– Ну, ладно, – решительно отрезал гигант, удовлетворенный результатом, и хлопнул в ладоши. – Вопрос улажен. За дело! Ни слова из того, что здесь было сказано, не должно выйти за пределы этого ангара, и я не произносил того, что вы только что услышали. Понятно? На пороге ангара вдруг появилась собака. Она довершила команду единомышленников. Хозье очнулся от сильнейшей боли в затылке. Было такое впечатление, что кто-то забавы ради просверлил ему черепную коробку дрелью. Он открыл рот, чтобы вдохнуть немного воздуха, и сразу почувствовал на языке какую-то теплую жидкость с железистым привкусом. Кровь… Наверное, когда его ударили, он прикусил себе язык. Он попытался приподнять руки, но они были к чему-то привязаны, а сам он лежал на земле с разведенными в стороны руками и ногами. Кроме листвы, отливавшей на закатном солнце багрецом, вокруг ничего не было. Он приподнял голову, уперся подбородком в грудь и увидел массивные металлические колья, вбитые в землю на уровне его лодыжек и кистей. К ним он и был привязан, его тело сейчас походило на косой крест Святого Андрея… Говорят, такой крест служил орудием пытки святого, потому его и назвали андреевским. В ушах неотвязно гудел шум потока. Под затылком у него оказался здоровенный камень, лежать на котором было очень больно, левую щеку обжигала крапива. Он попытался оглядеться, подняв голову, но шея быстро устала. А внизу, в Эгвиве, должно быть, наступил обычный вечер. Или почти обычный, учитывая сложившиеся обстоятельства. Зато здесь, в отдаленном подлеске, вот-вот разверзнется настоящий ад. Ужасная перспектива неминуемой смерти, и вместо палача, вместо смертельного удара, будет… вот это… Разве такое возможно? Вот уж никогда не думал, что будет побежден и убит… вот так. Он вдруг разразился громким смехом, из горла вылетали звуки, похожие не то на рыдания, не то на стоны. – Да мать вашу, не верю-у-у!!! Смех внезапно оборвал сильный удар по ребрам, и грудь прорезала острая боль: наверняка одно ребро было сломано. Марсьяль Хозье заорал. Принялся ругаться. Потом захотел что-то сказать, но получил в лицо порцию вонючего теплого душа, который растекся по волосам и шее, заставив его задохнуться и закашляться. Моча… На него помочились! Он икнул, сплюнул и поднял глаза на две ноги, крепко стоявшие на земле у него за головой. Потом скользнул взглядом вниз, к собственным ногам. Чьи-то руки лихорадочно расстегивали на нем пряжку брючного ремня и уже принялись за ширинку. – Что вы делаете? Вы с ума сошли! Прекратите! Что вы делаете? Грудь его подпрыгнула от короткого, отчаянного вдоха. Сердце пустилось в галоп, пот и моча стекали со лба. Но когда, вытаращив полные слез глаза, он увидел, что к его промежности подносят огромные щипцы, он впервые за много лет помочился без усилий. Сервас не слышал душераздирающего вопля в лесу. Его никто не слышал, кроме самих убийц. Все приникли к телевизорам, вслушиваясь в комментарии по результатам матча. Ну, во всяком случае, те, кто увлекались спортом по телевизору. Но только не он. Ему спорт по телевизору не нравился, да и сам по себе спорт тоже. В отеле он выпил сразу три порции виски, и этого хватило, чтобы захмелеть или почти захмелеть. Он никогда не дружил с алкоголем. И теперь, когда он, скинув ботинки, не раздеваясь, растянулся на кровати, его разум превратился в дом, открытый всем ветрам, и любые мысли могли туда забраться, как домушники, без всякого приглашения. И все они возвращались к Марианне: Что ты сейчас делаешь? Где ты? Где прячешься? Ты молчишь, потому что боишься, что он тебя найдет? Но кто «он»? Или он тебя уже нашел, схватил и увез далеко отсюда? Нет: ты здесь, ты совсем близко, я это чувствую… Откуда тебя привезли в том фургоне? Скорее всего, он тебя накачал наркотиком. Ты не сопротивлялась и даже не пыталась убежать… А что за парень держал тебя за руку? Маршассон умер, и он тоже… Это не может быть простым совпадением. Они явились, чтобы свести с ним счеты. Чтобы он не заговорил и не раскрыл, кто за всем этим стоит? Так он один или их несколько? Нет, в любом случае двое: молодой парень и Маршассон. А теперь молодой держит тебя взаперти? Это от него ты убежала той ночью? В подвале были картонные тарелки и стол со спиленными углами, чтобы ты не могла пораниться… Но ты же могла попытаться вскрыть себе вены пластиковой вилкой или ножом… или отодрать пробковую звукоизоляцию… Тебя заковали? Или ты не сделала этого, потому что не хочешь умирать? Или по другой причине? После всех этих лет у тебя должны были случаться моменты слабости… А может, Маршассон за тобой следил? И не сводил с тебя глаз? Ирен ответила после первого же гудка. Он понял, что она не может заснуть, так же как и он. – Надо проверить, нет ли в подвале потайной комнаты, – сказал он. – Комнаты? – Ну да. Я уверен, что Маршассон охранял ее круглосуточно. Он не мог позволить себе роскошь ее упустить. И надо попросить соседа составить фоторобот того парня, что привез ее в фургоне. – Ты же прекрасно знаешь, что после стольких месяцев у нас очень мало шансов получить достоверный портрет. – Надо все же попытаться. Соседу целыми днями нечем себя занять, кроме как наблюдать, что происходит на улице. Я уверен, что он скорее забудет даты рождения своих детей, чем возникшее перед ним незнакомое лицо… – Ладно, я завтра туда кого-нибудь пошлю. А тебе надо попытаться выспаться, Мартен. Ирен отсоединилась. На самом деле ей не спалось. И не только из-за треволнений расследования и возбуждения сыщика, взявшего след и начавшего перебирать гипотезы. Час тому назад она говорила с Жужкой по скайпу, и сейчас ей хотелось кричать, что-нибудь разбить, самой биться в стену и плакать. Она увидела себя на Санторине, в отеле «Дельфини», несколько лет назад. Жужка потягивалась на балконе, как кошечка на солнце, море и небо перекликались синевой, ослепительно белые дома ступенями поднимались на прибрежные скалы. Эти черные скалы породил вулкан, и тот же вулкан бушевал в их сплетенных телах. Они проводили время за танцами, вином и поцелуями… Жужка была самой красивой женщиной, какую она видела в жизни. Все мужчины на острове оборачивались ей вслед. Они догадывались, что шансов у них нет, и втайне бесились, видя, что такая красота проплывает мимо. Ирен знала, что ее мысли – глубочайшая несправедливость, но сам факт, что болезнь поразила такую женщину, как Жужка, она воспринимала как аномалию. Как ересь. Как ошибку космического масштаба. Потому что если бог существует, то ее подруга – самое красивое из всех созданий, родившихся согласно его проекту. Но оказалось, что бог – косорукий кустарь, который что-то там мастерит в своей паршивой мастерской по воскресеньям. И он в очередной раз все просрал… Она посмотрела на часы. Десять минут первого. Город за окнами спал. Или делал вид, что спит. Интересно, сколько обитателей Эгвива говорили или думали о происшествии? Сколько из них, сидя под защитой домашнего очага, втайне подозревали такого-то или такого-то из своих соседей? Сколько из них сомневались в эффективности работы полиции? Она встала, подошла к окну и всмотрелась в городские огни, в сумрак гор. Ирен не видела, как два силуэта в черных капюшонах и черных спортивных костюмах скользнули в ближайшие к отелю улочки, с баллончиками краски в руках, и вывели на фасаде: ПОЛИЦИЯ ПРИКРЫВАЕТ УБИЙЦ, а потом растворились в той же темноте, откуда появились. Пятница 32 Мобильник завибрировал и помешал досмотреть сон. Во сне Сервас наблюдал за Леа, которая танцевала с другим. Танцевала и флиртовала. На какой-то вечеринке с людьми, с которыми он не был знаком. Каким образом их занесло на эту вечеринку, он не знал. Играла музыка, потешный микс: босанова, Элвис Пресли и «Куин». Венсан когда-то давал ему их послушать, приговаривая при этом: «Король и Королева». Леа танцевала с парнем лет на двадцать ее моложе. На ней было слишком облегающее платье, и парень пялился на нее, как на румяный аппетитный фрукт. Не нравится мне все это, думал он во сне, перехватывая беглые взгляды, которые она ему посылала. Неужели он ревновал? Ну, разве что совсем немножко… Телефонная вибрация выдернула его из сна, как раз когда он, пройдя всю танцплощадку, взял Леа за руку и сказал: «Ладно, на сегодня хватит». А она рассмеялась и снова бросилась в объятия партнера. Интересно, что вообще снится мужчинам, когда они спят? Что их жены им изменяют? Или что их дети их убивают? Что у них украли деньги? Что потеряли работу, что их гнобит хозяин? Мартен был сыщиком. И во сне он видел то, что видят сыщики. Ему извлекали пулю из сердца, надевали на голову полиэтиленовый мешок, двое людей, прижавшись друг к другу, сгорели заживо у него на глазах, он шел босиком по снегу после операции на печени, его тащила за собой снежная лавина, он ехал по встречной полосе автострады, а за рулем сидел студент, замысливший покончить с собой. Нет, это были не сны, а скорее воспоминания, затесавшиеся в сновидения, как фальшивые ноты в оркестровую партитуру. Но на этот раз ему приснилась Леа… – Мартен, это Ирен, – сказала Циглер. Он спросил себя, который же сейчас час. За окном был ясный день. – Надо, чтобы ты приехал. – Что случилось? Она помолчала. – Нашли тело Марсьяля Хозье. Примерно час назад позвонила его жена и сказала, что он не пришел ночевать. Его нашли только благодаря телефону. Теперь помолчал он. – Как это случилось? – Как и в прошлые разы… отвратительно. Приезжай скорее, сам увидишь. Я послала сообщение с координатами джи-пи-эс тебе на телефон. – А как ими пользоваться? Видимо, Ирен забыла, что он с гаджетами не в ладах. И сразу ему объяснила. – Хорошо. Он отсоединился и только сейчас обнаружил, что всю ночь проспал, не раздеваясь, на высокой и широкой кровати с просевшим матрасом, которая занимала почти все пространство его тесной комнатки под крышей. Он наскоро принял душ и почистил зубы, не переставая думать о сновидении. Он знал, откуда оно взялось: недели две назад он без предупреждения приехал к Леа в больницу. Идя по коридору, он увидел, что она увлечена разговором со своим коллегой, молодым врачом лет тридцати, с коротко остриженными темными волосами. Парень был хорош собой, атлетически сложен, а ростом чуть пониже Леа, совсем как он сам. Вид у молодого доктора был холодный и самоуверенный, но Леа как-то по-особенному смотрела ему прямо в глаза и что-то говорила, стоя совсем близко и почти шепча на ухо, и Мартену стало неловко. Он подошел к ним с чувством, что ему не хватает кислорода. А когда Леа увидела его, ему стало неловко, будто он им помешал. И еще ему показалось, что между ними есть некое тайное единство, к которому он не допущен. Он тогда машинально взглянул на бейджик врача, где было написано: «Доктор Жером Годри». Сервас вытерся, вернулся в номер и проверил телефон. Там обозначился непринятый вызов от Леа. Должно быть, она звонила, когда он был в душе. Вчера вечером он не заметил, как заснул, и ночных звонков не слышал. Перезванивать он не стал: на это не было времени. Выйдя из лифта в холл, Мартен обнаружил там сидящего на стуле Матиса. Вместо планшета на коленях у него лежал «Гарри Поттер». Это его порадовало. Однако вид у мальчугана был не очень счастливый. Даже если он улыбался, в глубине глаз таилась печаль, совсем, как у Гюстава, и от этого у Серваса сжалось сердце. Он рассердился на себя, что не позвонил сыну вчера, и дал себе слово, что позвонит в первую же свободную минуту. – Ну, и как тебе? – осведомился он, проходя мимо мальчика. Матис оторвал глаза от книги и улыбнулся: – Это лучше, чем фильм! – А я что говорил? – торжествующе заметил Сервас и пошел дальше. – Матис, где тебя носит? – крикнула мать из-за стойки. – Вечно ты копаешься! Ты еще хуже отца! Иди сюда! Да пошевеливайся! В ее голосе не было ни капли нежности, и Сервас увидел, как мальчик обреченно пожал плечами и послал ему разочарованную улыбку.