– Простите, но технолога Конякина нет! Он недавно развелся. – И что? – не понял Игорь. – Повесился? – Нет, если бы он ехал с женой, она бы заметила его отсутствие. Виктор Семенович Конякин – замечательный человек. – Вы думаете, мы его забыли на стоянке? – догадалась Аня. – Не исключаю такой возможности. – Черт! – выругался Игорь. Остановил автобус и включил освещение в салоне. Ни остановка, ни свет не пробудили пассажиров. Они живописно дрыхли: склонившись к окну или прикорнув на плече соседа, широко раскрыв рот или клюкнув головой в колени – точно отравленные газом. Аня прошла в конец салона и принялась расталкивать экскурсовода. – Сколько у вас было людей? Очнитесь! У вас есть список? Добилась только того, что сон экскурсовода получил какое-то новое направление. Вероятно, он с кем-то ссорился. Не открывая глаз, кривился презрительно: – Тупая баба! Отстань! На свои пью! – И перевернулся на другой бок. В динамиках послышался шум, потом голос Игоря: – Народ! Просыпайтесь! На передней панели есть микрофон для экскурсовода, вспомнила Аня. Призывы Игоря пробудили только несколько женщин, мотавших головами, ничего не соображающих. «Глубок и крепок алкогольный сон, – подумала Аня. – В Троянского коня не обязательно набивать солдат. Можно просто замаскировать под него цистерну со спиртом». Игорь что-то подкрутил, и динамики отозвались громким противным писком. У Ани чуть не лопнули перепонки, зато пассажиры очухались. Она вернулась на место, забрала у Игоря микрофон. – Товарищи горнообогатители! Прошу внимания! Необходимо убедиться в наличии всех пассажиров в целом. И в частности, в отсутствии технолога Козякина. – Конякина, – поправили ее с мест. Хороший признак: народ включился, стал соображать. Женщины обыскали экскурсовода и принесли список. Аня устроила перекличку. Присутствовали все, кроме Конякина. Игорь медленно, по метру, разворачивал автобус. Дорога была узкой, а «Икарус» длинным, по обеим сторонам шоссе – глубокие кюветы. «Если мы скатимся, – неожиданно подумала Аня, – то застрянем надолго». И поймала себя на том, что перспектива опоздать на самолет, включиться в новую нервотрепку с билетами ее не пугает, потому что, глупость, несуразица, конечно, дает возможность дольше побыть с Игорем. Обратно они ехали очень медленно. По словам Игоря, человек их заметит издалека и помчится навстречу, им же в свете фар, заметить его трудно, легко наехать. «И опять задержимся», – подумала Аня, обругав себя за возмутительные, бесчестные желания. Они действительно увидели Конякина только метрах в десяти, бегущего, размахивающего руками. Трезвый, испуганный, тяжело дышащий, он ввалился в автобус и в первые минуты ничего не мог сказать в ответ на извинения и оправдывая товарищей: Как же ты? Прости, друг!.. Потом просипел: – Водки! Чем вызвал бурное одобрение пассажиров, которые разделили с ним радость возвращения. – Сколько же они пьют! – ужаснулась Аня, когда Игорь так же осторожно развернулся и покатил вперед. – Русский народ, – пожал он плечами. – Не слышу осуждения. Ты словно гордишься тем, что русский народ много пьет. – Я и горжусь. Мы ведь и работать умеем. Потом они много смеялись, вспоминая недавнее происшествие. – Технолога нет, и он недавно развелся. Где логика? А ты говоришь, повесился. Я думаю, почему так сложно: отстать от автобуса и вешаться в темном лесу, – хохотала Аня. – Там же ничего не видно, куда веревку накинуть? А ты в микрофон строго: «Товарищи горнообогатители! Надо убедиться в наличии Козякина». А он Конякин! То, что Аня перепутала фамилию, показалось отчаянно смешным. Они ехали на восток и увидели восход. Сначала темень посерела, лес и поля были как старые фото, которые прежде подделывали под цветные, но краски от времени выгорели, только зеленая осталась. Потом старое фото превратилось в современное кино, долгий проезд камеры к горизонту, на котором заиграли желтые, нежно-фиолетовые, малиновые полосы, растущие и угасающие, поглощающие друг друга. Наконец, показался полукруг солнца, быстро увеличивающийся, нестерпимо оранжевый. И вот оно все выплыло – очень большое, гигантский яркий диск. Словно показало свои истинные размеры, дало полюбоваться, чтобы потом, укатив высоко на небосвод, уменьшиться и уже не позволять на себя пялиться. – Это повторяется каждый день миллионы лет. И никогда не повторятся, – завороженно произнесла Аня. – За что и люблю ночные рейсы, – сказал Игорь. Он привез ее в аэропорт, отклонившись от маршрута – договоренность была, что высадит в центре города. Экскурсовод, помятый, но профессионально бодрый, проспавший ночное приключение, вещал в микрофон: Мы с вами въехали в город боевой и трудовой славы… Площадь города составляет… Население составляет… В данный момент мы находимся у аэропорта, построенного по проекту архитектора… Игорь и Аня стояли около автобуса и слышали обрывки фраз. – Счастливо тебе, Игорь! – Тебе тоже счастливо! – Всего хорошего! – И тебе. – Я пошла. – Иди. Помочь сумку донести? – Спасибо, не нужно, она не тяжелая. Пока? – Пока! Конец истории. Они никогда больше не встречались. Анна Аркадьевна не помнила, из-за чего вспыхнула та ссора с мужем. Что-то мелочное, бытовое, накопившаяся усталость, раздражение взаимным непониманием, нежеланием идти на уступки. Однако реплика Ильи прозвучала как залп тайного оружия, давно заготовленного, которое очень хочется пустить в ход, уж сил нет терпеть, как хочется. – Конечно, ведь в твоей жизни был водитель автобуса! Точное попадание в цель. Она не ожидала, растерялась и дернулась как от пощечины. Если бы была готова, то сумела бы совладать с лицом, изобразить непонимание, отмахнуться, перевести в шутку. Она увидела, что меткий выстрел нанес Илье не меньший урон. Он потирал шею, словно у него в горле застрял твердый кусок. – Тебе Валя рассказала? – Не важно, – дерганье кадыка. – Нет, важно! Мы должны поговорить об этом. – Не должны. Илья встал, отправился в комнату, сел в кресло перед телевизором. Анна Аркадьевна чувствовала себя как человек, которого обвинили в воровстве. Ему обидно, хочется плакать, а нужно выворачивать пустые карманы. Она зашла в комнату, встала перед телевизором: – Илья! Я прошу тебя! Давай поговорим! – Извини! Не расположен. – Он сделал звук громче и помахал ей рукой: отойди, не закрывай экран. – Ну, и… ну, и… Не сумев произнести проклятия, послать его, выскочила в коридор. Заметалась. Надо уйти! Куда угодно уйти. Отсюда, от него, от мыслей, от боли и обиды. Схватила с вешалки пальто, но сменить обувь не догадалась. Она сидела в ночи на детской площадке. Комнатные тапки промокли и выглядели отвратительно. Вся ее жизнь отвратительна! Ноги замерзли. Что там ноги! Сердце стыло. Она отлично представила, как Валя доносит до Ильи компромат. Илья только очень короткий период, первого знакомства-приятельства, хорошо относился к Вале. Потом он ревновал, считая, что время, проведенное женой с подругой, украдено у него. Потом Валя представила одно за другим доказательства своей непорядочности. И уже дружба с ней превратилась в какое-то извращение Анны. Валя, в свою очередь, – в рассадник извращений. Отношение Ильи, его призрение и отвращение, которые с каждым годом крепли и стали уж совсем не прикрыты, Валю, конечно, расстраивали и обижали. Желая доказать, что не только она тут черненькая, а некоторые беленькие тоже не без пятен, Валя сказала что-нибудь вроде: – У твоей идеальной жены, тогда еще невесты, был водитель автобуса. Господи, да покопай, и у самой святой из святых какой-нибудь водитель автобуса да отыщется. Между «сделай, пожалуйста» и «не делай, пожалуйста» лежит трещина, огромная как пропасть в горах. Если вас просил о чем-то начальник, а вы не успели, если вы требуете, чтобы дети убрали в комнате, а они и в ус не дуют, если велели мужу купить по дороге хлеб и молоко, а он забыл зайти в магазин – это простительное и типичное несделание. Но если вы особо подчеркиваете: не трогай, не мешай, не говори, не выдавай никому мою тайну, а человек трогает, мешает, говорит, выдает, то это – предательство.