Я позволила себе взглянуть на вельмож, что были передо мною. Мои глаза скользнули по Наоми, и она подарила мне нежную улыбку. Но она всё ещё была одна. Может быть, Якоб болет. Может быть, избегает меня. Хоть что-нибудь, лишь бы это не означало, что её брат мёртв! Мой отец стоял на коленях рядом с мужчинами и женщинами, в которых я смутно узнавала старых королевских советников. У другой скамьи, рядом с Фицроем, на колени опустился Торстэн Вольф. Так мало людей… Нет, это не могли быть все выжившие. Просто не могли. Просто остальные удержались, не пришли, не желали видеть, как меня провозгласили королевой. Вот и всё. Нельзя лгать себе самой — я повторяла это раз за разом, чувствуя, как непонятно откуда поднимается гнев. Никого больше не было. Никого не осталось. Священник тихо откашлялся. Всё почти закончилось. Всё, что мне следовало сделать- это просто уйти, вывести двор из собора. Просто ещё одно дело. Я поднялась, священник поднял мантию, чтобы та не зацепилась за трон, прежде чем поплывёт мерно за моей спиной. Мне нельзя было коснуться своей мантии. Раз за разом отец повторял это сначала вечером, а после и сегодня утром. Я не могу касаться мантии. Я не могу поднять мантию. Но я определённо не имею никакого права стоять на мантии Вот только я понятия не имела, как на самом деле стоит это сделать. Даже будучи ростом пять футов и десять дюймов, я была слишком мала для этой вещи. Она, должно быть, весила больше меня, да и растянулась, где только могла. Я сделала маленький шаг вперёд и застыла, балансируя в своих покрытых драгоценностями туфлях. Ещё один шаг, потом второй, и я оказалась на краю помоста. Сначала пять ступенек между мною и придворными, а после идти прямо к двери. Как просто! Я уже занесла правую ногу, чувствуя, что шагнуть слишком сложно, с трудом отыскала ступень, перенесла свой вес на правую сторону, подняла левую ногу, чтобы шагнуть дальше. Всего четыре шага впереди. Три шаги. Мои пятки зацепились за подол. Мантия с силой дёрнула меня назад. Я пыталась устоять на ногах, но корона была слишком тяжела, тянула меня назад, и я споткнулась, накренилась налево, взмахнула руками, пытаясь оставаться в вертикальном положении. Колено моё болезненно ударилось о ступень, заныло в ответ на ранение. Корона упала. Она приземлилась у моих ног с лязгом, от которого заныли зубы. Бесценные драгоценности нагло царапали пол. Я не могла реагировать. Я только наблюдала, как она катилась вперёд, подпрыгивая раз за разом на ступеньках, как каждый раз звенела, будто гонг. Никто не говорил. Никто не двигался. Весь зал смотрел на корону. Она остановилась чуть ниже последней ступеньки. Да, целая, но ведь всё ещё на полу, а не на моей голове, и я понятия не имела, что мне нужно сделать. Моё лицо будто бы горело в огне, и моя мантия нагло обвивала мою обувь. Должна ли я надеть эту проклятую корону? Или, может, огромным несчастьем для меня станет прикоснуться к ней, равно как было страшным промахом дотронуться до проклятой мантии? Может быть, это не по-королевски будет рваться за своими собственными драгоценностями? Ещё более не по-королевски, чем свалиться, уронить их на пол, упасть? Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Я была королевой. Официальной — по крайней мере сейчас. Я могу с этим справиться. Это моё первое испытание, и я его преодолею, по крайней мере, должна преодолеть. Я протянула руку и отцепила мантию от драгоценных камней на каблуках моей обуви. Осторожно подняла его, чтобы можно было нормально идти. А после я встала. По крайней мере, никто не засмеялся. Разумеется, все на меня глазели, но никто не проронил ни единого звука. Священник поспешил поднять корону. — Короне никогда не удобно на любо достойной голове, — промолвил он всё с тем же звоном в серьёзном голосе, что и раньше, словно это было частью церемонии, которой прежде руководствовались правители. — В один прекрасный день, когда вернутся Забытые, они покажут, насколько могучи, и эта корона мала им, но, королева Фрея, мы молим вас принять на себя эту ношу хотя бы сегодня! — и он вновь положил корону мне на голову. Если б я могла, я б его обняла. На этот раз обошлось без происшествий. Открытая карета ждала меня в нескольких шагах, готовая пересечь город, и я полной тишине забралась в неё. Путешествие обратно в Форт было невообразимо мрачным. Мой отец действительно пытался сделать его помпезным и красивым, и стража стучала в барабаны, а я сидела в позолоченной повозке, что, казалось, сияла ярче солнца. Но люди не хотели праздновать. Казалось, весь город вышел посмотреть на меня, но никто не приветствовал проезжавший мимо экипаж. Большинство просто смотрело на меня или переговаривалось с соседями, обсуждая, почему этот подросток, эта девочка катается в королевской карете в драгоценных камнях вместо того статного короля, которого они все знали. Спрашивали друг у друга, как я, такая невзрачная, вообще могу ими управлять. Мой отец запретил мне улыбаться или даже обращать на них внимание. Мне нужно было продемонстрировать сейчас свою бесконечную власть, а любая открытость означала бы мою слабость. Впрочем, совершенно не трудно было сейчас казаться серьёзной, учитывая то, какое количество людей на меня смотрело. Но я знала, что они совершенно не впечатлены. Королева должна была быть более… просто более — больше, чем человек, просто притягивать к себе всеобщее внимание. А я, повторюсь, будто бы случайно попала в эту повозку. Полагаю, это не было такой уж и ложью — скорее даже правдой. Я смотрела вперёд, сосредоточившись на лошадях, что тянули мою коляску вперёд. Музыка заглушала говор толпы. Если б я хотела выжить, мне следовало бы начинать с малого. Сосредоточиться на своём совете и на дворянах при дворе. А они пусть и ведут дела с окружающим миром. Примерно так всегда и происходило, и ответственность бежала по ниспадающей, и правитель только по редкой необходимости смотрел на тех, кто были чуть ниже. Так что мне следовало только впечатлить придворных, потому что всеми остальными будут повелевать они. Потому что, если думать не только о тех, кто выжил, но и обо всём королевстве, о сотнях, даже о тысячах людей, у каждого из которых были свои желания, своё мнение, каждый мог быть разочарованным мной, каждый мог желать увидеть на троне кого-то другого на троне, не меня… тогда перед глазами моими всё шло пятнами — и приходилось отмахнуться от этой мысли. Даже знаменитый двор не смог так просто праздновать, когда сотни людей лежали, не дыша, но в старом тронном зале в Форте всё равно устроили маленький пир. Не было ни тортов с голубями, ни каких-то сложных десертов, ни каких-либо украшений на стенах. Просто притащили длинные столы, будто бы тут надо было место для сотен придворных. Казалось, пространство издевалось над каждым из нас. А ещё было больше стульев, чем живых гостей, и присутствующие разбрелись маленькими группами по залу. Я сидела за высокими столом, глядя на них, словно свысока. Как правило, монаршая семья и гости с радостью присоединялись к столу, но осталось так мало людей, что отец настоял на том, чтобы я сидела одна. Двадцать человек могло бы поместиться здесь, но вместо этого меня окружала одна только пустота — у королевы не было ни одного реального союзника. Наоми сидела внизу, за другим столом, и тоже была всё так же одна. Её чёрные волосы были уложены в сложную высокую причёску, но она накренилась набок. Кажется, она ничего не замечала. Мне надо было поговорить с нею. Надо было выяснить, как она себя чувствует, что с нею случилось — вот только я не смела сдвинуться с места. Мне предстояло вынести ещё как минимум несколько часов здесь. Была еда, по крайней мере, фазан с малиной, а ещё дикий кабан, но как только можно есть после того, как такое случилось на последнем пиру? Конечно, эти блюда я одобрила, но на самом деле я выбирала их в случайном порядке и едва съела по кусочку. В комнате царила кошмарная тишина. Я могла расслышать каждый скрип стула, каждый всплеск вина в бокале, каждый храбрый скрип ножа по тарелке. Пока весь этот фарс не подойдёт к концу, мы все будто бы в ловушке. Ничто не должно случиться — я повторяла это про себя, заставляя прожевать кусочек кабана. Но истинный мой испуг никуда не отступал — я всё ещё сидела у них на глазах. Я — мишень. Мы понятия не имели, что случилось на предыдущем банкете, так что, всё легко может повториться. Кто-то может попытаться закончить своё дело, поймать упущенного наследника. А я была для них такой лёгкой целью. Сидела здесь, ела эту еду, действовала так, будто бы считала себя непобедимой, а ведь на самом деле знала, что таковой не являлась. Они могли причинить мне боль так же легко, как и всем остальным, а я просто сидела здесь. Такая близкая, такая лёгкая мишень… Я встала. Мой стул громко оцарапал пол, все уставились на меня. Но я больше не могла этого вынести, ни единой минуты. Я забыла о том, как дышать. Это не было настоящей коронацией. Король Йорген никогда не был столь изолирован. У него всегда была музыка, танцы, вино, а стол ломился от людей, что были готовы отталкивать друг друга, лишь бы занять свободное место. Но я такой не была. Ведь я не умерла каким-то чудом и должна была править, но не знала, как — и никто мне не поверит, никто. Комната поплыла перед глазами. А мне просто надо дышать. Я буквально вылетела из этой комнаты, заставляя себя хотя бы не побежать вперёд. Моя стража мерно шагала за мной. Мне надо был воздух, всего лишь совсем немного воздуха. Я в нём нуждалась. Коридор казался спокойнее, по крайней мере, прохлада воздуха освежала. Я прижалась спиной к стене, закрыла глаза, пытаясь отбросить всё в сторону, и сосредоточилась на своём дыхании. Вдох-выдох. Я могу это сделать. Я могу. — Чего вы хотите? Я открыла глаза. Немного дальше по коридору стоял Уильям Фицрой, и глаза его всё ещё были немного красными, но не так, как прежде. — Я не знала, что ты здесь, — а что я ещё могла сказать? Мой голос звучал как-то слишком хрипло, но, по крайней мере, я уже могла разговаривать. — О, уже сбегаешь? — он рассмеялся, и звук громом пронзил меня. Обычно Фицрой казался светом, высмеивающим всё плохое, а теперь он ниворил жестоко. — Они никогда не должны были тебя короновать, это тебе не принадлежит. Я смотрела на него, на его грязные волосы, налитые кровью глаза и не могла отрицать. Во мне не было сил, чтобы пытаться лгать. — Ты имеешь право. Я — нет, — да любой дурак увидит это. — Но, что бы то ни было, так случилось. Он моргнул, и его глаза широко распахнулись. Если б он просто понял, что именно я сказала… Он открыл рот, чтобы вновь заговорить, но остановился. Мне хотелось призвать его — пусть расскажет. Вся тишина, всё притворство дня не про мою честь. Всё это подделка, когда печаль и слабость глубоко хоронят, но не тогда, когда это нужно. Я хотела его слов, его честности, вопреки тому, как жестоко это будет. Но он только покачал головой и отступил назад. — Простите. Он уходил. Руки мои тряслись. — Ваше Величество? — мой стражник подошёл чуточку ближе. — С вами всё в порядке? Нет, со мной не всё в порядке. Мне хотелось закричать, чтобы они ушли, сказать, что я должна дышать, дышать, дышать — наедине! — но это было бы так несправедливо, так несправедливо по отношению к страже… Фицрой совершенно прав. Мне здесь не место. Но если б я показала слабость, если б я убежала и спряталась, моя голова оказалась бы на плахе прежде, чем я только успела бы моргнуть. Если б кто-то забрал мой трон, если б даже я сама отступила… Я буду королевой до тех пор, пока я дышу — и умирать я не хочу. — Да, — ответила я охране. Мой голос дрожал, но слова срывались с губ. — Мне следует вернуться внутрь. Я шагнула обратно в зал. Пять Спустя несколько часов я стояла у двери в комнату Наоми, пытаясь набраться смелости, чтобы постучаться. Один из стражников показал мне дорогу к этому коридору на четвёртом этаже, где поселилась уцелевшая знать. Казалось, здесь никто не ходил даже несколько сотен лет, но теперь здесь поселили придворных. Вокруг воняло плесенью, несколько факелов светили так слабо, что это казалось подвалом, а не домом. Мне нужно было увидеть Наоми, чтобы поговорить с нею, но теперь, когда я оказалась здесь, я понятия не имела, что могла сказать. Её горе приводило меня в ужас. Я ненавидела себя за эту мысль, но страх вопил во мне — ведь я не знала, что говорить, я могла ляпнуть что-то не то. А то и хуже! Мне хотелось ступить туда, увидеть её и заставить все печали растаять. Хотелось рассказать ей, как действовать, продемонстрировать, как можно улучшить всё в этом мире. Но если её брат мёртв, если он умер, я этого никак не изменю — и жуткая беспомощность будто приклеила меня к месту. Зачем нужен друг, что не способен помочь? Но я не могла позволить себе избегать её. Каким бы я была другом, если б отказалась от неё только потому, что не знаю, что сказать? Я не могу позволить ей думать, что она осталась одна. Я трижды постучалась в дверь. Прошла целая бесконечная минута, прежде чем её приоткрыли, и Наоми выглянула в щель. Она казалась будто частью себя самой. Сложная причёска с коронации была разрушена, и теперь наполовину сплетённые пряди спадали на плечи. Под глазами виднелись тёмные круги, будто бы ушибы под её огромными глазами. Она мгновение смотрела на меня, а после бросилась вперёд, крепко обхватив меня руками. — Фрея! — мы столкнулись, и она уткнулась головой мне в ключицу, затылок болезненно ударил в подбородок. Она что-то пробормотала мне в плечо, но я не могла разобрать ни единого слова, так что вынуждена была только притянуть её к себе поближе, чтобы успокоить. Я осознала, что она рыдала. — Мне… Мне так жаль… — слова эти претили мне, но срывались с губ. — Жаль, что я оставила тебя вне Форта одну, жаль, что я до этого тебя увидеть не могла… Я хотела, я спрашивала и спрашивала, но вокруг было столько хаоса, а мой отец, он… Она покачала головой. — Я знаю, что ты не могла видеть меня, я прекрасно понимаю, что тебя не отпускали. Так и было. Я на тебя не сердита, — она вновь сжала меня в объятиях, а после отстранилась. — Ты зайдёшь? — Да, — кивнула я. — Да, если… Если я конечно могу… Вот и всё, — мне хотелось сказать что-то, но я не могла — только посмотрела через плечо на стражника, что застыл в нескольких футах вот меня. — Ведь вы подождёте меня здесь? — Если Ваше Величество пожелает.