Дзено Дзанусси по прозвищу Батигол так и не вернулся, чтобы произнести «Аримо», ни в сад оставленных надежд, ни куда бы то ни было еще. И над его закадычными друзьями так и тяготеет проклятие игры в свечечки. Навсегда. Над всеми. В том числе над Пьетро Джербером. 1 23 февраля – Томми, расскажешь еще раз историю с рисунком? – А нужно? – Да, пожалуйста. – Была перемена. Шел дождь, и нас не пустили во двор, мы остались в классе с учительницей. – Там были все твои товарищи? – Федерико и Гайя вышли в туалет, – уточнил мальчик. Пьетро Джербер записал в блокнот эту деталь, на первый взгляд незначительную. Такие подробности в рассказе Томмазо показывали, что сцена ясно предстала перед ним на экране опущенных век. Маленький пациент был полностью погружен в гипнотический транс. Описывал то, что видел глазами разума. – И что было дальше? – подстегнул его терапевт, в то время как электронный метроном задавал размеренный, расслабляющий ритм. – Джулио нарисовал на доске жирафу, потом обернулся и сказал: «Это Джиневра». – Потому, что Джиневра очень высокая, верно? – Самая высокая в классе, – подтвердил мальчик, продолжая раскачиваться в кресле-качалке. – Мы все засмеялись, ведь это правда. Учительница тоже смеялась. – А Джиневра обиделась на то, что ее сравнили с жирафой? – спросил Джербер. Сидя в своем кресле, он внимательно следил за каждой реакцией Томмазо. – Нет, она смеялась вместе с нами. – А что было потом? – Джулио продолжал рисовать: тигр – Лука, горилла – Мануэль, зебра – Вирджиния… – Томмазо вроде бы вполне спокойно перечислял одноклассников. Детский психолог продолжал делать записи: чернильные закорючки мгновенно возникали на шершавом листке, элегантные, как выпады рапирой. – А когда настала твоя очередь? Мальчик на мгновение замешкался. – Джулио нарисовал птичку и сказал, что это я. – Почему птичку? – Не знаю, – признался малыш с недовольной гримасой. Джербер прервал писанину и рукой, в которой держал авторучку, вздернул очки на лоб. – Совсем не плохо, когда тебя сравнивают с птичкой, – убежденно проговорил он. – Птички летают, – наверное, здорово увидеть мир с высоты, разве нет? – Птички гадят на людей и на все подряд, – рассердился мальчик. – И вообще, я хотел, чтобы Джулио нарисовал льва, – заключил он, явно раздосадованный. Для семилетнего такое поведение было вполне естественным, и Джербер не придавал бы такого значения реакциям ребенка, если бы не подозревал, что за ними таится нечто другое. Ибо последние слова Томмазо произнес совсем иным тоном: детское простодушие явно уступало место злобе и зависти. Дети так не говорят. Уже несколько сеансов назад психолог начал замечать признаки того, что в глубинах психики юного пациента вызревает какая-то сила. Гнев, неестественный для ребенка его возраста. Такой случай встречался ему не впервые. В прошлом он уже видел нечто подобное. И это ему совсем не нравилось. Кабинет в мансарде старинного дворца в двух шагах от площади Синьории был как теплое, безопасное материнское лоно для детишек, что сменяли друг друга на кресле-качалке, где сейчас полулежал Томмазо. Зажженный камин, деревянные балки потолка, масса книг, красный ковер, усыпанный игрушками, листками бумаги и цветными карандашами: место, отлично подходящее для того, чтобы рассказать красивую сказку. Вот только в этой комнате звучали рассказы самих детей, и их истории зачастую были полны потаенных чудовищ и не всегда заканчивались хорошо. Кроме Пьетро Джербера, там присутствовали и другие немые свидетели. За мягкими игрушками, куклами и action figures[2] скрывались зрачки видеокамер, записывавших сеансы. Погрузив маленьких пациентов в их внутренний мир при помощи метронома или других расслабляющих техник, гипнотизер направляет их собственным голосом, тщательно выбирая слова, чтобы дети все время чувствовали себя под защитой, в безопасности. – Ты бы хотел быть львом, – озвучил Джербер желание Томмазо. – Да, хотел бы. – И что ты почувствовал, когда тебя назвали птичкой? – Разозлился, – выпалил пациент, нимало не задумываясь. Лицо его перекосилось от ярости, кулаки сжались. – Разозлился на Джулио, на своего одноклассника? – продолжал допытываться Джербер. – Да. – Ты хотел бы, чтобы его наказали, чтобы учительница накричала на него? – Джулио должен умереть, – без колебаний заявил ребенок. Гипнотизер помедлил несколько секунд, прежде чем снова вступить в беседу. – Тебе не кажется, что это чересчур? В конце концов, твой приятель не сделал ничего плохого. На этот раз мальчик ничего не ответил. Месяц назад его родители обратились к Пьетро Джерберу, потому что сын до сих пор мочился в постель. Обычно такая проблема устранялась за несколько сеансов. Но уже после первой встречи психолог понял, что дело не только в этом. Под гипнозом в мальчике неожиданно обнаружилась подавленная агрессия, все чаще проявлявшаяся во враждебных выпадах вроде того, который только что прозвучал в отношении одноклассника. Подоплекой служили пустяковые, чисто ребяческие обиды. Джербер спросил у его родных, не случались ли в окрестностях акты вандализма, непонятно кем совершенные, и не происходило ли у них дома каких-либо инцидентов. Отец Томмазо подтвердил, что вокруг домика в одном из пригородов Флоренции, где они жили, он находил следы маленьких костров: кто-то поджигал мусор или сухую траву. Потом добавил, что и в их гараже тоже вспыхнул пожар, который, к счастью, сразу же потушили. Мужчина не мог понять, как эти происшествия связаны с тем, что его семилетний сын до сих пор мочится в постель. Да и как он мог себе это объяснить? Только специалист в силах истолковать такие сигналы. Ночное недержание и пиромания представляли собой симптомы. Потом Джербер осведомился, есть ли у них домашние животные, и получил ответ, что у сестренки Томми был маленький аквариум с золотыми рыбками, но поскольку те, как правило, не выживали дольше недели, их перестали покупать. Терапевт собрал эти данные и начал составлять клиническую картину, но еще не был уверен в диагнозе, поэтому спросил: – Томми, это ты убиваешь рыбок твоей сестры? – Да, – сразу же признался мальчик, находясь под гипнозом. – И зачем ты это делаешь? – Не знаю, – простодушно заявил тот. Однако Джербер был уверен, что Томмазо лжет: ребенок прекрасно знал, зачем это делает, но даже в состоянии транса, когда тормозящие механизмы, как правило, ослабевают, его психика не выдавала истинных побуждений. Похоже, Томми все еще владел собой и был способен обманывать и притворяться. – Расскажи, как ты убиваешь рыбок? – Сую руку в воду и вытаскиваю их, – заявил мальчик самодовольно. – Они скользкие, но сжимать слишком крепко нельзя. – Почему? – Потому что иначе они заметят… – Кто – они? Твои родители? – Да, мама с папой не должны догадаться, что это я. Так что я держу рыбку в руке и смотрю, пока она не перестанет трепыхаться. Джербер записал в блокноте: «Предумышленное действие: он тщательно просчитывает риски и находит способ скрыть улики и избежать возможных последствий». – Что ты чувствуешь, когда рыбка умирает у тебя в руке? Хотя мальчик и оставался неподвижным, его дыхание участилось, и глаза под опущенными веками бешено задвигались. Джербер знал, что означают такие реакции, язык тела недвусмыслен. Возбуждение.