– Она упоминала об этом, – вспоминает Юэль. – Но он же жив, так? – Да, – отвечает Нина. – Почему ты спрашиваешь? – Со мной она говорила о моем отце… и об одном парне, которого я знаю. Они оба умерли, как и твоя мама. Юэль трет лоб. Смеется: – Это какой-то бред. Я пытаюсь мыслить логически о чем-то, что… логичным не является. – Обо мне и Маркусе она тоже знала. Такое, о чем я никому не рассказывала. Юэль молча смотрит на Нину. Она рада, что он и сейчас не спрашивает о подробностях. – Иногда она рассуждает о себе в третьем лице, – добавляет Нина. – И говорит отвратительные вещи о Монике. – Да, – соглашается Юэль. – Я тоже это слышал. Нина фокусируется на нем. Ей приходится заставлять себя, чтобы не посмотреть через плечо, не стоит ли Моника в дверном проеме, привлеченная разговором о ней. – Даже ее голос становится другим, – говорит Юэль. – Как будто внутри сидит другой человек. Глаза Нины наполняются слезами. Становится трудно дышать. Она теребит свой пустой стакан. – Лиллемур боится Моники, – продолжает рассказывать Нина. – Она сказала, что ангел-хранитель на самом деле не ангел-хранитель, что он «из другого места». – А кто же он тогда? Типа демон? Может, стоит позвонить католическому священнику? Однако попытка Юэля пошутить имеет обратный эффект. Нине хочется только плакать. Моника и этот дом были ее прибежищем. Некоторые из самых светлых воспоминаний в ее жизни связаны с этой кухней. А теперь Моника превратилось в пугающее существо. – Я пошутил, – объясняет Юэль, и Нина понимает, что он неправильно истолковал ее молчание. – Знаю. Интересно, существуют ли люди, которые в таком разбираются? Например, медиумы или вроде того. – Не хочу никого вмешивать. Если это окажется не тот человек, может стать только хуже. Нина кивает. Молчание повисает между ними, и Нина ищет, что сказать. – Если католические священники все время были правы, я попаду в ад, – говорит Юэль. – И я, – кивает Нина, и Юэль смеется: – Если есть кто святой, то это ты, нет? Нина не отвечает. Ты точно знала, что делаешь. Ты во всем виновата. – В «Соснах» что-то случилось? – спрашивает Юэль. – Кто-то умер? – Там все время кто-то умирает. – Кто-то близкий? Нина мотает головой. Все близкие, но никто не близок в этом смысле, что бы ни было этим смыслом. Юэль протягивает ей бутылку. Нина отказывается: – Я и так выпила слишком много. – Можешь переночевать здесь, если хочешь. – Не думаю. – Можешь занять комнату Бьёрна. В голосе Юэля слышится отчаяние, и Нина понимает: оно связано с тем, что в доме включены все лампы. – Нет. Я должна поехать домой. Но должна ли на самом деле? Нина не хочет домой, не хочет оставаться наедине со своими мыслями, несмотря на то что там Маркус. Она бы никогда не смогла ему обо всем рассказать. Мысль о его реакции заставляет ее подавить истерический смешок. Кажется, Юэль этого не замечает. Он крутит в руке стакан с виски. – Понимаю, – говорит он. – Я просто не хотел быть один. Я… мне страшно. Его признание усиливает страх Нины. Так легко представить себе звук босых ног по полу у нее за спиной. Хриплый голос, который становится все ниже и потом раздваивается. Нина смотрит на люстру. Она светит не мигая. – Я тоже это заметил. – говорит Юэль. – Иногда что-то происходит с лампами. Слезы снова обжигают веки изнутри. – В «Соснах» начали появляться жирные пятна, – сообщает Нина. Юэль смотрит поверх ее плеча в сторону спальни. Нина очень напряжена. Не оборачивайся – вдруг она там стоит? – Здесь было пятно рядом с кроватью мамы, – говорит Юэль. – Но оно не возвращалось после того, как она переехала. – Значит, то, что происходит в «Соснах», началось с появлением Моники. Они долго сидят молча. Нина не знает, как ей с этим справиться. Ни малейшего представления. – Я был под кайфом, когда привез маму в «Сосны», – внезапно признается Юэль. – Но все было не так, как ты думаешь. Я так нервничал, что принял ее успокоительное. Это был халдол и… в общем, не самая удачная была идея. Я только хочу, чтобы ты знала, что я не принимаю наркотики больше шести лет. Вернее, не принимал до рецидива на Мидсоммар. – И он поднимает стакан, словно только что прозвучал тост. – Как видишь, теперь я чист. Нина не отвечает. Юэль снова смотрит в стол. Кажется, собирается с силами. Нина ждет. – Нина, – продолжает Юэль, – я сожалею о том, что сказал, когда ты была здесь в последний раз. Я… на твоем месте я бы тоже не поехал со мной в Стокгольм. Ты правильно сделала, что осталась. И сейчас я тебя понимаю. Нина качает головой: – Теперь это не важно. – А для меня важно. Я так часто винил тебя все эти годы, думал, что моя жизнь сложилась бы иначе, если бы ты поехала со мной. Но мои ошибки – только мои. В «Анонимных наркоманах» нас этому учат, но я, видимо, медленно все схватываю. Нина задумывается, был ли мертвый парень, о котором Моника говорила с Юэлем, одной из этих ошибок. Но ничего не говорит. Юэль избавил ее от встречных вопросов, и она платит ему тем же. – Велосипед Моники все еще здесь? – спрашивает она. – Если да, то вот мой способ вернуться домой. Юэль кивает, и Нина пододвигает свой стакан к нему. «Сосны» Скоро полночь, и Рита только что начала обход. Она снимает перчатки, пишет большую букву «А» в дневнике дефекации в комнате Виборг. Сегодня вечером Виборг на удивление спокойна. Ни плача, ни отчаянных телефонных звонков. Она просто молча смотрит на Риту. Петрус молчит, пока она проверяет его подгузник. В ответ на вопрос, нужно ли ему что-то, мотает головой. Добрый день. Меня зовут Эдит Андерссон, я секретарь директора Пальма, сонно говорит Эдит. Рита решительно кивает. Методично работает с ее телом и старается не сойти с ума. Добрый день. Меня зовут Эдит Андерссон, я секретарь директора Пальма. Добрый день. Меня зовут Эдит Андерссон, я секретарь директора Пальма. Когда Рита заходит в комнату Будиль, та просыпается. Рита ей не нравится. Но в данный момент это неважно. Она снова счастлива. Ее тайный любовник обещал вернуться. Объяснил, что не может жить без нее. Ей только нужно немного потерпеть. Скоро он сможет приходить и уходить по собственному желанию. Эта мысль радует Будиль. Она позволяет Рите дотрагиваться до себя без возражений.