– Но я не хочу, чтобы меня испекли, словно цыплёнка в печи! И честно говоря, никаких голосов я не помню. А что они мне говорили? – живо заинтересовалась она. Судя по мрачному выражению лица, горничная заранее смирилась со всеми фанабериями хозяйки. – Не голоса, а, кажется, голос. Один. Он вас звал. – Куда? – Элиза неожиданно развеселилась. – И что, я отправилась за этим зовом? Белль беззвучно произнесла какое-то короткое слово, едва ли отличающееся благочестием. – Не знаю. Это была ваша галлюцинация, мадам, не моя. – Не знаешь – и чёрт с ней, – Элиза широко зевнула. – Всё это было интересно. И невероятно глупо. Только спать я хочу ничуть не меньше, чем до всей этой катавасии. Поэтому сейчас я приму душ и лягу в постель. – Что мне передать мсье Омару, мадам? – А с каких это пор ты отчитываешься перед ним, Белль? Разве тебе не всё равно, что будет с этим мерзавцем и тираном? Я всё ещё не могу поверить – четыре месяца в полной изоляции, под домашним арестом из-за его прихоти! Так что большой привет мсье Омару, моя дорогая! – чётко, по-военному, развернувшись на месте, Элиза ушла в ванную, и вскоре оттуда послышался шум льющейся воды. Тяжело вздыхая, Белль принялась перестилать постель для своей хозяйки. Элиза забралась под одеяло, заново ощутив весь комфорт своей кровати, прохладу простыней, пышность подушек. Вот только уснуть она не смогла. Во всяком случае, когда она снова открыла глаза, то была уверена, что проспала совсем недолго – десять-пятнадцать минут. На краю кровати, создавая вмятину, куда тело Лиз пыталось скатиться, сидел её муж. Или почти муж – Лиз испытала мстительную радость при мысли, что самой главной из привилегий супруга ему от неё теперь не добиться никогда. Откинув одеяло, Марис провёл ладонью по ноге Элизы, пользуясь тем, что жена лежит обнажённой. Голос его звучал хрипловато: – Белль мне сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Как именно? – Собираешься посмаковать? – немедленно огрызнулась Элиза. – Не рассчитывай, что я умру, и ты останешься свободным и счастливым… Марис загадочно улыбнулся уголком рта. – Почему ты считаешь, что твоя смерть сделает меня счастливым? Ты доставляешь мне больше удовольствия живой. Лиз раздражённо – оттого, что его слова были ей непонятны – глянула на мужа. – Каким это образом, позволь спросить? – Не позволю. – Но я стараюсь… – Да, стараешься вести себя так, чтобы у меня начиналась мигрень при одном только взгляде на тебя. Но у меня есть свои методы. – Интересно, что за методы могут превратить ненависть в наслаждение? – А ты ещё маешься этой ерундой? – Марис скучающе трогал указательным пальцем пальчики на ноге Элизы. Лиз автоматически поджала их. – Не надо, я боюсь щекотки. – Значит, это будет первая пытка, которую я применю, когда ты окончательно достанешь меня. – Да ради Бога! – Лиз раздражённо отвернулась; но Марис был счастлив и тем, что она понемногу оживает. Просунув руку под одеяло, он дотронулся до полушарий её зада, с силой сжал мягкую плоть. Когда Лиз с возмущённым криком повернулась, муж уже стоял на четвереньках над нею, готовясь её поцеловать. Не в силах Элизы было увернуться от этого поцелуя, поэтому она напрягла все мускулы и сжала губы, став похожей на деревянное полено, неизвестно как очутившееся в супружеской кровати. Как Марис ни изощрялся, разомкнуть эту оборону оказалось невозможно. Желваки на его челюстях начали медленно пульсировать, что было верным признаком нарастающего гнева. – Чёрт побери, Элиза, я всё тебе объяснил насчет отъезда! И я не понимаю, почему именно Я должен чувствовать себя виноватым. Когда ты научишься правильно принимать наказания? – Я думаю, что тебе слишком нравится роль султана, – вытянув руки, Лиз оттолкнула его от себя. – Только я тебе подыгрывать не буду. Вид у Мариса был поистине угрожающим. – У меня есть способы тебя заставить… – Ну так заставляй, – Элиза с презрением пожала плечами. – И посмотрим, чья воля сильнее. Совершенно неожиданно для неё, Марис расхохотался. – Чья… воля… сильнее… – задыхаясь, повторил он. – Как прелестно… ты это сказала… Только знай, малышка: у тебя так же мало шансов устоять передо мной, как у Красного моря – перед посохом Моисея. Элиза скисла. – Ну вот, опять ты со своими историческими примерами, – пробормотала она. – Только подчёркиваешь моё невежество. – Я пришёл сюда не за тем, что у тебя в голове, дорогая, – перебил её Марис, – а ниже. Значительно ниже. Молодая женщина сделала вид, что не поняла его. – Ниже моей головы – подушка, кровать и ножки кровати. А под ними пол. Я разрешаю тебе забрать весь паркет, лишь бы ты ушёл из моей спальни. Муж больше не был настроен на шутки. – Не пытайся играть со мной, zaoga. У меня есть права… – Засунь их себе в задницу, – грубо парировала женщина. Муж силой развернул её на спину. – Я получу то, за чём пришел сюда, добром или насильно – решать тебе. Одеяло давно было откинуто в сторону, и ноги Элизы были свободны. Изловчившись, она с силой пнула Мариса в живот, совсем чуть-чуть промахнувшись мимо гениталий. Муж свернулся в клубок, стиснув зубы от боли; а Элиза вскочила с кровати, в ярости заметалась по спальне. – Чёрт побери все эти восточные замашки восточных мерзавцев! Я потребую вырыть мне в саду подземелье и буду прятаться там от тебя! А ещё лучше… – Самое лучшее сейчас для тебя – вернуться в постель. Элиза метнула в сторону Мариса взгляд-молнию. – И попытаться уменьшить мой гнев, хотя бы немного, – добавил муж. – Тогда я позволю тебе самой выбрать наказание. Вместо ответа Лиз громко запела по-французски «Марсельезу» – один чёрт знает, где она выучила её. – Шутки закончились, Элиза, – голос Мариса звучал опасно тихо. – …Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrive, contre nous de la tyrannie, l'etendard sanglant est leve… – Кстати, я всё собирался сказать тебе – ты очень мило выглядишь сегодня. Мелодия неожиданно скомкалась, рассыпалась на нестройные составляющие – как будто музыканты в оркестре случайно перевернули разное количество страниц нот, и каждый рванул в свою сторону. Воинственно напряжённое тело молодой женщины странно обмякло. Примерно минуту она не двигалась; а потом повернулась, и Мариса вновь поразило выражение отрешённой пустоты на её лице. Вроде бы трюк удался. Отчего же ему так гадко? Элиза Линтрем-Лалие исчезла, уступив место рабыне, наложнице. – Мой господин, – тихо пробормотала она, опускаясь на ковёр на колени, – я готова служить вам… Глава 37 Говоря обобщённо, Белль Эжен, как все обычные люди, боялась сумасшедших, и тот факт, что к их рядам неожиданно примкнула молодая госпожа, её совершенно не радовал. Конечно, Алис Лалие не была полоумной в традиционном понимании этого слова, но отклонений и странностей в её поведении со временем становилось всё больше, столько, что бедная голова Белль переставала соображать при первом же её слове. Чего стоила хотя бы выборочная потеря памяти мадам Лалие! Особенно часто этот недуг поражал её по вечерам, когда утром мадам не могла вспомнить, о чём они с Белль разговаривали накануне и во сколько расстались. Алис Лалие говорила, что иногда ей снится, будто она куда-то идёт. Вообще-то Белль не находила в этих снах ничего странного, зная из перешёптываний других горничных, что мадам очень часто часа в два-три ночи выходит из спальни господина и возвращается к себе. Даже в отношениях супругов Белль ничего не могла понять: почему они ведут себя, точно тайные любовники, встречаясь украдкой по ночам, а днём грызутся, словно враги, совершенно всерьёз и не смущаясь ничьим присутствием. Такая романтическая игра? М-да… Белль удивляло и обижало то, что раньше госпожа делилась с нею всеми переживаниями – приятными и не очень; а теперь будто повесила замок на рот и спрятала ключ далеко-далеко, так, что и не достанешь. Больше того, стоило Белль хоть слово произнести в похвалу Омара Лалие, и мадам смотрела на неё так удивлённо, с обидой, будто бы лучший друг нанёс ей подлый удар оружием, спрятанным за спиной. Короче, Белль Эжен не понимала, что происходит с её хозяйкой, как ей, Белль, вести себя, и давно бы покинула странный дом на Вандом-Пляс, если бы не чувство почти материнской нежности, привязывающее её к молодой мадам Лалие, в некоторых отношениях так и оставшейся глупее однодневного цыплёнка. Кроме того, у Алис Лалие начались проблемы со здоровьем. Головная боль, с которой она проснулась полтора месяца назад, была только началом, первым вестником близящихся испытаний. С тех пор мигрень стала верным спутником Алис, мадам начала легко раздражаться по любому поводу… и злоупотреблять алкоголем. За первый бокал она бралась в одиннадцать часов утра, переходя к вечеру от легкого красного вина на коньяк. Раз или два Белль находила у её кровати початую бутылку, но, верная статусу личной горничной, никому об этом не докладывала, только потихоньку возвращала бутылки в бар. Белль знала, что мадам просила семейного доктора, Пьера Ранжера, выписать ей снотворное, но доктор обратился за подтверждением к мужу пациентки, а тот отказал наотрез. Неделю назад Алис Лалие одолела жестокая тошнота, её рвало, буквально выворачивая наизнанку, утром, днём и вечером, на голодный желудок и после еды. За считанные дни молодая женщина исхудала, словно египетский раб; к концу недели у неё не осталось сил даже подниматься с постели. Положение осложнялось тем, что Омар Лалие десять дней назад уехал в Руан по каким-то делам, и даже его секретарь был не в курсе, стоит ли его ожидать в ближайшее время. Белль Эжен пришлось принимать решение самостоятельно. И она сделала это.