Когда Амара наконец остается наедине с Руфусом, он, вопреки обыкновению, молчит. Не глядя на Амару, он садится на диван и кладет на колени арфу, к которой за весь вечер так никто и не притронулся. Амара знает, что сегодня играла на редкость хорошо. Филос развесил на деревьях светильники, расставил несколько ламп вокруг фонтана, и сад, освещенный луной и окутанный ароматом нарциссов, казался Амаре упавшим с небес созвездием. Голос Виктории лился будто бы из самого сердца, а их с Друзиллой аккомпанемент звучал так стройно, так безупречно, что Амара еле сдерживала слезы. Когда выступление закончилось и мужчины восторженно зааплодировали, Амара пристально посмотрела на Руфуса, надеясь, что он остался доволен. Руфус с улыбкой принимал от друзей похвалу, но Амара — впервые с начала их любовной связи — не смогла разгадать выражение его глаз. — Гельвию понравилась Виктория, — весело произносит Амара, усаживаясь рядом с Руфусом. Она решила, что мрачное настроение любовника улучшится само собой, если не придавать этому слишком большого значения. — Хочется верить: он все еще наслаждается ею, — добавляет Амара, намекая на то, что Гельвий ушел отдыхать на втором этаже. — Зачем ты меня так унизила? У Амары вдруг пересыхает во рту. — Унизила? — притворно усмехается она. — Как же сложно вам, мужчинам, угодить! Я сделала все, чтобы тебя порадовать! — Не язви, Амара, — говорит Руфус. — Я не понимаю, я… — Арфа. Толпа женщин, которых ты решила купить, не советуясь со мной. Это… существо, которое ты заставила прислуживать нам вместо моего эконома. О чем ты думала? — Мне всего лишь хотелось сделать этот вечер особенным! — Не ври! — Руфус повышает голос. — Ты никогда от меня ничего не скрывала. Что с тобой произошло? — Как ты смеешь! — вскрикивает Амара. — Как ты смеешь обвинять меня во лжи! Раньше Амара всегда злилась напоказ, чтобы укротить Руфуса; вот и теперь она готова ринуться в спальню, рассчитывая, что он, умоляя о прощении, бросится следом. Но на этот раз Руфус сжимает ее запястье. — Ты слишком много себе позволяешь, — тихо произносит он. Амара хочет возразить, но что-то в лице любовника ее останавливает. Вместо того чтобы высвободить руку, Амара прижимается к Руфусу, покорно глядя ему в глаза. Он точно не сможет устоять, если перед ним разыграть любовную драму. — Прошу тебя, — жалобно произносит Амара, — прошу тебя, любимый, пойми. Я не хотела тебя огорчить. Мне пришлось освободить Викторию, иначе она бы погибла в борделе, как и Британнику. Мне пришлось их спасти, именно пришлось. К тому же Виктория — такая талантливая певица! Мне казалось, тебя восхитит ее голос. Мне не хотелось тебя задеть. Клянусь. К изумлению Амары, ее речь совершенно не трогает Руфуса. — Глядя на всю эту неразбериху, что ты устроила в доме, — говорит он твердым голосом, — я начинаю думать, что ты решила перетащить сюда бордель. Амара со страхом поднимает взгляд на человека, без которого вся ее жизнь разрушится. Он кажется ей чужаком. Амара отчаянно хватает Руфуса за руку и подносит ее к своему сердцу, надеясь вернуть знакомого ей человека. — Как ты можешь так говорить?! Как ты можешь так обо мне думать?! Руфус, прошу тебя… — Зачем ты вернулась в бордель? Почему ты не можешь просто о нем забыть? — Руфус, словно капризный ребенок, отдергивает руку. — Мне больно при мысли, что ты торговалась. Еще и Филоса позвала на помощь. — Руфус снова выпутывается из объятий Амары. Своими нетерпеливыми движениями он напоминает ей отца. — Из-за тебя мне придется его высечь. А я ненавижу наказывать рабов. Но если этого не делать, они перестанут меня уважать. Ты унизила меня перед всеми слугами. Кровь рокочущими волнами бьет Амаре в виски. Она представляет Филоса, его плечи, осыпаемые ударами, рвущуюся на спине одежду или, и того хуже, — кожу. И все это ее вина. — Но он здесь ни при чем! — выпаливает Амара, не в силах выносить такие мучения. — Он ни при чем. Я его обманула. — О чем ты? — Я сказала ему, что ты дал мне разрешение на покупку, — неуверенно произносит Амара, заламывая руки и отводя глаза, чтобы не видеть, с каким отвращением на нее смотрит Руфус. — Филос не знал, что я держу свои планы в тайне от тебя. Поэтому он мне помог. Я его убедила, что это ты так распорядился. — Значит, ты солгала. — Руфус берет Амару за подбородок и заглядывает ей в глаза. — Ты лгунья. Ты солгала. — Солгала, — повторяет Амара, зная, что отпираться бесполезно. Руфус разжимает пальцы. — Я думал, что таких, как ты, больше нет. — Он снова прижимает арфу к груди. — Я не мог поверить в свою удачу. Да, я знал, кем ты была в прошлом, но решил закрыть на это глаза. Ты была такой нежной. Такой робкой и невинной. Такой ты, должно быть, была, когда жила в родительском доме. Дочь лекаря, достойная своего отца. Ты будто бы и не переступала порог борделя. — Я ничуть не изменилась! — возмущается Амара. Ей не по себе от того, какой оборот принимает разговор, тем более что любовник говорит обо всем в прошедшем времени. — Но бордель все же наложил на тебя отпечаток, — продолжает Руфус. — Несмываемый. С тобой осталась привычка лгать и льстить, с тобой остались всевозможные уловки, которым ты там научилась. — Он откладывает арфу. — Подойди ко мне. В том, как бережно Руфус опускает инструмент на пол, есть что-то настораживающее. Амара видела столько жестокости, что теперь не может не замечать, как у Руфуса напряжены плечи и как он расчетлив в своих движениях. На мгновение Амаре кажется, что она может воспротивиться, сбежать из дома под покровом ночи. Но куда? К Феликсу? Ей некуда пойти. Амара говорит себе, что не стоит выдумать, ведь перед ней Руфус. Он никогда не причинит ей вреда — это невозможно. Превозмогая себя, она приближается к Руфусу. Он принимается раздевать ее, аккуратно вынимая фибулы из шелковой ткани. Прикосновения его нежны, но Амара так остро чувствует угрозу, что едва может дышать. Руфус разворачивает Амару спиной к себе. — Ты почти никогда не позволяешь мне брать тебя сзади, — мягким голосом произносит Руфус. — Разве ты не знаешь, что именно так мужчине полагается иметь свою жену? А всем твоим бордельным ухищрениям грош цена. — Руфус кладет ладонь Амаре на шею. Он не давит и по-прежнему прикасается очень ласково, но когда Амара пытается повернуть голову, то Руфус не дает ей этого сделать. — Пожалуйста, не надо. — Амара кладет ладонь на руку Руфуса, пытаясь ослабить хватку и надеясь пробудить в нем доброту, которой он точно обладает. — Мне это не нравится. — Почему же? — спрашивает Руфус. Амара хочет все ему объяснить. Сказать, что если Руфус возьмет ее сзади, если она не сможет видеть его лица, то ей будет казаться, будто ей овладел Феликс или один из множества клиентов борделя; что тогда прошлое и настоящее спутаются между собой, что ее ослепит ужас. Но Амара знает, что из всего рассказа Руфус услышит лишь признание в том, что она спала со многими. В том, что, обманывая его, она думает о других любовниках. Амара смотрит на нимф, изображенных на стене; глаза ее наполняются слезами, и фигурки сливаются воедино. — Мне это просто не нравится, — произносит она. — Разве этого недостаточно? Руфус не выпускает Амару из рук. Он нежно целует ее плечо. — Я пытаюсь помочь тебе стать той, кем ты была когда-то, — шепчет он. Руфус не бьет Амару; она уже не уверена, хочет ли он причинить ей боль, если всего лишь держит ее за шею. Феликс и другие мужчины, чьих лиц и имен Амара теперь и не вспомнит, обращались с ней куда более жестоко, но боль от предательства Руфуса не сравнима ни с чем, ведь Амара верила, что он другой. Он не привел ее в тихую гавань, он снова забросил ее в бушующий океан. Вскоре Руфус ласково целует заплаканные глаза Амары, разнежившись от того, как легко ему удалось подчинить ее своим желаниям. Он говорит, что позволит ей оставить Викторию и Британнику у себя, если она поклянется, что больше никогда не станет лгать. Амара плачет от благодарности, презирая себя за то, что испытывает облегчение. Она говорит Руфусу, что любит его, она покорно прижимается к нему, зная, что у нее нет выбора. Когда Руфус засыпает, Амара остается в его объятиях, превозмогая отвращение от того, что их тела соприкасаются. Наутро Амаре кажется, что все вокруг движется медленнее, чем обычно: даже вода в фонтане течет как-то вяло. Амаре трудно хоть на чем-то сосредоточиться, еще труднее — говорить. Она сидит в саду вместе с драгоценной подругой, которая теперь точно останется рядом, а на колене у нее ладонь патрона, который время от времени смахивает с ее плеча прядь волос. Эти минуты должны приносить невероятное счастье, но внутри у Амары пусто, будто ее выпотрошили. Руфус с Викторией, напротив, в приподнятом настроении. Виктория в восторге от Гельвия, который ушел еще затемно, но, очевидно, провел с ней немало времени. Руфус безмятежно сидит между женщинами и ведет себя так, словно ночью ничего не произошло. Он даже пересмеивается с Викторией, будто со старой знакомой. Амара начинает сомневаться, что все было именно так, как она запомнила. Руфус явно очаровал Викторию своей непринужденностью — раньше под эти чары попадала и сама Амара. Немного погодя Руфус уходит вместе с Филосом, обещая вернуть ей эконома, как только тот поможет разобраться с делами отца. Когда Руфус скрывается из вида, Виктория принимается взахлеб делиться самыми яркими подробностями ночи, проведенной с Гельвием. Обычно Амара смеется вместе с Викторией над скабрезными историями подруги, но теперь она ссылается на головную боль. — Вид у тебя неважный, — соглашается Виктория, вглядываясь в Амару. — Надеюсь, ничего серьезного. На мгновение Амара задумывается о том, чтобы довериться Виктории, как доверилась бы Дидоне, но потом вспоминает, как Виктория говорила о Феликсе, как оправдывала его жестокость. Амаре очень легко представить ответ подруги: «Значит, он тебя не шлепнул, не ударил, просто захотел взять сзади? А за что он, по-твоему, платит?!» — Не волнуйся, — улыбается Амара. — Думаю, я перебрала с вином. Виктория со смехом разваливается на скамье. — Да здравствует перебор с вином! — говорит она. — Да здравствует перебор с едой и с мужчинами! Упоенно вздыхая, Виктория прикрывает глаза рукой, а Амара оставляет подругу греться на солнце, как кошка, и наслаждаться беспечной свободой. На стене застыл портрет Дидоны; Амара, тоскующая по мертвой подруге, подходит к нему достаточно близко, чтобы обидеть вторую, живую подругу. Амара не хочет ложиться в постель и находится в своем кабинете. Ей слишком больно представлять, как они беседуют с Дидоной, поэтому она думает о Феликсе. Она до сих пор не забыла его привычки. Она знает, что в эти часы ее прежний хозяин бегает в палестре[7] так, словно за ним гонятся все охотничьи псы Дианы. Как Феликс вынес столько страданий? Как он нашел силы жить после того, как на его глазах умерла мать? Хватит ли на это мужества у Амары? На столе — коробочка с деньгами. Почти все ее содержимое отправится в карман Феликсу. Первый платеж нужно совершить уже на днях. Время идет, а Амара не двигается с места, неотрывно глядя на стену, пока ее не отвлекает стук в дверь. Думая, что за дверью ждет Виктория, она просит стучащего войти, но потом вспоминает, что заперлась, и встает, чтобы открыть замок. Перед ней возникает Филос. Амара делает шаг назад, чтобы дать ему проход. — Ты сказала Руфусу, что обманула меня. — Взволнованный, Филос захлопывает за собой дверь. — Что ты соврала мне, будто он дал тебе разрешение на покупку женщин. Амара прислоняется к столу. Вспоминать о разговоре с Руфусом ей совсем не хочется. — Да. — Зачем ты это сделала? — восклицает Филос, и Амара с удивлением отмечает, что в голосе эконома слышится не благодарность, а злоба. — Ты выставила меня круглым дураком! — Он собрался тебя высечь. — И только? — спрашивает Филос, раздраженно всплеснув руками. — Думаешь, меня никогда не били? Неужели ты не понимаешь, что раз я помог тебе выкупить Викторию, это могло случиться со мной в любом случае? Ты все только испортила. Я годами заслуживал доверие Руфуса, добивался его уважения, пытался убедить его, что у меня хватит ума самому вести все дела, а теперь ты дала ему понять, что я простофиля, которого может обмануть даже… — покраснев, Филос осекается. В воздухе повисает беззвучное слово «шлюха». — Кто же? — тихо спрашивает Амара. — Э-э… куртизанка, — отвечает Филос, не глядя ей в глаза. — Прости, я о тебе так не думаю, — добавляет он, смутившись еще сильнее. — Правда. Я совсем не это имел в виду. Почему-то от извинений становится только хуже. Амара чувствует, как все ее тело вспыхивает от стыда. Она вспоминает, как ее унизил Руфус, заставив ощутить себя маленькой и никчемной. И все это ради человека, которому плевать. Амара обхватывает себя руками, как будто это поможет заглушить боль. Она понимает, что Филос смотрит на нее тревожными серыми глазами, и отворачивается. — Он тебя обидел? Смятение в голосе Филоса и мысль о том, что эконом вздумал проявлять жалость, приводят Амару в ярость. — Как ты смеешь задавать мне такие вопросы! — кричит она. — Вон! Вместо того чтобы сделать то, что просят, Филос на несколько шагов подходит к Амаре. — Прости меня, Амара. Прошу. Я не знал… Амару передергивает от внезапного проявления доброты. Филос не должен увидеть ее слезы. Она вспоминает ледяной гнев Феликса, который обжигал холодом каждого, кто осмеливался подойти слишком близко. — Я сказала: вон. Филос вдруг застывает на месте, словно Амара дала ему пощечину. Когда он выходит из кабинета, в тишине раздается лишь скрип двери. Амара, оцепенев, чувствует, как ее глаза наполняются слезами. Она ощущает давление пальцев Руфуса на шее, его вес, по тяжести сравнимый с осознанием того, что она никогда не сможет воспротивиться патрону. Взяв со стола глиняную лампу, Амара запускает ею в дверь. Осколки разлетаются в разные стороны, на деревянном полу остается темное пятно.