– Что с ней? Она больна? Я ей не нравлюсь? Мадам Палю заворковала самым успокоительным, деликатным тоном: – Наша прелестная мадемуазель хочет кушать, да, сладкое дитя? Ради разнообразия Лиз покраснела, коснулась груди под подозрительно плотной сорочкой. – Я не умею… – Это просто, мадам Лалие, надо лишь поднести дитя… но разве вы собираетесь сами кормить малышку? Дамы вашего положения этого не делают! Марис нахмурился. – Она прежде всего мать, а потом уже – дама какого-то там особого положения. Что с твоей грудью, Элизабетта? – он впервые обратил внимание, что глаза супруги блестят, было похоже, что у неё небольшой жар. Лиз молча приподняла сорочку, показывая область груди, туго перебинтованную холстиной. Вперёд выступила Белль. – Доктор Ранжер велел после родов перетянуть грудь мадам, чтобы молоко перегорело. Он не думал… – Заметно, – процедил Марис. Глаза его недобро сузились. – И что, уже поздно, она не сможет кормить грудью? – Н-нет… не поздно пока… – Именно меня полагается спросить, хочу ли я делать это! – А я не спрашиваю. Снимайте повязки! Обе груди Элизы выглядели распухшими, твёрдость их угадывалась и без прикосновений. Совершенно очевидно, что именно они были причиной жара роженицы. Муж положил ладони чуть выше сосков. Удивился, обратился к авторитету кормилицы: – Мадам Палю, почему это так выглядит – словно камень? Разве должно… – У мадам молоко остановлено в движении наружу, оно не может найти выход. Если продолжить бинтовать, оно уйдёт через неделю-две. – Нет, – отрезал Марис. – Мы будем кормить. Элиза только вздохнула. Муж не побрезговал ничем, не отходил от неё до самого вечера. Сам менял горячие компрессы на грудях, неустанно разминал их в массаже, так что первые капли на тёмных оконечностях можно было считать его заслугой. Кристиану поднесли к груди матери на следующий день, и дочь была столь нахальна, что выразила недовольство малым рационом. Докармливала её плодородная мадам Палю. Крохотная Кристиана на уровне рефлексов одобрила своё младенческое счастье, целых две мамы, родная и молочная… Глава 41 И ведь всё было хорошо. Марис перевёл взгляд с дочери, бодро ползающей по ковру, на настороженную жену. Целых семь месяцев. Кристиана росла, Элиза угомонилась, стала вести себя, как подобает достойной молодой женщине. Может, немножко более скованно, чем хотел бы её супруг, но выше всех похвал в глазах высшего света. Конечно, в силу своего материнства она почти не участвовала в раутах, балах и охотах, а когда выезжала, вела себя молчаливо и сдержанно; однако Марис ловил себя на мысли, что эта замкнутость притягивает его взор больше разукрашенных фривольных дам. Уж как крутилась и извивалась вокруг Элен-Франсуаз, пытаясь привлечь его! Пока однажды Элиза не отыскала её и его, зажатого дамой в вынужденном tête-a-tête в углу оранжереи, и безучастным голосом не озвучила все травмы, которые она нанесёт вышедшей из берегов воспитанности кокотке. По глазам было видно, Элен-Франсуаз поверила. Дрогнула. Отстала, подыскав себе новую жертву среди аристократов. Марис пытался выразить жене свою благодарность, но не заметил, чтобы это тронуло Элизу. – Ты принадлежишь мне, – жена дёрнула плечиком. – Я не делюсь. И тем не менее, жизнь шла хорошо. До получения треклятого письма Лаймен, доставку которого Марис не смог утаить от Лиз. Вести с родины, где Элиза не была более двух лет, взволновали её. А более всего тот факт, что Лаймен Стронберг ничего и не писала о её семье. Прикажете упоминать о крестьянах? Пфе, сударь мой, моветон! А не угодно ли и о свинячьем опоросе? – Читай, – дрогнувшим голосом попросила Лиз. Марис вздохнул, достал второй лист из конверта. « …далёкое расстояние, любезный сын, делает новости не совсем таковыми, пока почтовые кареты домчат нам твои послания. Вот и узнала я, что родилась у тебя дочь, когда малышке уж месяца три исполнилось. Но это ничего, возблагодарить Господа никогда не поздно! Надеюсь, что и супруга твоя…» Быстрый взгляд на Элизу. « …пребывает в добром здравии и сможет по прошествии приличествующего времени одарить тебя сыном-наследником…» Лиз хмыкнула, встала, стремительно отошла к окну. Марис читать не перестал, зная, что она всё равно слушает. « …новости есть и у нас. С полгода назад Аделаида объявила, что она в тягости, а всё оттого, что ездила она к святым мощам на поклон. Наверное, сила святых помогла, ибо ребёночка она не скинула, как прежде, и теперь ходит круглая, что твоя бочка. И радоваться бы мне милости такой, да вот сомнение гложет: Раймонд ли семя посеял то? Не в себе он с тех пор, как девка его деревенская в лесах сгинула…» Лиз крутанулась вокруг своей оси, в ужасе уставилась на Мариса, отвечавшего ей беспомощным взглядом. Оба они понимали, что «деревенской девкой» могла быть только Линета Линтрем. Марис наскоро просмотрел остатки письма. – Ничего интересного. В основном, догадки, кто может быть отцом ребёнка Аде. Maman грешит на молодого поручика, гостившего по соседству. Сетования, что здоровье отца пошатнулось, от Рея помощи никакой, и maman приходится лично направлять и проверять управляющего, чтобы всё делалось вовремя и не воровал. – Я должна ехать туда, – Элиза кусала губы. – Я же неблагодарная! Уехала и забыла. А мама уже тогда чувствовала себя нехорошо. – Там брат твой, – возразил Марис. Пускаться в далёкое путешествие с семимесячной дочерью на руках не хотелось. Элиза вскинулась горячей лошадкой: – А что брат? Куда Георгу, помимо своих детей, ещё пять сестёр малолетних? Что с Линетой случилось? Как там… Андрес? Муж явственно скрипнул зубами. Лиз глянула виновато – но не остановилась. – Нельзя скрываться в Париже и далее. Ты решил, мы едем? Проще всего было настоять на своём праве главы семьи единолично принимать решения. Только Элиза ему подобного манифеста не простит. – Ma cherie, ну что ехать-то? Кристиана ещё мала, ты её к груди прикладываешь. Пусть ей хотя бы год исполнится. А там, на родине, уже всё, что было суждено, произошло. Элиза слушала его и даже кивала, и Мариса обманул её покорный вид. Он думал, что если её сейчас задержать в Париже на полгодика, то острота переживаний схлынет, а там, глядишь, к зиме она и вторым беременна будет. И опять же нельзя пускаться в дорогу, положение-то деликатное! Решение приняла сама жена. Три недели она думала и готовилась, а потом исчезла, забрав из стола мужа мешочек с золотом, а взамен оставив послание. «Мне ждать нечего и некогда. Там моя мать и сёстры, они нуждаются во мне. Береги Тину. Вернусь, наверное». «Наверное» встревожило. Кому, как не Марису, было знать, в присутствии Андреса Ресья «наверное» легко могло превратиться в «не вернусь». И как эта идиотка доберётся до Швеции? Проехать несколько неспокойных, чужих государств, имея при себе только деньги… её убьют на первом же перевале… Стронберг кинулся следом, верхом, в изматывающей погоне. Часть 4. Время замкнуть круг Глава 42 Амьен – Фландрия – территории Римской империи вплоть до Гамбурга… Хвала богам, что у Элизы хватило здравого смысла взять с собой Белль и отправиться в собственной карете, в Лилле две женщины наняли сопровождающих, вполне надёжных людей, по словам хозяина постоялого двора на въезде в город. Марис менял там лошадей, и ему повезло разговориться именно с человеком, привечавшим беглянок. Их путешествие к тому времени длилось неделю, женщины даже под вуалями выглядели измотанными. Однако по-прежнему опережали его на день. Когда Марис был вынужден пересесть на почтовый дилижанс – ноги уже не слушались его, и следовало отоспаться, хотя бы сидя, в пути, разрыв увеличился ещё более. Элиза и Белль времени не теряли, деньгами не раскидывались, и расспросы на постоялых дворах не давали результата. Да и не было у него времени на эти расспросы, одна надежда – случись что с нею, он бы узнал об этом, услышал разговоры, почувствовал. На территории Датского королевства было неспокойно, то и дело вспыхивали крестьянские восстания, лошадей удавалось менять на свежих с трудом. Элиза не кичилась высоким положением, они с Белль весьма находчиво, хотя и богохульно, переоделись в монашеские платья. Марис, напротив, обратился за содействием королевского наместника в Киле, и тот, убеждённый звонкими аргументами, предоставил курьерских лошадей. Так что Марис переправился на пароме из Копенгагена в Мальмё лишь на полдня позже тех, кого догонял. Беда была в том, что он сделал это вечером, и после пришлось остановиться на ночлег. К этому времени он высоко оценил дорожные навыки своей жены, женщины не пропали, не пострадали от грабителей, ехали хорошо охраняемыми дорогами, не напрашиваясь на неприятности. А следующим днём он отыскал в портовом Мальмё оставленную здесь Элизой Белль – и в один миг изменил решение: всё-таки его жена – дура. Бросив неважно себя чувствующую попутчицу и кучера, рассчитав охрану, переодетая в мужское платье, Элиза в одиночестве рванула верхом в родные края. Белль Эжен и напугалась, и обрадовалась грозному лику господина, каялась, что позволила хозяйке ехать одной. Элиза просто-напросто её обманула – покинула таверну, велев лежать, а под подушкой её кровати Белль обнаружила записку и деньги. Махнув рукой, Марис купил в очередной раз лошадь, отправился следом. Тут уже в выборе дороги он не сомневался. Края, хорошо знакомые им обоим… Думала ли она, чем всё закончится, когда начинала своё путешествие? И не сказать, что пустилась в него необдуманно, нет, они планировали с Белль этапы пути и меры предосторожности. Но тогда ей казалось всё это совершенно не важным, мыслями она уже была с матерью, сёстрами и… что греха таить, с Андресом Ресья. Этот человек стал для неё мифическим подобием якоря, навсегда привязавшего Лиз к родной земле. Безусловно, он ждёт её. Не может не ждать, они так любили друг друга. Женщина забывала, что возвращается в Швецию не глупенькая, наивная, подкупающая свежестью и чистотой Лиз Линтрем. Какая разница, она, Лиза, это всегда она. Короче говоря, на плечи Белль легло обдумывание и обеспечение их путешествия, договорённость с кучером, отвлечение внимания прочих слуг в день побега. Одно Элиза знала точно – Марис не одобрит её план. Собиралась ли она возвращаться и нести ответственность за побег? Белль Элиза сказала, что да. Верная до кончиков пальцев служанка могла – и должна была – испугаться неясного будущего в незнакомой стране. Элиза не думала, как и на что она будет жить в Швеции. Решение этих проблем полагалось обеспечить Андресу. Ещё до переправы на Мальмё Белль натуральнейшим образом разболелась. Ломило спину, болела голова, из глаз безостановочно текли слёзы. Элиза оставила служанку в гостинице под присмотром кучера, сама же забрала из конюшни лошадь и поскакала верхом домой. Ой… четыре часа в седле довели её до изнеможения. Неаккуратным мешком сползая с уставшей лошади, Лиз посидела немного на дороге. Она видела крыши построек и даже надменный фасад дома Стронбергов в левой стороне от деревни. Надо вставать. По дороге, едва поднимая колени, прошаркал старик-односельчанин. Элиза не помнила его имени, вот и не стала называть себя. – Желаю здоровья, дедушка. Не помочь ли чем? Старик подозрительно осмотрел её европейскую одежду. – А чем ты можешь помочь, дочка? Силы мне и добрый боженька уж не вернёт. Чья же ты будешь? – Я… я проведать приехала разных людей, – Элиза подстроилась под вялую походку старика. Лошадь она, ослабив подпругу, вела под уздцы. – Вы же знаете, наверное, семью Вергилиуса Линтрема? Старик нахмурился.