Усам, переступая через лежащих, подошёл к Николаю, и взял его левой рукой за подбородок. Ох, какой был соблазн… Николай знал, как это бывает. Неподготовленный человек не понимает даже, что случилось, да и подготовленный не всегда успевает среагировать. Да вот только через полсекунды придёт разрывающий внутренности свинец, и ты не успеешь почувствовать, что случилось с тобой… – Ты не понимаешь, Коля, – произнёс тот, кого они со штабистами «Спарты» ещё вчера считали мелким хозяйственником винодельческого совхоза. – Вас здесь ждали работать. Ваша смерть здесь никому не нужна. Он сжал руку чуть сильнее, так что губы Николая выпятились вперёд, обнажив чуть торчащие нижние клыки. – Но она не нужна за исключением только одного случая. Если вы не будете делать то, что вам говорят. Вас купили… Сзади тонко ахнула Ира, и испуганно задохнулась. – Да, – Усам обернулся на мгновение, и снова напряг руку. – За вас заплатили деньги и там, и по дороге, и здесь. Поэтому вы будете работать. Отработаете – поедете домой, к мамам. Николай прислушался, не повиснет ли в воздухе насмешка остальных, какой-нибудь ироничный хмык. Нет, ничего. Никто не издал ни звука. «К мамам». Поверить в такое мог только прибывший откуда-нибудь с необитаемого острова полинезийский абориген, которому никогда в жизни не врали в лицо. Судя по всему, дело даже сложнее, чем показалось сначала. Хотя куда уж ещё… Выходит, они не заложники… – Всем подняться. Вахтовики, если это слово ещё можно было употреблять по отношению к ним, поднялись. Одни обменивались растерянными взглядами, другие – те, кто постарше, – наоборот, старались ни с кем не встречаться взглядом. Николай был среди последних. Их повели от автобуса – сначала вверх по склону, потом вниз. Дорога изгибалась петлёй, по бокам были такие же полуразрушенные и выгоревшие дома, разбросанные в порядке, нехарактерном для жилых кварталов. Скорее, всё это напоминало провинциальный пионерлагерь, вдрызг разнесенный расшалившимися подростками, получившими на пару дней в руки серьёзное оружие. Вели их цепочкой, под конвоем уже четырёх автоматчиков – не считая тех бандюков, которые были в автобусе. Время осмотреться по сторонам было, за это вроде бы пока никто не бил. Николай тщательно приглядывался к просветам между опустевшими и закопченными оконными проёмами, но характерных рядов концентрирующихся вокруг них выбоин он не заметил. Подобная деталь, как-то встретившаяся ему на сборах в Балтийске глубоко запала в память. А вот её отсутствие означало, что пехота здесь не выковыривала друг друга из домов. Выходит, пионерлагерь – или, скорее, какой-то дом отдыха, – громили артиллерией. И довольно давно – цепочку молча бредущих друг за другом студентов подвели к группе недостроенных домов, поднимающих из земли свои краснокирпичные стены метрах в двухстах от уже виднеющейся деревни. Оттуда уже тянулся народ – полдюжины бородатых, одетых в тёмное мужчин, все с оружием, несколько женщин в цветастых платках и оборванные грязные подростки, начиная лет от десяти. Все они радостно или злобно гомонили, показывая руками на вставших под прицелом полукруга автоматов «спартанцев». Конвоиры весело заговорили, тоже оживлённо жестикулируя. Автоматчик, лицо которого Николай старался сейчас запомнить как следует, насмешливо показал рукой назад, произнеся какую-то длинную, сложную фразу, собравшиеся ответили общим вздохом и все, как один, повернулись к типу, по-прежнему держащемуся за лицо. Тот, криво усмехнувшись, тоже что-то сказал, и остальные дружно захохотали. Усам, разговаривавший с одним из подошедших мужчин, прикрикнул на расшумевшихся – но одна из женщин, оборвав смех, вдруг пригнулась, нырнула под руку конвоира и бросилась к пленникам. Автоматчик не успел её перехватить и женщина с визгом вцепилась в лицо ближайшего из студентов. Это послужило сигналом. Все женщины одновременно завизжали и рванулись вперёд. Один из автоматчиков, крутанувшись, успел схватить двоих за руки, и те вцепились уже в него. Самая первая с воем полосовала вахтовика (кажется, Игоря) ногтями, одновременно пытаясь пнуть его ногой, тот пытался отодрать её от себя и тоже нечленораздельно орал. Николая больно ударило в плечо, и он понял, что к происходящему подключились пацаны, швыряющие в них попавшиеся под руку камни. Вокруг творилась суматоха, в которой нашлось место всем – кроме пока что его самого и еще нескольких остававшихся «неохваченными» студентов, уворачивающихся от летящих камней и переключающихся с одного на другого женщин. Женщины орали и пытались царапать держащих их мужиков или тех пленников, до которых могли дотянуться. Мужчины орали на них и раздавали оплеухи, незанятые автоматчики ржали и подбадривали обе стороны. А вот на Николая сейчас никто не смотрел. Ну… – Ал, спину! – глухо шепнул он оказавшемуся рядом парню, напряжённо зыркающему вокруг, и небыстро пошёл вперёд. Среди всеобщего движения его перемещения сначала никто не заметил, и только когда до ближайшего конвоира, стоящего к Николаю спиной и тоже что-то орущего своим, оставалось метра два, сзади раздался предостерегающий гортанный вопль. Николай рванулся вперёд, видя, что автоматчик уже поворачивается на крик, и надеясь ещё успеть. Он покрыл разделяющее их расстояние в два прыжка, на ходу подстраиваясь под движение противника. Поехали. Руки вцепились в автомат, закручивая его туда же, куда поворачивался и сам его обладатель. В квик-степе такое движение называется «свивал», партнёрша в нём опирается в развороте на бедро ведущего. Здесь разница была в том, что бандит, прогибаясь, опёрся на его ногу задницей, и ремень выворачиваемого из кистей рук «Калашникова» захлестнул его шею. Сбоку мелькнула тень, и повернув на ходу голову Николай увидел тянущегося справа мужика в зелёной мусульманской повязке – и Алекса, который, вместо того, чтобы попытаться сшибить противника, уворачивается в сторону. Но он всё же успел. Конвоир, охнув, наконец-то заплёлся в собственных ногах, и осел на ягодицы, выпустив автомат и стараясь ухватиться хотя бы за Николаевы джинсы. Тот избавился от него одним брыкающимся прыжком, отскочив на свободное место, и тут сбоку набежал второй. Предёрнуть затвор Николай уже не успел, пришлось бить прикладом – причём не в морду или ключицу, а в коленную чашечку, пригнувшись под уже заносимый чужой ствол и разворачиваясь спиной в приседании, как закручивающийся волчком фигурист. Он, видимо, попал, но не успел даже выпрямиться до конца, как автомат вылетел из его рук, выбитый мощным ударом, и следующий удар пришёлся в поясницу, почти подбросив его в воздух. – За! – непонятно проорал мусульманин, крутясь на пятачке перед Николаем, и нанося удары прикладом собственного автомата то с одной стороны, то с другой. Второй приплясывал чуть сбоку, и бил своим. Слава богу, не в голову, – но и этого хватало. Несколько секунд Николай уворачивался, пытаясь поймать ритм движения противников, но все же один за другим несколько ударов пришлись ему в плечи, в бока, в рёбра. Ухватить приклад он даже не пытался, потому что второй использовал бы его заминку не колеблясь, но и так всё кончилось очень быстро. Николай как раз попробовал нырнуть в просвет между противниками, когда очередной тычок окованной железом пятки приклада пришелся сбоку в шею, и его сшибли на землю, начав бить ногами. Потом к бьющим присоединился кто-то третий. Николай попробовал пару раз крутануться на земле, но это было безнадёжно. Удары сыпались со всех сторон, и теперь уже он пытался только защитить лицо и пах, скрючиваясь в позу эмбриона. Чёртово сознание так и не гасло, и он чувствовал каждый удар. Потом, через тысячу лет, это наконец прекратилось… Сквозь пульсирующий шум в ушах, Николай расслышал оборвавший избиение повелительный голос, и бившие его бандиты, выпрямившись, чуть расступились. Смотреть по сторонам не было никакого желания, но чувствовалось, что вокруг него стоят не то четыре человека, не то пять. Ближайший, шаркнув по земле сапогом, нагнулся и больно ухватил его за ухо. Приподнимать Николая он, однако, не собирался, наклонившись к нему сам. – Ну что, доигрался, герой?.. Голос Усама вызвал ноющую боль в глазных яблоках. Не сдержавшись, Николай застонал, пытаясь утихомирить пляшущие в темноте молнии. – Доигра-ался… – с удовлетворением в голосе повторил Усам, и отпустив ухо, поднялся с корточек. – Кто ещё хочет? Он обращался явно к остальным, и ответом ему были только всхлипывания Ирочки. Молчали даже местные женщины – видимо, удовлетворённые зрелищем избиения. Ох… Не до конца поначалу дошедшие удары теперь вспыхивали под кожей один за другим. Бёдра и бока превратились в один сплошной пожар, рёбра ныли, как будто их перетягивали пульсирующими ремнями, и шея горела тоже, всё заметнее наливаясь опухолью. Николай попытался перекатиться на бок, надеясь, что станет чуть полегче, но это только проявило полученные удары в поясницу, и сделалось ещё хуже. – Вставай, ублюдок русский. Скорой помощи не будет. Сзади снова непонятно заговорили, и замолчали только когда он, кряхтя, поднялся. Потом заговорили снова, обмениваясь короткими взглядами. Автоматы мусульмане держали уже свободней – видимо, вид Николая к этому располагал. Сбоку подскочили Алекс и Шалва, и моджахеды даже чуть подвинулись, давая им дорогу. Ребята ухватили Николая под руки, и он выпучил глаза от боли, когда движение резануло по рёбрам. Странно, но на его гримасу никто не засмеялся. Их всех отвели в недостроенный дом, окружённый забором. У тяжёлых ворот подошедшую толпу встретил худой прыщавый парень лет семнадцати – тоже с «Калашниковым» на плече, держащий за ошейник огромную серо-белую кавказскую овчарку. – Андарбек… – обратился к нему Усам, а дальше Николай снова ничего не смог разобрать, просто набор клокочущих звуков безо всякого видимого смысла. Парень, так же удерживая сунувшуюся было поближе овчарку, мелко хихикнул, и поправил съезжающий с плеча ремень автомата. Отнять его у такого бойца было бы делом трёх секунд – если бы рядом не было других моджахедов, и если бы их не разглядывала с мрачным равнодушием страшная лохматая зверюга размером с хорошего сенбернара. И если бы держали ноги… Ребятам приходилось почти тащить его на себе, потому что при каждом шаге боль выстреливала по костям вверх, на миг заливая окружающий мир темнотой. Алекс испуганно заглядывал в лицо, и Николай мог только пару раз моргнуть: пока мол, держусь. Под откинутой квадратной железной крышкой оказался подвал, туда пришлось спускаться по короткой вертикальной лесенке, и тут уж, хочешь – не хочешь, надо было двигаться самому. Спуск по пяти перекладинам занял у него, наверное, с минуту, но на последней руки всё-таки соскользнули и Николай повалился вниз. Спустившиеся раньше мягко поймали его и оттащили в сторону, пока спускались оставшиеся. Уже когда все спустились, наверху продолжали о чём-то спорить, и только через минуту в проёме люка появилась чья-то голова и грубый голос произнёс: «Четыре человека за вещами, остальные здесь». В подвале было темно, и спустившиеся некоторое время переглядывались, решая про себя: правда ли, за вещами, или для чего-то другого – и стоит ли в таком случае соваться самому? – Ну? – поторопили сверху, и несколько человек, сгрудившись у лестницы, начали поодиночке подниматься наверх. Николай в полумраке заметил, что Алекс, обернувшись на него, пошёл вперёд первым, а уже за ним двинулись остальные. Люк захлопнулся и стало совсем темно. Рядом слышались шуршание и шёпот, ребята расползались по подвалу, ощупывая стены. Темнота была хорошая, в ней не так болели глаза, но постепенно возле узких вытянутых продухов под потолком начал проявляться свет, и стало можно различить перемещающиеся силуэты. – Коля-ян… Коля-ян… Ты как? Шалва на корточках склонился над лицом. – Бу-у… Живой… Говорить было тоже больно, но не от того, что кровянила забахромившаяся изнутри прикушенная щека, а от того, что каждое слово вызывало в голове буквально колокольный перезвон. Бумм… Бумм… Шалва торопливыми движениями стянул с себя строевку и, скатав её в плотный ком, подсунул Николаю под затылок, осторожно приподняв его голову ладонью. – Как он? – спросил ещё кто-то, оказавшийся рядом и тоже присевший. Затем за их с Шалвой спинами сгустились тени ещё нескольких человек. – Ну чего? – задал один из подошедших глупый вопрос, и Шалва невнятно огрызнулся, ощупывая зачем-то Николаевы ноги. Куда он лезет, стоматолог, зачем? Прикосновения были болезненными, но почему-то приятными. Звуки в голове сменили тон, став более высокими, колокола постепенно начали переходить на высокое «ре». Мысли были невнятными, но происходящее Николай чувствовал и осознавал, хотя и через пелену оглушения. Вряд ли это сотрясение мозга – скорее, просто общая реакция. Его ещё никогда так не били. – Не… не… – попытался сказать он, и кто-то из ребят, пытаясь услышать, громко спросил: «Что?». Шалва приподнял ему голову, и Николай сумел выдохнуть: «Не получилось… Совсем». Его голову снова мягко опустили, и сзади, за спинами глухо протянули: «Да…» – Не думай, – быстро сказал Шалва. – Не думай даже. Ты не виноват ни в чём. Ты хотя бы попытался. – Попытался, и что теперь? Грузин обернулся на сказавшего, но ничем не ответил. Зато ответил кто-то другой. – Заткнись… Николай прикрыл веки. Как хорошо, что не надо ничего говорить! Можно просто лежать, чуть отвернувшись, и чувствовать, как ползают под кожей кровяные мурашки наливающихся гематом. Не надо никому смотреть в глаза. Голос Усама «Доигрался, герой?» вновь и вновь повторялся окружающей темнотой. Сказавший «И что теперь?» имел точно такой же голос, и когда он замолчал на чьё-то ответное «Заткнись!», темнота продолжила за него тем же брезгливым тоном: «Выпендрился, спортсмен…». Как больно… Лёгкие руки дотронулись до голеней и стянули с пяток весящие по тонне кроссовки. Ирочка. Как теперь хорошо. И как всё на самом деле плохо. Что так по-глупому и по-страшному попались они, это одно. И что так же попалась молодая, чистая, и фигуристая девчонка – это совсем другое. Не хотелось даже думать о том, что с ней будет. И о том, что всякие попытки как-то это предотвратить обречены на одно и то же: на то, что случилось с Русланом – или, в крайнем случае, на то, что случилось с ним. Думать не хотелось. Хотелось выть. Ему ещё повезло. Убить могли запросто, в назидание остальным. Просто против каких-нибудь правил было убивать двоих в один день… Или действительно Усам сказал правду и всё упирается именно в деньги. Нелогично, мол, потратить средства, время и, несомненно, нервы, на такую ловкую операцию – и сразу всех перебить, ничего не получив взамен. К тому же Усам знал, что Николай бригадир. Может быть, это его и спасло. Хотя ничего ещё не кончилось. Над всё ещё закрытым люком послышались возня и звяканье, коротко стукнули брошенные носилки с чем-то лёгким и бренчащим внутри – звук, примелькавшийся с начала месяца, когда они только начали работать. Потом всё опять стихло. Примолкшие ребята снова начали перешёптываться. – Отпустят нас потом, как ты думаешь? – тонким голосом спросила Ира. Так и не открывая глаз, Николай понял, что спросила она его, и теперь все вокруг застыли, ожидая ответа – как будто он мог что-то изменить. – К-когда? – спросил он окружающих вместо ответа на вопрос. – Ну, когда отработаем… Потом… – произнес несмелый голос из темноты. Кто-то из молодых. Как ни было больно, но Николай засмеялся – каждую секунду ожидая, что горящие рёбра заставят его поперхнуться собственным кашляющим смехом. – Это называется извращённая логика, – наконец произнёс он, отсмеявшись и успокоив снова прыгнувший шум в висках. – Нам сказали, что нас отпустят, когда мы отработаем эти деньги, за которые нас купили, и все начали считать, как скоро мы их можем отработать… Забывая о том, что мы, теоретически, никому ничего не должны… – Так это… навсегда? – тихо спросил тот же голос. – Нет. На время. Долгое, но время… – Попа-али… – протянули чуть в стороне. – Попа-али… – На какое время? На какое долгое? Вопрос был совсем уж детским, как и задавший его голос, и несколько человек нервно рассмеялись. – Откуда Коляну знать? Не видишь… Да и нам знать неоткуда. Устраивайтесь пока. Говоривший отошёл назад, и попытался, подпрыгнув, достать вытянутой рукой продух, вокруг которого клубился сероватый свет. Ему не хватило сантиметров пятнадцати – но если, скажем, встать на чью-нибудь спину, то можно было вполне дотянуться. Хотя большого смысла в этом не было: в высоту окошко было сантиметров пяти, в ширину – чуть побольше, как ладонь. Разве что оглядеться по сторонам. Потом обследовать два остальных окошка и понять, где они находятся. Хотя где – это было уже ясно. На земле существует не так много стран, где процветает почти официальная работорговля. Авраам Линкольн перевернулся бы в гробу… Над головой снова застучало, что-то покатилось по закрывающему лаз листу железа, скрежетнуло, импровизированная крышка начала подниматься. Снаружи было явно светлее, и угасшая вроде бы боль в глазах снова напомнила о себе. По лестнице в подвал начали спускаться ребята, а железный лист лег на место ещё прежде чем последний из них спрыгнул на шершавый бетонный пол. – Ну? – спросили их нестройным хором. – Чего там? – Ничего. Носилки притащили со всем барахлом. – А рюкзаки? – Нет пока. Они так в автобусе и лежат. – Рассказывайте как следует… – Николай попытался приподняться и опереться на стену, чтобы видеть пришедших, но плечо соскользнуло. Хорошо, что падать голове было невысоко. – Ох… Сколько их там сейчас? – На тебя хватит. И на всех остальных тоже. Они только и ждут. Поэтому сиди тут, бугор, и молчи в тряпочку. – Будешь вякать на Коляна – сверну шею, – неожиданно для всех сказал Алекс и оттолкнул спустившегося вместе с ним дальше к стене. – Что? А не лопнешь?