на те же указанные двести метров – но она, как оказалось, заросла грязью. Ладно, плевать. Ларик обернулся и подмигнул. Лицо у него неожиданно оказалось наполненным эмоциями, и по крайней мере внешне главенствовала среди них чуть ли не радость. – Сейчас мы их, а? Он отвернулся к своему автомату, даже не дожидаясь ответа, и Николай вжался в землю и закрыл глаза, чтобы не давить на собственные нервы открывшейся картиной. Что будет дальше, он просто не представлял. Но с закрытыми глазами неожиданно оказалось ещё хуже, и после нескольких попыток выбрать, то, что меньше всего действовало на психику, он просто перестал фокусировать взгляд на бегущих, тупо дожидаясь команды. Двести метров – слишком много для того, чтобы уложить всех бегущих к ним сразу – да это, наверное, было невозможно в любом случае. Думать, почему «Гиви» и командир морских пехотинцев выбрали именно эту дистанцию, он не смог – просто потому, что ни одна формулировка не задерживалась в голове дольше, чем на секунду, и поэтому просто ждал. Дальнейшее неожиданно оказалось простым. В тот момент, когда бегущие казались Николаю уже не в двухстах метрах, а максимум в шестидесяти, последовала короткая и резкая команда, вслед за которой все одновременно открыли огонь. Пулемёты рявкнули, выпустив из себя отрыжку длинных очередей, стук автоматов на мгновение заглушил всё и тут же смолк, а к бегущим пронеслось полудюжины гранат из подствольников, блеснув перед цепью хлопками разрывов, и тут же стало значительно тише. По сторонам было слышно звучное, возбуждённое дыхание – и как минимум половина его принадлежала самому Николаю, прижавшемуся к земле в попытках подставить минимум себя, родного, на «приёмный» конец суматошной стрельбы впереди. То, как быстро расходуются боеприпасы, он теперь знал, поэтому даже когда было можно, добавил в огневую производительность коллектива лишь две или три самых микроскопических очереди. Попал ли он в кого-нибудь, Николай очень сильно сомневался, но на душе стало чуточку легче. Каких-то последних остатков юмора хватило ему, чтобы сказать самому себе, что здоровый коллективизм – это основа психологии человека, успевшего застать расцвет пионерской организации. Рухнув на землю и постреляв несколько минут вверх и в их сторону, прибежавшие от села люди начали потихоньку отползать назад, достаточно умело пользуясь естественными укрытиями и имеющимися в наличии складками местности. По ним непрерывно долбили негустыми, по 2–4 выстрела, залпами подствольников – и небрежно, как Николаю почему-то показалось, постреливали одиночными. Поднимавшиеся среди изредка мелькающих тёмных тел пылевые столбики и вспухающие то тут, то там разрывы были неожиданно хорошо заметны даже на таком расстоянии. Через какие-то минуты залёгшие не выдержали и группами по несколько человек начали сначала пятиться на четвереньках, а потом поднялись и бросились бежать почти в полный рост, и тогда поперёк толпы бегущих снова начали справа-налево и обратно ходить пулемётные очереди, подкреплённые одиночными выстрелами «Калашниковых» и отчётливыми сухими щелчками снайперских винтовок. Николай не знал, сколько всё это длилось, и не стреляя уже сам, наблюдал, как короткими рывками, непрерывно теряя людей, какая-то часть бегущих сумела выдернуть себя из под огня и пропала из виду. Вслед тем, кому удалось уйти, прозвучала ещё пара сравнительно длинных пулемётных и автоматных очередей – но это кто-то, скорее всего, просто достреливал магазины. Выждав ещё с полминуты, «Гиви» и командир группы морских пехотинцев поднялись на ноги, и вскоре все уже снова бежали. Сложно сказать, сколько всё это заняло времени – скорее всего, минут около десяти. Давно отнятые в пользу какого-то местного пацана, часы на руке недавнего раба взяться сами по себе ниоткуда не могли, и Николаю оставалось только полагаться только на собственные ощущения. Теперь бежать стало немного легче – но это, к сожалению, длилось очень недолго. Проскочив по той же дороге ещё около пары километров, «Гиви» дождался, пока растянувшийся строй соберётся плотнее, и повёл их вверх. Метров через пятьсот непрерывного пологого подъёма жёлтая клокастая трава под ногами начала сменяться на кусты, располагавшиеся всё плотнее, потом из них полезли и деревья. Хотя холм, вершину которого уже не было видно за тёмными кронами, они в этот раз брали не в лоб, подъём постепенно замедлился, и Николаю показалось, что «Гиви» занервничал. Два с лишним километра быстро съели всё, что успело накопиться в мышцах за время короткого отдыха, и непрерывное, подстёгиваемое всё более резкими командами ускорение за какие-то минуты снова вымотало его самого и большинство спасенных пленников. Страшно представить, какой темп движения предложили бы моряки, не беги они сами по этим чёртовым холмам целые часы до того, но и имеющегося хватало на всех. Склон впереди чуть очистился – то ли от сдувающего деревья ветра, даже сейчас стегавшего задубелую и стянутую обезвоживанием кожу, то ли от того, что сосны здесь сменились ободранными лиственницами, и на мгновение в просвете меж деревьями мелькнул гребень холма. Когда бегущие широкой цепью моряки и спецназовцы, оторвавшиеся от основной массы рвущих на подъёме жилы студентов уже метров на двадцать, чуть изменили направление движения на более пологое, это ещё успело принести секундную радость от срезанных из-за отставания метров. Последующее, как это обычно и случалось в последние дни, оказалось для Николая страшным и неожиданным. Мчась среди своих, он увидел, как скользящие среди стволов фигуры начали исчезать из виду, падая на землю – и, сообразив, что происходит, сбил с ног двух бегущих рядом ребят, повалившись вместе с ними за какой-то валун, выставив перед собой ствол автомата и накрыв предохранитель подрагивающими пальцами. Повернув голову, он успел ещё увидеть, как отставшие от него на подъёме ребята падают и расползаются в стороны, повинуясь отчаянным жестам нескольких видных со спины моряков, и через несколько секунд нарушаемая до этого только собственным топотом и хрипом тишина схлопнулась, сменившись на одновременный крик десятков людей и стрельбу, жутким, барабанным щёлканьем раздирающую ветки вокруг. Подавляя в себе желание вскочить и что-то делать, Николай ждал, и достаточно быстро оглушающая стрельба в двух-трёх десятках метров впереди начала затихать. Автомат в руках, конечно, сам по себе наводил на мысль, что просто так лежать не нужно, но на собственное умение стрелять недоучившийся медик полагался теперь настолько слабо, что ему хватило ума выждать ещё немного. Остальные ребята последовали его примеру. Знакомый звук рванувшей где-то слева гранаты от подствольника и тут же – нескольких длинных, на полмагазина, автоматных очередей заставили Николая сначала изо всех сил вжаться в землю, а потом приподнять голову. Метрах в двадцати от него на нескольких залегших на склоне холма «москвичей» и морских пехотинцев, стреляя, набегала беспорядочная цепь смутно знакомых людей в тёмно-зелёном камуфляже, сгорбленных от бега и тяжести висящих на плечах разгрузок. Уже вскочив на ноги, Николай увидел, как вырвавшийся вперёд бородач, размахнувшись на бегу, жутким ударом сшиб поднявшегося на колено парня, пытающегося присоединить магазин к своему автомату, и тут же кто-то другой, метров с пяти выстрелив в упавшего, сам встал на одно колено, широко обводя стволом пространство перед собой и опустошая магазин в длинной, на несколько полных секунд, очереди. Воздух выл и гудел от криков и стрельбы, кто-то попал в ещё одного бегущего, и тот опрокинулся назад, крича и пытаясь зажать рукой невидимую рану. Мгновение Николай стоял в том же оцепенении, что и в прошлый раз, но теперь все то, что копилось в нём долгие недели, рванулось наружу одной багровой, застилающей глаза волной, чуть не сбив его с ног. Из глотки недавнего раба выплеснуло дикий, перемешанный с воем вопль, и он кинулся вперёд, выставив перед собой увенчанный отточенным штыком автоматный ствол, давя на спуск и не переставая кричать что-то бессвязное, не имеющее никакого смысла. Каждый удар крепко зашнурованных ботинок об летящую полосу земли выталкивал Николая ещё на метр вперёд, и с каждым таким ударом его всё глубже захлёстывало в то, что ринулось из подсознания ненормальным, сияющим и искрящимся фоном к лежащему впереди. Десятки поколений русских воинов, проведших свою линию до его молодого тела вырвались из каких-то глубин, и их чувства, вместе с шипящим потоком кровяных телец хлынули из мельчайших пор лабиринта костного мозга, напитывая кровью мышцы. Сжимающая винтовку рука порт-артурского пехотинца, молча ждущего японской атаки на дне залитой водой и кровью траншеи; кисть кавалергардского унтера, заносящая холодный метровый клинок над перекошенным лицом прикрывшегося от удара австрийского фенриха; разодранное пулей плечо лейтенанта-сапёра, рваными движениями ножниц ломающего нити проволоки под струями прижавшего вляпавшуюся разведгруппу к нейтралке пулемётного огня – всё это теперь было им. С рёвом и воплем Николай вонзился в водоворот мельтешащих, топчущихся и ломающих друг друга людей, отведя автомат назад для максимального разгона штыка. Кто-то выстрелил в него почти в упор, и веер пуль обжёг периферийное зрение, но он даже не остановился, перепрыгнув через падающее тело, и продолжая двигаться в хаосе режущих, бьющих и стреляющих. В глазах мелькнуло недоумевающее, почти детское изумление на лице оказавшегося рядом парня, оседающего под ноги бородача, вся одежда которого, казалось, состояла из одних карманов. Морпех, пытающийся выдернуть окровавленными пальцами из тела странное, мешающее, чужое, глядел снизу вверх, уже падая, но ещё не понимая произошедшее, и Николай перепрыгнул через него, тоже выстрелив куда-то в пространство перед собой и с лязгом скрестив сухо ударившее по связками оружие с автоматом уже развернувшегося к нему Анзора. – Анзор!!! – прокричал он в чёрное лицо, и этим криком, оскаленными зубами в глаза как-то сбил, оттолкнул его. Ничем иначе нельзя было объяснить то, что мощный, перетянутый витыми жилами боец вдруг споткнулся в движении и автомат его отлетел в развернувшихся руках. Без промедления, Анзор крутанулся на месте, нанося удар сбоку-снизу, и в этот раз Николай едва ушёл от выпада, вытянувшись вверх и пропустив дугообразное движение матового острия мимо своего тела. С лязгом и стуком их автоматы снова столкнулись, и поднятое колено чеченца чувствительно ударило ему в бедро, затем Николай снова нанёс удар. Всё это длилось секунду, очередной его выпад был отбит вниз с такой же силой, с какой наносился, и его развернуло и повело вбок. Анзору не хватило сантиметров, чтобы дотянуться штыком до натянувшихся в жгут шейных мышц и сосудов, когда Николай, крутанувшись полупируэтом, марионеткой на вертикальных нитях, правая рука – правая нога, ударил его в незащищённый, открывшийся бок. Чеченец почти бесшумно, с хрипом «гакнул», пытаясь сдёрнуться с уходящего всё глубже в тело лезвия, но бывший раб, что-то воя на своём языке, всё давил и давил клинком, одновременно разворачивая его в сторону и приподнимая вверх, на цыпочки. Уже запрокидывая белеющее лицо, Анзор непослушными руками попытался удержать свой автомат и развернуть стволом к противнику, когда его отпустило и тут же почти уронило на истоптанную землю. Одним длинным, хищным движением выдернув штык из опустившегося на четвереньки врага, Николай переступил ногами и вонзил лезвие в его шею. Хлынувший, наконец-то, поток чёрной, блестящей крови, фонтаном ударил из раны, которую раскрыло весом падающего уже совсем безвольно тела, залив руки наклонившегося в выпаде считавшегося недавно рабом русского парня, и почти тут же иссяк. Тело Анзора с громким, оглушающим стуком ударилось о землю, сразу пропитывая её на сантиметры в глубь горячим и солёным. Выдернув штык и разогнувшись, Николай дико огляделся, но к этому времени всё вокруг уже кончилось – рукопашный бой вообще обычно весьма скоротечен. Господи… Сотрясаясь от непонятной дрожи, он ухватывал окружающее отдельными фрагментами, даже не собирающимися складываться в цельную мозаику. Оказавшийся всего метрах в пяти за спиной Игорь, зажимающий рукой со всё ещё стиснутым в ней топорищем другую, по которой обильно течёт кровь из длинного пореза. Кровь вокруг. Под ногами – раскинувшее руки тело, грудная клетка вскрыта сверху донизу. Вам когда-нибудь приходилось видеть рубленую рану груди, нанесённую топором? Не приходилось? Вам повезло… Несколько выстрелов рядом, одиночных или короткими, в два-три патрона, очередями – морские пехотинцы быстро добивали раненых. Кусты и отдельные деревья на склоне холма не давали осмотреть всё, и несовпадающие просветы в них накладывались друг на друга как рябь на воде. Спецназовец, имя которого Николай забыл, лежащий на земле, пытающийся приподняться, шевелит губами, водя зачем-то руками перед лицом. Чёрный от крови капюшон куртки вскрыт и висит сбоку лохмами, сквозь дыру видны мокрые волосы. Не поднявшись, боец повалился обратно, снова начал плавать руками. Непонятно откуда взявшийся Груздь сидит на земле, хватая воздух ртом, лицо бледное. Крови не видно – то ли ногой ударили, то ли прикладом. Ещё тела. Ещё. Морской пехотинец лет тридцати, с выражением жуткой, смертельной опустошенности на лице, пошатываясь, проходит между деревьями, пинает ногой неподвижное тело, приподнимает бессильно свисающий с руки автомат и стреляет в лежащего. В стороне кто-то с надрывом блюёт – белорусы называют такое «драть козла». Кто-то стонет. Придя, наконец, до какой-то степени в себя, Николай извернувшись и выступив из лужи, липкими пальцами выдрал из нагрудного кармана индивидуальный пакет и шагнул к Игорю. Тот поднял лицо и выпустил топор из руки под ноги, зажав протекающую сквозь пальцы рану ещё сильнее. Освободив свою правую руку от перекинутого на спину автомата, Николай начал раздирать оболочку пакета ещё на ходу. Игоря явно шатало, но сесть ему в голову не пришло. Он только моргал, когда с него содрал и откинули в сторону свернувшийся в жгут рукав – располосованный, пропитанный ярко пахнущей кровью. Десмургия – царица полей после окончания боя… Первую настоящую повязку Николай наложил восемь лет назад, а от вида свежей раны его не тошнило вообще никогда. Спецназовцы и морские пехотинцы стремились покинуть заваленное телами место как можно быстрее, но десять минут ему и остальным дали, иначе было просто нельзя. Обе группы отделались сравнительно легко – если это можно было так назвать, и если считать только тех, для кого всё уже кончилось совсем. Сломанные руки и рёбра, принявшие вражеские удары. Полдюжины рваных и резанных ран. Гемоторакс у закатывающего глаза молодого старшины – штыковое ранение в самый нижний, острый край лёгкого. Касательные, лохмотьями мышц и сухожилий, и сквозные огнестрельные раны конечностей: нарвавшаяся часть банды всё-таки успела открыть огонь. Выбитые скользящим ударом разорвавшего щёку приклада зубы, хорошо ещё, что без перелома челюстей. Человек шесть придётся тащить волоком или нести, включая бойца, контуженного ударом чудом прошедшей касательно и не сломавшей шею пули. Кровь вокруг. Ни одного убитого у своих, слава богу. Десять раз слава. Господи, спасибо тебе за всё… Я живой. Я убил его, а сам – живой. Спасибо тебе, Господи… * * * К моменту, когда сводная группа, на время стянувшая раненых в центр, под круговую защиту стволов и разнесённые на полсотни метров посты, двинулась дальше, настроение у её командира не то чтобы повысилось, это сказать было нельзя – скорее, вернулось почти к норме. Один из покалеченных смог идти сам, держа обе сломанные, спасшие его руки в самодельных шинах, прибинтованных к груди. Пять тяжёлых – это уже не шесть. Шесть человек – это была бы почти треть от обеих групп, вместе взятых. И ведь они ещё были чуть ли не в большинстве… Кажется… Будь обошедших их нохчей на шесть-семь человек побольше, неизвестно ещё, сумели бы они завершить бой с таким успехом, или за него пришлось бы безвозвратно платить жизнями. Львиную долю результата принесли морские пехотинцы, но их и было больше, а ограниченная видимость снизила результативность огня спецназа. Нохчи просто обалдели, связываться с русской морской пехотой в рукопашной – глупость, граничащая с безумием, каким бы крутым ты себя не считал – а эти, оставшиеся позади мужики-бородачи, без всякого сомнения, были крутыми. То ли их командир оказался идиотом, то ли у них не было командира, то ли просто не оказалось иного выбора, кроме как принять (да какое там принять, – навязать!) ближний бой, устроив фланговый охват в тот момент, когда русские увязли в огневом контакте с основной частью банды. Хотя и это тоже можно расценивать как везение. Ещё одна минута, и чеченцы сумели бы встретить группу организованным огнём, положив половину отряда или хотя бы передовое охранение за первые три-четыре секунды, когда плотность огня максимальна, а бегущие в полный рост бойцы представляют собой отличную мишень. Впрочем, по уставам, в определённых условиях слабейшей стороне может быть выгоден и встречный, и ближний бой. Но как же он страшен… Тело делало всё само. Выстрелы и удары внезапно появившихся со всех сторон врагов не достигали цели, а полный магазин «Калашникова» и выработанная годами тренировок и войн способность стремительно и сложно передвигаться, не прекращая стрельбы, позволила Вадиму быстро освободить пространство вокруг себя. Кому-то повезло меньше, кому-то больше, а кому и совсем не повезло. Вадим даже сумел выдавить на лицо усмешку, вспомнив старый учебник тактики. Вводной фразой в нём стояло: «Основная задача штаба стрелкового батальона в бою заключается в своевременном обеспечении личного состава планом…». Курсантами их это ужасно смешило, особенно пришедших после Афгана или с южных рубежей. Если эти ребята, оставшиеся лежать позади, были обеспечены «планом» или его местными аналогами настолько хорошо, что пошли в бой обкуренными… Ну ладно, у чеченцев не выдержали нервы ждать на гребне – или, скорее всего, они просто гнали себя навстречу, ожидая русских далеко внизу, и цепью стекли с холма прямо на спецназовцев и морпехов, вовремя залёгших. Кто их знает, почему они сглупили и не выслали вперёд головное охранение? Неужели были настолько уверены в себе?.. Бесшумками в спины и из всех стволов – в лицо, на уничтожение, с двух десятков метров… А вторые, умелые, которые так не вовремя устроили фланговый охват и только чудом вшестером или всемером не уложили половину его ребят и моряков… Как хорошо, что их было мало… Теперь они двигались уже вниз по склону, петляя между соснами, засыпающими землю сырыми чёрными иглами. Вадим искоса поглядывал назад: студенты идут дружно и угрюмо, по двое или по трое тащат на себе раненых – на плечах или на носилках из пары крепких палок, просунутых в рукава сложенных в два слоя рубах. Некоторые идут голыми по пояс, наискосок перетянув грудь брезентовыми или кожаными ремнями чужого оружия. Пара человек перевязаны, один перебирает ногами вися на плече другого – сломанные рёбра. Господи, ребята рванули в рукопашную, помогать… Зачем, неужели они не справились бы сами? Дети… Без оружия, голыми руками по двое и по трое рвали за горло, давили глаза, будучи сбитыми на землю – хватали за ноги… Крестовый поход детей… Сюрреализм, почти по Воннегуту. Сам Вадим был моложе их на пять лет, когда убил своего первого врага, но он-то был совсем другим! Чудо, что ни одного из ребят не убили, а ведь это было так близко и так быстро, что никто не мог бы ничего успеть. Божий промысел… Но не струсил ни один, ни один не остался позади… Солдаты, идущие в атаку с криком «мама!». В злобе, в ужасе – но бегущие, не останавливаясь, навстречу вращающейся, топчущей друг друга, рычащей воронке штыкового боя, размахивая подобранными под ногами сучьями и камнями… А ведь студент говорил, что среди них были сломанные рабством. Вот он идёт, тащит на себе аж три автомата, освобождая руки уже его собственным ребятам, лицо красное от натуги, смотрит вверх. Что он там увидел? Глаза, как у Катсусиро[42], рыдающего и валящегося в пузырящуюся от дождя грязь, на колени, после одержанной победы в бойне, после первого зарубленного врага… Этот не рыдает. Шепчет губами. Ни один не струсил… Мать пресвятая, неужели у этой страны есть надежда? * * * До площадки эвакуации группы шли ещё час, уже тихо и почти спокойно. Ближе в этом направлении подходящей площадки уже не было, а после всего случившегося обходить село для экономии времени с другой стороны мог только сильно и окончательно контуженный случившимся маньяк. Gefechtskehrtwendung – отрыв от противника, выход из боя. Он бывает и такой: чуть более быстрым шагом, чем обычно. Бежать у них возможности уже не было, поэтому люди Вадима, веером рассыпавшиеся по постепенно лысеющему леску вокруг стянутого в кабаний строй ядра изображали хотя бы внешнее спокойствие. Может быть, особой нужды в скорости на ближайшее время и не имелось, но передвигаться по вражеской территории не бегом, а размеренным скорым маршем было настолько странно, что это вызывало дрожь. Судя по всему, они перемололи основной местный отряд из настоящих бойцов – на каждого из которых, как обычно, пришлось по несколько крикунов, оставшихся позади. Два с лишним десятка настоящих, опытных, умелых зверей. На какое-то время в этих краях станет потише… Тем, оставшимся сзади, должно было хватить урока, полученного ещё в самом селе – к этому часу у местных уже вполне должно было хватить времени, чтобы пересчитать тела, которые там остались. Четверо у реки – на счету Сергея и его оптики, часовой и двое у дома – бесшумками, пять или шесть убитых плюс несколько раненых на переходе от дома в бег, тремя «Калашами». У холма, после счастливого обнимания с морпехами – неизвестно, и никогда не будет известно сколько, но там было не до счёта, требовалось бить и бить, просто звуков стрельбы эти ребята уже давно не пугаются. Будь лишние пять минут, прибеги морпехи хотя бы чуть-чуть пораньше, поставь свои МОНки на дистанционный подрыв – не ушёл бы ни один. Да и плевать на это… Молоть живую силу врага должен не спецназ, а артиллерия. Лишь бы на них не навели теперь настоящую строевую часть, вроде «Борза» или «Чабворза», рота которых справится с его бойцами, в их нынешнем состоянии, за полчаса… До вертолётов пятнадцать минут, и они должны успеть… Хотя вертолёты могут пройтись и по своим, такое тоже случалось. Надо развернуть рацию и связаться с самими летунами ещё раз, подтвердить своё местоположение и направление выдвижения, количество людей, индекс согласованной серии опознавательных сигналов. – Площадка. Осунувшийся, белый, шатающийся мичман из группы ДШБ возвращается из головного дозора бегом. Почти сорок лет, ему сейчас куда тяжелее, чем другим – но Сергей послал его, сам оставшись впереди. Выживание группы зависит от того, чтобы каждый с максимальной эффективностью делал то, на что он способен лучше других. – Спасибо. – Дошли, а? – Не сглазь… Мичман честно сплёвывает три раза через плечо и трусцой убегает вперёд – на случай если снайперу спецназа потребуется любая его помощь: или ствол, или ноги. На часах почти восемь утра. Осталось десять минут. Антон разворачивает рацию: лицо спокойное и серое от усталости, на щеке багровеет свежая ссадина, от которой на подбородок тянутся засохшие дорожки размазанных кровяных потёков. Щёлкает тангентой, передаёт микрофон. Эфир трещит и смеётся разрядами, где-то выше в горах идёт гроза. Голоса вертолётчиков напряжены, маршрут сложный, и уже не в первый раз по ним стреляют. То, что его ребят, оставшихся в прикрытии морпехов и собственно результат операции эвакуировали с первыми лучами солнца, Вадим знает уже несколько часов. В сумерках, когда им было хуже всего, его вопли о присылке хотя бы пары боевых «Крокодилов» – ходить кругами над селом, давить рёвом винтов на нервы ломящейся в ворота толпы – остались безответными, но не вертолётчиков же за это винить. А нормальных ночных вертолётов в Чечне почти нет… Дожить до утра… До рассвета… В человеческой природе ничего не изменилось за последние шестьдесят лет. Пять минут. Лежащие вповалку студенты переглядываясь, начинают подниматься, когда моряки и спецназовцы по одному перебегают сквозь прозрачную опушку в сторону здоровенного поля. Похоже, когда-то здесь что-то выращивали. Вадим машет рукой и командир студентов, кивнув, начинает организовывать своих. Раненый капитан-морпех кричит от боли, когда под его телом прогибаются убогие самодельные носилки, и Николай что-то успокаивающе и неслышно ему говорит. По примеру остальных бойцов он не так и не снял капюшон куртки, и сейчас на лицо парня падают резкие косые тени. Ребята уже держат носилки на весу, дожидаясь, пока на одной ноге, морщась, мимо не проскачет, цепляясь за подставленные плечи, ещё один студент – тот самый, переломанный. Девочка подходит сбоку, наклоняется, целует лежащего капитана в щёку. Вадим отворачивается, вглядываясь в просветы между деревьями. Нет, показалось. Всё тихо. Одна минута. В воздухе мотаются цветные дымы. На поляне уже собрались все, до опушки больше ста метров. Вертолётов ещё не видно, но в воздухе висит рокочущий стрёкот, он же идёт и из переключенной на динамик рации. Морпехи поставили на растяжках у опушки весь запас мин и гранат, который у них был. У них счастливые лица – даже у тех, для которых окружающее затуманено болью. Сегодня они спасли людей. Из леса раздаётся одиночный, отчётливый выстрел, потом дребезжащий треск «Борза» – популярной местной самоделки. Вертолёты уже почти над головой, прикрывающие транспортники боевые машины закладывают широкий вираж. Кажется, мы снова остались живы. Документ 1. Москва. Вырезка из газеты, вложенная в незаклеенный конверт. На полях имеется надпись: «Журналист – идиот. Господи, когда же они поумнеют?» «…Огромное облегчение, наверное, испытал сегодня каждый из тех, кто всю последнюю неделю с тревогой вглядывался в заголовки газет, вслушивался в слова, которые напряжённые голоса дикторов произносили в выпусках радио– и телевизионных новостей. Всего сутки прошли с того момента, когда бойцы одного из контртеррористических подразделений Федеральной Службы Безопасности России покончили с группой, более недели безнаказанно совершающей теракты на территории России. И дело не ограничивалось одним Волгоградом, – никто не знал, в каком городе может прозвучать следующий взрыв, и в безопасности не мог чувствовать себя, пожалуй, ни один человек. Как хочется радоваться тому, что всё это уже позади, и как хочется надеяться, что весь этот кошмар был в последний раз… Как ни странно, но о подробностях развязки этого страшного противостояния до сих пор известно очень немногое. Пресс-служба ФСБ не балует россиян информацией в том объёме, который мог бы успокоить изголодавшихся по хорошим новостям людей. Неизвестно даже, кто именно покончил с парализовавшими нормальную жизнь города террористами – знаменитая московская "Альфа", или какое-нибудь другое из подразделений спецназа ФСБ, стянутых на юг страны за последнюю неделю. В разговорах с представителями волгоградского РУВД нашему корреспонденту называли группу "Вега"; есть информация, что в готовности усилить или заменить их там, где потребует обстановка, находилась часть курсантов Новосибирского военного института МО РФ, один из факультетов которого традиционно готовит кадры для спецподразделений ГРУ и ФСБ. Нам сложно представить, что именно могло помешать назвать поимённо бойцов, наконец-то освободивших жителей города и всей страны хотя бы от части той опасности, которая ежеминутно может напомнить о себе. Возможно, на это есть какие-то особые причины, о которых нам знать «не положено». Но пусть, считая от сегодняшнего дня, это будет самой важной из наших проблем! Итак, что же известно о случившемся вчера в Волгограде? В шесть часов тридцать минут утра сотрудники ФСБ начали скрытную эвакуацию жильцов верхних этажей подъезда одного из домов по улице 8-й Воздушной Армии, к которому относилась ничем не примечательная двухкомнатная квартира на шестом этаже. Похоже, что основными задачами на этом этапе были быстрота и осторожность: так, закутанных в одеяла, напуганных происходящим людей даже не выпустили из подъезда, а попросили провести несколько часов в квартирах на первом этаже, причём спускаться заставили по лестнице – вероятно, чтобы не привлечь внимание террористов шумом слишком интенсивно работающего в столь ранний час лифта. Известно, что некоторые жильцы даже не открыли сотрудникам ФСБ дверь – в наше время народ недоверчив, и пока за тонкими стенами не раздались звуки самой настоящей стрельбы, оставшиеся в своих постелях люди считали происходящее в лучшем случае глупой шуткой. В любом случае, немалая часть жильцов была бесшумно переведена в более безопасное место. Опасались, что находящиеся в квартире террористы имеют значительное количество взрывчатых веществ, и осознав безвыходность своего положения, могут взорвать их прямо в доме. Следует признать, что судя по количеству убитых в двух предшествовавших терактах людей и по тому, что было найдено в квартире, подобные опасения оказались более, чем обоснованными – и то, что трагедии не произошло следует отнести исключительно на счёт профессионализма бойцов контртеррористического подразделения. Ситуацию явно весьма осложняло и то, что квартира находилась на шестом этаже девятиэтажного дома, и проникнуть в неё было нелегко; можно было предположить, что заминированной будет даже входная дверь. Но, судя по всему, московские спецназовцы за неделю дошли до такого же белого каления, как и все волгоградцы, и ждать ещё хотя бы несколько часов они не рискнули. Буквально через пятнадцать минут после начала операции полтора десятка закованных в броню и обвешанных оружием бойцов начали спускаться с крыши здания к окнам квартиры, где по полученным в результате спецоперации ФСБ сведениям, находились террористы. Помимо того, что несколько зданий по улице 8-й Воздушной армии были «отрублены» от городской телефонной сети, на эти минуты в городе была полностью отключена и сотовая связь, поэтому даже если кто-то из затаившихся снаружи наблюдателей-сообщников и пытался предупредить находящихся в квартире о происходящем, это им уже не могло им помочь. Выбив оконные стёкла и забросив в комнаты свето-шумовые гранаты, спецназовцы ворвались вовнутрь. Почти сразу вслед за этим там началась стрельба. Убившим десятки мирных людей террористам терять было нечего, а страх перед возможным взрывом привёл к тому, что бойцы ФСБ не церемонились, без колебаний открыв огонь по бросившимся к оружию. Интересно, что в квартире находилось явно больше людей, чем предполагалось до начала операции. Четверо оказавших сопротивление террористов были убиты на месте, ещё один оказался тяжело ранен и сейчас находится в критическом состоянии в реанимационном отделении одной из городских больниц; как сообщили нашему корреспонденту – под усиленной охраной. Ещё один получил ранения средней степени тяжести, и к настоящему времени уже доставлен в Москву, где его, несомненно, ждёт немало интересного. Согласно информации, которая содержится в сообщении, распространённом пресс-службой Федеральной Службы Безопасности, трое из четверых убитых в ходе операции террористов были уроженцами Чечни – причём, по крайней мере, один из них легально проживал в Волгограде в течение последних десяти лет. Сведений о национальности и именах остальных пока не даётся. В квартире, которая, по словам информированных сотрудников ФСБ, служила базой террористов, было обнаружено значительное количество взрывчатых веществ, стрелкового оружия, и боеприпасов. "Мы очень вовремя успели, – сказал в своём выступлении по местному радио высокопоставленный сотрудник волгоградского ГУВД. – Практически в любой день и час они могли попытаться произвести очередной взрыв". Хочется только заметить, что если этот так, и не случившийся, к счастью, взрыв назван "очередным", то правоохранители успели всё же не очень "вовремя"…». Документ 2. Санкт-Петербург. Оборванная половина газетного листа, сложенная вчетверо. Вложена в книгу «Нейроциркуляторная дистония в клинической практике» (Маколкин В. И., Аббакумов С. А., Сапожникова А. А. Чебоксары, 1995) «…Мы все уже привыкли к тому, что военнослужащие, находящиеся на территории Чечни, не связываются никакими, даже самыми условными рамками и ограничениями, призванными создать хотя бы видимость законности. Но произошедшие несколько дней назад события в очередной раз убедили мировую общественность в том, что российская армия всегда способна удивить своим безумным стремлением к неспровоцированному насилию. В открытом письме ко всем международным правозащитным организациям и лидерам ведущих мировых держав группа видных отечественных правозащитников призвала оказать немедленное и бескомпромиссное давление на правительство России, не желающее признать право народа Чечни на самоопределение и подстрекающее свою армию к массовым убийствам мирного населения, похищению людей, пыткам и грабежам. В письме содержатся документальные, подтвержденные корреспондентке "Новой Газеты" Алле Политковской десятками свидетелей произошедшего, сведения о кровавой акции устрашения, которую карательные подразделения расквартированного в Чечне российского вооруженного контингента произвели в мирном селе Биной. По словам многочисленных свидетелей, подкреплённых неоспоримыми фактическими доказательствами случившегося, ворвавшиеся ночью в спящие село пьяные мародёры в военной форме без знаков различия, открыли огонь в разные стороны, стремясь, видимо, вызвать панику. Огонь вёлся и по выбегающим из своих домов жителям, в том числе женщинам, детям, и старикам, в ужасе пытающимся спастись от гибели. Несколько вооружённых старыми гладкоствольными ружьями мужчин и даже подростков, входящих в местный отряд самообороны, попытались урезонить бандитов, стреляя в воздух, но озверевшие от безнаказанности русские "воины-освободители" открыли по ним прицельный огонь, радостно крича, что "боевики" им "наконец-то попались".