Юэль косится на Нину. Надеется, что песня заглушает этот разговор. – Она плохая, – повторяет мама. Юэль пытается придумать, что на это ответить, но, возможно, лучше не говорить ничего. Надо отвлечь маму, пока последняя мысль не успела укорениться в голове. – Бьёрн и София поздравляют тебя с праздником, – говорит он, достает телефон и находит мейл. – Это – Бьёрн? – спрашивает мама. – Да. – Он очень хочет меня навестить. Но Юэль не разрешает ему приехать. Юэль смотрит на фотографию на экране. На ней брат запечатлен с семьей в пляжном баре в Торремолиносе в Испании. Они только что прилетели и все еще бледнее окружающих. На сыновьях форменные футболки в цветах шведского флага. На Софии вязаное бикини и соломенная шляпа. Бьёрн обнимает ее за талию. Они выглядят счастливыми и уже отдохнувшими. – Вот оно что, – произносит Юэль. – Да, по ним и правда видно, что они гораздо больше хотели бы быть здесь. Мама кивает, пока Юэль показывает другие фотографии. Дети в восторге стоят перед прилавком с мороженым всех цветов радуги. Полицейские едут на сегвее по выложенной камнем набережной. Большие блюда с морепродуктами. У Бьёрна обгорел нос. – Мои мальчики никогда друг с другом не ладили, – вздыхает мама. – Не знаю, что мне делать. Юэль убирает телефон в карман. Одна из старушек пристально наблюдает за ним. Когда они встречаются глазами, она вытягивает губы трубочкой и посылает ему воздушный поцелуй. Пальцами теребит висящую на шее тревожную кнопку. – Добрый день, – здоровается Эдит, сидящая по другую сторону от Юэля, и дергает его за майку. – Меня зовут Эдит Андерссон, я секретарь директора Пальма. Надо выбираться отсюда, но Юэлю не хочется возвращаться в пустой дом. И еще больше не хочется в Стокгольм, ведь что на самом деле его там ждет? В отличие от своей мамы Юэль может поехать куда угодно, но ехать ему совершенно некуда. Он встает и говорит маме, что идет в туалет. Она кивает с отсутствующим видом. После хаоса на улице тишина в коридоре отделения Г приносит облегчение. Юэль проходит мимо маминой двери и замечает, что на ней появилась табличка с именем. Написанная не маминым почерком. Он вспоминает мешанину из букв в квадратиках кроссвордов. Возможно, мама пыталась написать свое имя, но ей это не удалось, и не поэтому ли она стала есть бумагу – от беспомощности или стыда за то, что ей не удалось подчинить себе буквы? Даже не быть в состоянии написать собственное имя. Из комнаты для персонала выходит Сукди с термосами в руках. Приветливо улыбается. – Снаружи все идет хорошо? – спрашивает она. – Во всяком случае, это не похоже ни на одно празднование Мидсоммара, на котором я был, – отвечает Юэль. – Вам помочь? – Спасибо, – улыбается Сукди, протягивая ему один термос. – Можно вас кое о чем спросить? Как вы думаете, Моника знает моего отца? – Вашего отца? – Его зовут Халид, он почти ее ровесник. Он работал на кондитерской фабрике. Юэль мотает головой: – Вряд ли. В последнее время она почти ни с кем не общалась. По крайней мере, насколько мне известно. Кажется, Сукди сомневается. – Просто вот… мне показалось, она кое-что о нем знает. – Она сказала, что Нина убила собственную мать, так что сомневаюсь, что ее словам можно верить, – смеется Юэль. Сукди улыбается. – А почему вы спрашиваете? – интересуется Юэль. – Да так. Просто интересно. Сукди останавливается у двери Г7, рядом с маминой квартирой. Там живет старушка в берете. На табличке имя АННА. Над буквами летает что-то похожее на бабочку. – Знаете что? – говорит Сукди, протягивая Юэлю второй термос. – Можете взять и этот тоже? Я очень быстро загляну к ней. – Конечно. Встретимся снаружи. У Юэля за спиной открывается дверь. Он успевает услышать, как Сукди зовет Анну по имени, и дверь за ней захлопывается. Юэль идет по коридору, и старческие голоса, доносящиеся из сада, звучат все громче. Выйдя на задний двор, он ударяется о них, словно о стену. Юэль ставит термосы на стол перед Ниной. Колеблется. – У тебя есть время поговорить? – наконец спрашивает он. – Зависит от того, о чем речь. Я на работе, – не глядя на него, отвечает Нина. – Да, понимаю. Я только хотел сказать, что сожалею о том, какой вышла наша последняя встреча. – О’кей! Конечно. – Я хочу сказать, мы не обязаны снова становиться лучшими друзьями. Просто не хочется, чтобы было вот так. Нина вздыхает, но сейчас хотя бы смотрит ему в глаза: – Знаешь, все в порядке. – Точно? – Да, точно. Кажется, это только для тебя является проблемой. – Взгляд Нины холоден. – Я выросла и продолжила жить дальше. Может, и ты попробуешь? Затем она поднимается и уходит, а Юэль остается стоять у стола. Злость несется по его кровеносным сосудам, словно вихрь, набирая бешеную скорость. Он хотя бы попытался. Попросил прощения. Но Нина этого не сделает никогда. Ни за то, что случилось в последний раз, ни за произошедшее двадцать лет назад. «Ты все испортила, – думает он. – Надеюсь, оно того стоило и ты сейчас чертовски счастлива». Виборг начинает плакать. Она все еще смотрит на остатки торта и качает головой. – Я что, такая старая? – причитает она. – Мне девяносто пять? Парень, который играл на гитаре, садится рядом со старушкой и осторожно вытирает ей щеки салфеткой. – Да, – улыбается он, – подумать только, вы так стары и все равно здоровы и бодры. – Но тогда… тогда моим родителям должно быть ужасно много лет. Им же не может быть далеко за сто? А мой муж, как он может… Голос Виборг затихает, когда плач берет верх. Наблюдать за ее горем невыносимо. Но никто из других стариков не реагирует. Юэль пытается установить зрительный контакт с мамой, но она с интересом на что-то смотрит. Он следит за ее взглядом. Нина стоит в дверях на входе в коридор отделения Г. Сукди тихо с ней разговаривает, и создается впечатление, что что-то произошло. Нина Нина открыла окно в квартире Анны, чтобы впустить свежий воздух. Осторожно вымыла тело и надела на него особенно вместительный подгузник. Причесала тонкие волосы. Одела старушку в темно-синее платье с белыми пальмовыми листьями, в котором, как она знала, Анна чувствовала себя красивой. С улицы за парковкой уже слышны пьяные голоса. Началось празднование Мидсоммара. Сейчас три часа дня. Нина не спала больше суток, но хочет остаться здесь и дождаться врача, который констатирует смерть, после чего тело увезут. Чтобы Анна не была одна. Если ее сознание все еще присутствует в этой в комнате, то она будет знать, что кто-то позаботился о ней. Нина зажгла свечу на прикроватном столике. Убрала со стен все, что напоминает о болезни, на случай, если вопреки ожиданиям приедет кто-то из родственников. До начала работы в «Соснах» Нина никогда не видела труп. Смерть была чем-то пугающим и неизвестным. Но здесь она быстро стала обычным явлением. Нина видела, как умирали десятки людей. Многие из них прямо в этой комнате. Она дежурила у их постели. Видела, что смерть приходит относительно внезапно, как сейчас, или наступает медленно и неумолимо. Случалось, что она не могла сдержать слез, сидя рядом с умирающим, и тот ее успокаивал: Девочка, не стоит расстраиваться из-за меня. Или, напротив, пыталась утешить умирающих, держала их за руку, пока они переходили на ту сторону в ужасе от того, что их там ждет. Сама Нина не боится смерти с тех пор, как сидела у постели мужчины по имени Бенкт. Тогда она работала в отделении В. Стояла ночь, и в отделении больше никого не было. Его дыхание становилось все слабее, а паузы между вздохами все длиннее. А потом Бенкт совсем перестал дышать. Нина измерила пульс, но его не было. Она как раз собиралась закрыть бедняге глаза, когда он вздрогнул. Посмотрел на нее. Там так прекрасно, изумленно сказал он. Поэтому мы ничего и не знаем. Если бы знали, не оставались бы ждать здесь на земле. Нина поглаживает щеку Анны. Надеется, что Бенкт был прав. Что сейчас она уже в том прекрасном месте. – Мне будет вас не хватать, – тихо произносит Нина. – Вы мне очень нравились. И не только мне – всем нам. На парковку въезжает машина, и Нина узнает звук двигателя. Эти люди приехали забрать тело Анны. В квартире сделают уборку. Продезинфицируют кровать. Элисабет позвонит следующему человеку в списке ожидания и сообщит, что в «Соснах» освободилось место. Но еще некоторое время эта комната будет домом Анны.