Пересекая шоссе 42, он направился в пригород. Сцепление в ее машине было не жестким, но тем не менее оно убило его щиколотку и колено, и его путь занял много времени, ему приходилось ехать на третьей скорости. Однако, как замороженный он ехал вперед. Ну, эмоционально замороженный. После многих миль, появились большие особняки с профессионально ухоженной землей, словно он въехал в интерьер какой-то комнаты, а не находился на дороге. У многих были причудливые ворота, каменные заборы и скульптуры на газонах. Элитные машины и такие же деревья. Камеры безопасности. Роллс-ройсы и Бентли стояли на дороге. Родовое поместье Саттон Смайт было левее. Оно тоже стояло на холме, который был не так высок по сравнению, на котором возвышался Истерли, но ее особняк из кирпича, по истине точно соответствовал штату Джорджия, построенный в начале 1900-х годов, по площади прилегающего участка за тридцать тысяч квадратных футов, делал его больше, чем старое логово Эдварда. Подъехав к воротам, он опустил стекло и ввел код на клавиатуре, чтобы проехать вперед. Огромные железные ворота разделились надвое и стали открываться, предоставляя ему проход по извилистой дорожке вглубь поместья, оставляя огромный след в разросшейся стриженой траве. Также как и в Истерли, дом был окружен магнолиями и другими деревьями, с разросшейся кроной. В стороне виднелся теннисный корт, закрытый живой изгородью, а гаражи были где-то еще дальше. Дорога петляла к входу особняка, где стоял черный лимузин, Мерседес С63, скромный Camry и два внедорожника с тонированными стеклами, припаркованные в ряд. Он остановил пикап Шелби поближе к входу, и заковылял к резным дверям. Несколько раз стукнув латунным молотком о дверь, он вдруг вспомнил, сколько раз он приходил сюда в черном галстуке и костюме прямиком заходя внутрь. Но он и Саттон уже не те. Дворецкий Смайтов, мистер Грэм, открыл двери. Надо отдать ему должное, он постарался не выдать своего удивления, хотя его глаза широко распахнулись и не только по тому, что Эдвард был в джинсах и рубашке вместо костюма. — Мне нужно увидеть Саттон. — Сожалею, сэр, но она принимает гостей… — Я по делу. Мистер Грэм склонил голову. — Конечно. Гостиная для приема гостей, если вы были там? — Я знаю дорогу. Эдвард, прихрамывая прошел через фойе, мимо кабинета, направляясь в противоположную сторону главной гостиной, где принимались коктейли. Учитывая, внедорожники, стоявшие перед домом, вполне вероятно, что губернатор Кентукки прибыл на ужин, и Эдвард мог только догадываться, что могло здесь обсуждаться. Дело могло касаться бурбона. А возможно и сбора средств. Для школ. Саттон усиленно занималась благотворительностью и хотела быть в курсе всего. Возможно, она будет когда-нибудь даже баллотироваться на какую-нибудь государственную должность. Он конечно же проголосует за нее. Войдя в великолепную гостиную, он огляделся и подумал, что прошло много времени, когда он был здесь в последний раз. Когда же он приходил сюда в последний раз? Он не мог вспомнить… он взглянул на лимонно-желтые шелковые обои, дамасские шторы цвета весенней зелени, диваны с кистями на подлокотниках и картины Сислея, Мане и Моризо, и решил, что здесь, как у роскошного отеля присутствует своего рода некая анонимность, отображающая родословность: здесь не было картин современного искусства, все было вполне гармоничным и бесценным, не было нагромождения в беспорядке безделушек, всего лишь несколько семейных фотографий в серебряных рамках. — Вот так сюрприз. Эдвард медленно развернулся, и на миг потерял дар речи. На Саттон было одето красное платье и ее прическа была высокой, дополненная шиньоном брюнетки, духи должно быть были по-прежнему Must de Cartier. Но поразило его не это. На ней были рубины, которые он ей подарил. — Я помню эти серьги, — тихо сказал он. — И эту брошь. Своими длинными пальцами она дотронулась до мочки уха. — Я все еще люблю их. — Они по-прежнему идут тебе. Van Cleef & Arpels набор — бирманских прекрасных бриллиантов. Он подарил ей, как только она стала вице-президентом корпорации «Ликеро-водочные заводы Саттон». — Что случилось с твоей щиколоткой? — спросила она. — Судя по тому, что ты надела сегодня красное, ты собираешься говорить о УЧ, — Университете Чарлмонт. Вперед Орлы. И Нахрен Тигров. — Стипендиях? Или расширении стадиона Папы Джона. — Итак, ты не хочешь говорить, почему ты хромаешь на одну ногу. — Ты… прекрасно выглядишь сегодня. Саттон снова потеребила сережку, потом прошла немного вперед. Платье было, скорее всего от Кельвина Кляйна, от maison de haute couture, не массового производства, его струящиеся линии были настолько гладкими, настолько элегантными, что от женщины невозможно было отвести глаз. Она прочистила горло. — Я не могу представить, что ты пришел поздравить меня. — С чем? — спросил он. — Не обращай внимания. Так зачем ты здесь? — Мне необходимо, чтобы ты исполнила обязательства по кредиту под недвижимость. Она выгнулась бровь. — О, на самом деле. Это явный прогресс. В прошлый раз, когда мы говорили об этом, ты потребовал, чтобы я разорвала договор в клочья. — У меня есть номер счета для перевода. — Что изменилось? — Куда ты хочешь мне отправить информацию о состояние счета? Саттон скрестила руки и прищурилась. — Я слышала о твоем отце. Сегодня в новостях. Я не знала, что он совершил… прости, Эдвард. Он позволил ее словам повиснуть в воздухе. Здесь он ничего не мог поделать, он не собирался говорить о смерти отца, тем более с ней. И в тишине, он ощупывал глазами ее тело, вспоминая, каково это прикасаться к ней, представляя, как он встал рядом и зарылся в ее волосы, чувствуя их запах, ее кожу… только на этот раз, он знал, что это была она. Боже, он хотел ее обнаженной, вытянувшейся перед ним, чувствовать ее гладкую кожу и слышать стоны, когда он накрывал ее собой. — Эдвард? — Ты выполнишь условия кредита под недвижимость? — нажал он. — Иногда помогает, стоит только поговорить. — Итак, давай обсудим, куда можно перевести десять миллионов. Шаги в коридоре заставили их повернуться. И что вы думаете? В богато украшенном арочном проеме показался сам губернатор. Губернатор Дэгни Бун, да, потомок настоящего Дэниела, и у него было такое лицо, которое спокойно могла быть на двадцати долларовой банкноте. Несмотря на свои сорок семь, у него было полно волос, естественно, темных, тело, отточенное часами игры в теннис, и в нем чувствовалась сила человека, который только что выиграл свой второй срок с большим отрывом. Он был женат на своей школьной подруге в течение почти двадцати трех лет, имел троих детей, но четыре года назад его жена умерла от рака. С тех пор он был один, насколько было известно общественности. Он взглянул на Саттона, но взглянул ни как политик. Его взгляд задержался чуть дольше, словно он с каким-то трепетом наслаждался ее видом. — Так это свидание, — протянул Эдвард. — С полицией, как сопровождение. Как романтично. Бун вскользь глянул… и глазам своим не поверил, словно он не признал Эдварда. Игнорируя его насмешку, Бун шагнул вперед с протянутой рукой. — Эдвард. Я не знал, что ты вернулся в город. Мои соболезнования по поводу смерти твоего отца. — Только часть меня вернулась, — произнес Эдвард, все же пожимая руку, только лишь потому, чтобы потом не выслушивать упреки Саттон. — Поздравляю с победой в ноябре. Снова. — Предстоит много работы, — губернатор взглянул на Саттона. — Извините, что вмешиваюсь, но ваш персонал интересуется можно ли подавать ужин? Или стоит организовать еще одно место за столом? Я могу помочь. — Он не останется… — Я не останусь… — Как одновременно, — губернатор улыбнулся. — Хорошо. Я оставлю вас. Было приятно повидаться с тобой, Эдвард. Эдвард кивнул, и не упустил, как мужчина, выходя из комнаты, легко сжал руку Саттон. — Новый парень? — протянул он, как только они снова остались одни. — Не твое дело. — Ты не отрицаешь. — Куда ты хочешь, чтобы я перевела деньги… — Почему ты не отвечаешь на вопрос… — Потому что не хочу. — Так это свидание.