— Сколько? — Три тысячи сестерциев. Друзилла резко вдыхает через нос: — Как ты предполагаешь выплатить подобную сумму, если Руфус тебя бросит? Это грубый вопрос, но иного Амара и не ожидала. — Я не совсем одинока, у меня есть друзья, — говорит она. — Адмирал все еще питает ко мне некоторую благосклонность, как к своей вольноотпущенной, а Юлия открыла мне кое-какие возможности. Море так близко, что сейчас, в наступившей тишине, Амара слышит шум, который доносится из порта, скрежет груза, который снимают с корабля, и крики чаек. Друзилла заставляет ее ждать, и за это Амара чуть-чуть, но злится на подругу. — Я одолжу тебе эти деньги, — говорит Друзилла, и Амара с облегчением разжимает руки. — Без процентов. Но пока ты их не выплатишь, больше не проси у меня никаких одолжений. И я должна предупредить тебя, что если Руфус тебя бросит, то я не смогу допустить, чтобы ты жила в моем доме. Она видит, как осунулось лицо Амары, и смягчает голос: — Прости, я не хотела говорить тебе, пока у тебя все неясно с твоим патроном, но Амплий попросил меня выйти за него замуж. Я собираюсь сдать дом в городе и жить здесь. — Ты более чем великодушна. Правда, я не могу передать словами, как я тебе благодарна. — Амара кладет обе руки на сердце — общепринятый жест искренности. — И прими поздравления со свадьбой — это замечательная новость. — Мы оба не хотим устраивать шумихи вокруг этого, — говорит Друзилла, заметно смутившись. — На юную девственницу я не похожа, а Амплию, как вольноотпущенному, нечего надеяться на брак с какой-нибудь знатной свободной женщиной. Его жена умерла два года назад, и ему одиноко. А что до меня, что ж, ты знаешь, какой непредсказуемой порой бывает жизнь. Нас обоих устраивает этот брак. Друзилла жестом подзывает служанку, дав Амаре понять, что на этом аудиенция закончена. — Сегодня же отправь Филоса с контрактом к Иосифу. Я проверю, чтобы он получил деньги. * * * К тому времени, когда Амара возвращается в атриум, привратник выглядит более довольным. Он стоит, выпятив грудь, и рассказывает какой-то анекдот Филосу, который вежливо слушает: очевидно, он усердно постарался, чтобы завоевать расположение собеседника. Гордость, которую у Амары всегда вызывало умение Филоса скрывать свои чувства, как будто сникла после того, как она узнала, что Друзилле удалось окрутить человека, которому принадлежит половина порта, в то время как ее мужчина не распоряжается даже надетой на нем туникой. Амара отметает эту мысль, устыдившись, когда Филос с улыбкой поворачивается к ней. — Твоя госпожа здесь, — говорит привратник, видимо, оскорбленный тем, что его прервали. — Ты прав, — с поклоном отвечает Филос. — Спасибо тебе за твое гостеприимство. Привратник кивает, довольный, что Филос обращается к нему так, словно в этот дом могут прийти за аудиенцией к нему, а не к его хозяину или будущей хозяйке. — Она сказала да, — шепчет Амара, как только они выходят на улицу. — Ну и отлично, — облегченно выдыхает Филос. Какое-то время оба просто стоят на месте, глядя на кипящую вокруг портовую жизнь. — Я не хочу возвращаться прямо сейчас. Как думаешь, мы можем прогуляться вдоль берега? — спрашивает Амара. — Или это будет выглядеть подозрительно? — Если нас кто-нибудь увидит, я скажу Руфусу, что тебе захотелось подышать свежим воздухом, — отвечает Филос. — Это не будет выглядеть так, словно я отпустил тебя бродить одну, саму по себе. Они огибают огромную виллу Амплия и направляются к протянувшейся вдоль берега колоннаде. У стены гавани на волнах подпрыгивают небольшие рыбацкие лодки, рыбаки вытягивают сети на каменный берег. Амара отскакивает в сторону, чтобы ее не забрызгало, когда рыба выпрыгнула и стала извиваться у ее ног. Синий простор залива тянется вдаль, далеко за пределы гавани, где шумно толкутся лодки, и раскидывается вширь, насколько хватает глаз. Расстояние между ней и Филосом, пока они прогуливаются, ощущается примерно таким же. Амара мысленно спрашивает себя: думает ли он сейчас о Реституте? Стала ли потеря жены для него такой же непрекращающейся болью, как смерть Дидоны — для нее? — Как долго ты хочешь гулять? — спрашивает он. — Может, нам просто стоит идти вперед и никогда не останавливаться, — шутит она, но тут же понимает по его лицу, что огорчила его, а не развеселила. Они подходят к колоннаде, здесь менее людно. Амара вспоминает, как сидела здесь с Викторией и остальными, свесив ноги вниз. Им с Филосом даже и думать не стоит о чем-то настолько беспечном. — Сегодня к полудню, когда ты закончишь с контрактом, у Иосифа уже будут для тебя деньги. Руфус не говорил тебе оставить меня на время Неморалий? Друзилла считает странным, что он собрался провести фестиваль с родителями. — Это не так. Вернее, не только с родителями. — Думаешь, у него есть еще одна любовница? — Амаре становится страшно при этих словах, и она готова посмеяться над собой из-за этого, теперь, когда ей так мало есть дела до Руфуса. Филос останавливается, чтобы они могли постоять рядом, глядя на воду. — Теперь я редко вижу его. В его доме я занимаюсь делами, а не его личной жизнью. Но я не думаю, что это любовница. Я думаю, что его родня хочет, чтобы он женился. Так слышал Виталио. Амара кладет руку на колонну, ей необходимо опереться на что-то твердое. Пальцы скользят по теплому, нагретому солнцем мрамору. — Прости. Не было подходящего времени, чтобы сказать тебе. Но это еще одна причина, по которой я просил тебя занять денег у Друзиллы. — Он не захочет и дальше арендовать дом, где живет его конкубина, так? — Не думаю. — Я поговорю с Юлией, я знаю, что у нее есть свободное жилье. С Викторией и девушками там может быть тесновато, но мы справимся. Руфус должен мне кое-что; он выставит себя в дурном свете, если, будучи патроном, просто вышвырнет меня на улицу, а если я обращусь за помощью к Юлию, то ему будет еще труднее. Вот все, о чем я попрошу его: передать аренду Юлии и позволить мне оставить тебя. Он ведь не сможет мне в этом отказать? Амара смотрит на Филоса, но он не отводит глаз от воды, рябь от волн отражается на его лице. — Надеюсь, что нет, — отвечает он. Глава 35 Видит она, как спешишь ты меж факелов благоговейно В рощу, и Тривии ты светочи эти несешь[15]. Секст Проперций, Элегии Сад полнится смехом. Все женщины дома собрались вместе, даже Марта, они моют друг другу волосы и плещутся. Виктория опрокидывает кружку над головой Амары, вода просто ледяная, так что пробирает дрожь, но полуденное солнце печет с такой силой, что вода высыхает почти сразу же, как только попадает на кожу. Амара берет другую кружку и выливает ее на Британнику, которая трясет волосами, точно собака, разбрызгивая повсюду воду, так что Феба визжит. Марта вскрикивает и бросается в сторону, когда Виктория пытается облить и ее. Амара понимает, что это первый раз, когда она видит улыбку своей служанки. — Осторожнее! — смеется Амара, когда Марта чуть не топчет бережно посаженные травы в безуспешной попытке уклониться от воды. Виктория выливает остатки на клумбу, а Марта плюхается на горячую каменную дорожку и вытягивает ноги. Неморалии — фестиваль богини Дианы для женщин и рабов, и сегодня им только и остается, что мыть волосы и украшать себя цветочными гирляндами, чтобы вечером с факелами направиться вместе с остальной процессией к реке Сарно. Филоса и Ювентуса выгнали в атриум, где оба прохлаждаются за игрой в нарды, причем иногда их смех слышен даже в саду. Амара разрешает и себе расслабиться в атмосфере праздника. Она говорит себе, что о Феликсе и Руфусе будет беспокоиться по окончании фестиваля. Виктория сидит на краю фонтана и водит рукой в воде. — Я знаю, чего попрошу у Дианы сегодня вечером, — говорит она. — Чтобы Крескенту даровали бесконечные победы? — шутит Амара. Виктория поджимает губы, но не отвечает. — У Артемиды нельзя просить даров в любви, — говорит Лаиса, взлохмачивая волосы, чтобы они быстрее сохли. — Пусть она многоликая, но это все равно богиня-девственница. — Значит, ты не будешь просить помощи, чтобы завладеть сердцем Ювентуса? — спрашивает Виктория. Лаиса закатывает глаза: — Один раз я сказала, что он не урод, и ты больше никогда не позволишь мне об этом забыть. — Не думаю, что Ювентус будет желанной добычей для охотницы, — говорит Амара, вспоминая, каким плотоядным взглядом он провожает их всех. — Он не слишком-то хорошо изображает недотрогу. Все смеются, и Амаре становится немного неловко, она надеется, что привратник не услышит их насмешек. — Но уж лучше он, чем Филос, — говорит Виктория, поежившись. — Ты можешь вообразить, как бы Филос дрался с кем-нибудь? На этот раз смеха меньше. Амара наклоняет голову, чтобы волосы упали на лицо, и проводит пальцами по локонам. Тело Филоса для нее такое родное и знакомое, а за время их связи он стал намного увереннее и уже не стесняется своего шрама. Ей неприятно слышать, как его унижают. — Зато у Филоса очень приятное лицо, — замечает Феба. — Приятное лицо? — хихикнув, повторяет Виктория. — Не хочешь ли ты сказать, что он тебе нравится? Смущенный румянец на щеках Фебы говорит сам за себя.