Инсп. Каттер выдвинул из-под стола мусорную корзину, вывалил из нее отходы, среди которых оказалась бутылочка из-под опиума, однако этикетка с нее была соскоблена, и установить аптеку, где приобрели лекарство, не представлялось возможным. Также обнаружены марлевые салфетки, в той или иной степени пропитанные кровью. Сотрудники полиции прошли в небольшую комнату, расположенную в глубине дома. Как и во всем остальном жилище, здесь наблюдался беспорядок. На кровати лежала женщина, которую не удалось бы привести в чувство никакими средствами. По комнате гулял неуютный холод, поскольку окно было открыто. Инсп. Фокс, подверженный таким заболеваниям, как плеврит, хотел немедленно его закрыть, но инсп. Каттер посоветовал оставить все как есть – иначе могут быть уничтожены улики. Инсп. Фокс поднес снятый с фургона фонарь к кровати, на которой лежала навзничь женщина, и инсп. Каттер бегло осмотрел ее. Не обнаружив пульса, он попросил инсп. Фокса съездить в своем фургоне за доктором Кармоди. Инсп. Фокса его просьба не обрадовала. Он заявил, что и так уже сделал больше, чем нужно, что, по его мнению, отделение «J» не обязано впредь оказывать содействие в расследовании гибели «непонятной особы, которую придушил некий грабитель», и полицейского врача незачем беспокоить. Инсп. Каттер отозвал инсп. Фокса к лестнице и вступил с ним в переговоры. Между ними разгорелся спор, в ходе которого инсп. Каттер (зачеркнуто), и было слышно много (зачеркнуто). Вопрос был решен к удовлетворению обеих сторон. После ухода инсп. Фокса инсп. Каттер велел присутствующему сержанту в мельчайших подробностях описать место происшествия, поскольку при данных обстоятельствах Скотленд-Ярд не санкционировал бы затраты на привлечение фотографа. В период между 8:06 и 9:03 вечера, пока не прибыл доктор Кармоди, были зафиксированы следующие наблюдения. Железная кровать отодвинута от стены и стоит под углом. Ящики, что держали под ней, открыты или выпотрошены. Тумбочка опрокинута, сундук взломан, на полу громоздится ворох вываленных из него предметов одежды и постельного белья. Окно разбито снаружи, пол возле него усеян осколками стекла. Нижняя рама поднята ровно настолько, чтобы в образовавшийся проем мог пролезть взрослый человек. Из окна видна крыша надворного строения: очевидно, грабитель с нее пробрался на верхний этаж. Простыня, которой была накрыта почившая, с нее откинута, но само тело до прибытия врача тревожить не стали. На первый взгляд, ночная сорочка на умершей в целости и сохранности. Перед смертью она цеплялась за постель, но в остальном поза ее самая обычная, и инспектор отметил, что явных следов борьбы нет. При более внимательном рассмотрении видно, что лицо у нее поразительно бледное. Рот открыт, губы искривлены, словно застыли в тот момент, когда она что-то настойчиво говорила. Налитые кровью выпученные глаза широко раскрыты, и взгляд будто прикован к некоему зависшему призраку, которого видят только мертвые. XII В Уайтчепел Октавия отправилась в кебе, поскольку погода ухудшилась и у Джорджи своего велосипеда не было. Он часто вызывался сопровождать ее, когда она собиралась куда-то вечерами, и обычно Октавия неизменно отклоняла его предложение, но сегодня сочла, что не вправе ему отказать, ведь днем он так расстарался ради нее. – Сестренка, ты не бойся, я не стану путаться у тебя под ногами, – пообещал Джорджи, идя на уступки. – Ты даже не вспомнишь, что я рядом. Просто так мне будет спокойнее. А то ведь неизвестно, кто к этому причастен и кого мы там встретим. В действительности она была рада, что брат составил ей компанию. После событий дня ею владело некое странное уныние, а Джорджи в силу своей природной застенчивости не был назойливым спутником, даже когда сама она, пребывая в смятении, хранила молчание. В тесной карете стоял затхлый запах, двигались они нестерпимо медленно. На Уайтчепел-Хай-стрит перевернувшаяся повозка пивовара привлекла толпу зевак, перекрывших проезжую часть. После того как они простояли на одном месте десять минут, Октавия поняла, что больше не в силах выносить заточение. – Пешком быстрее дойдем, Джорджи, – сказала она, беря свои вещи. – При таком раскладе еще час тут можно проторчать. Брат беспрекословно последовал за ней. Задержался лишь на минутку, пока расплачивался с кебменом, а потом, когда они свернули на Осборн-стрит, отважился предложить, чтобы они держались витрин на более освещенной стороне улицы. – Не подумай, что я лезу в твои дела, сестренка, но мы сейчас не в Мейфэре. Здесь есть такие закоулки, куда я не сунулся бы и в сопровождении половины экипажа корабля. Шагая, они чувствовали, что за ними наблюдают из темных уголков под грязными навесами. Кое-кто из мужчин свистел им вслед или выкрикивал непристойности. Джорджи ни на шаг не отходил от сестры, и Октавия обратила внимание, что при всей своей рослости двигался он весьма непринужденно. Он не нес себя с важным видом, выпячивая грудь, но теперь в нем и следа не осталось от прежнего нескладного юноши. Они миновали ворота чугунолитейного завода, возле которых в выбоине с застывающей смолой застрял воробей. Какой-то мальчишка наклонился к нему, схватил его за трепыхающиеся крылышки и дернул, отрывая тельце от ног. Джордж рассвирепел, что обычно ему было не присуще. Он хотел броситься на маленького живодера, но Октавия придержала брата за локоть. – Мучить пташку! – тихо прорычал он в отвращении. – Маленькую птичку, сестренка! В ней двух унций нет! Не в моих правилах всюду совать свой нос, но на Мальте я как-то приложил одного типа, поймавшего в силок зуйка. Октавия потащила брата прочь от завода. Она собиралась перейти через дорогу, но в этот момент из мглы с грохотом вылетел полицейский фургон, заставив ее отступить на тротуар. Фургон промчался в непосредственной близости от них, и Октавия на мгновение встретилась с грозным взглядом одного из полицейских, что сидели в экипаже. Возница взмахнул хлыстом, и фургон на пугающей скорости рванул в сторону Брик-лейн. – Куда-то спешат, – заметил Джорджи. – Уж не туда ли, куда и мы? – Жалобу нужно на них подать, – сказала Октавия. Почему-то пристальный взгляд полицейского выбил ее из колеи. – Носятся как угорелые по плохо освещенным дорогам. Убить ведь нас могли. Куда нам теперь, ты знаешь? Не нравится мне тот тип в шляпе, что следует за нами по противоположной стороне. Они свернули на Олд-Монтагю-стрит, а с нее – на узкую улицу, названия которой Джорджи не знал. По ней, как он рассчитывал, они срежут путь до Финч-стрит. Улочка была убогая и грязная, не шире коридора в доме. Ее заливали лужи мутной дождевой воды, местами от края до края, так что Октавия с братом, идя по ней, были вынуждены прижиматься к стенам. Было безлюдно. Лишь у одного дверного проема с закрытыми ставнями справляла нужду в почерневшее ведро какая-то женщина. Они торопливо прошли мимо нее и, уже удаляясь, услышали, как задребезжало железо и что-то смачно плюхнулось на булыжники, – видимо, ведро опорожнили. Пансион располагался в узком неосвещенном дворике, куда с Финч-стрит вел проход под навесами какого-то литейного цеха. На их стук вышла женщина. Она приоткрыла дверь самую малость и, налегая на нее плечом, стала всматриваться в темноту у них за спинами. – Миссис Кэмпион? – А вы кто? – Прошу прощения, миссис Кэмпион. Я – Октавия Хиллингдон, а это – мой брат, лейтенант Джордж Хиллингдон. Октавия протянула женщине руку, но та, проигнорировав ее, пытливо воззрилась на Джорджа. – Джентльменам вход воспрещен, – заявила она. – Да, конечно, я понимаю. Джорджи, ты не обидишься? Подождешь, ладно? Джорджи с хмурым видом тронул шляпу в знак почтения и отошел в сторону, доставая сигарету из кармана пальто. Но с лица миссис Кэмпион по-прежнему не сходила подозрительность. Октавия еще раз представилась, не упомянув про «Газетт», но намекнула, что она дама с возможностями и у нее есть влиятельные друзья-единомышленники. Объяснила, что она слышала об исчезновении мисс Таттон и хотела бы предложить свою помощь. – К нам всякие доброхоты наведываются, – сказала миссис Кэмпион. – Только мало кто из них делает добро. – Я думала начать с пожертвования. – Октавия полезла в ридикюль. – Чек я уже выписала. Но, разумеется, если понадобится больше… – Здесь не вытаскивайте. – Миссис Кэмпион снова оглядела улицу, затем устало покачала головой и отступила на шаг. – Что ж, входите. Миссис Кэмпион провела Октавию в маленькую гостиную и там сама представилась, в скупых выражениях рассказав о себе. Несколько лет она служила в Армии спасения, сообщила миссис Кэмпион, но со временем пришла к выводу, что суп и мыло – это прекрасно, а без спасения вполне можно обойтись[27]. – Младшие учатся, чтоб не думали об ужасном. Они сейчас наверху, заучивают с мистером Критчли королей и королев. Я считаю, что все и должно идти по-прежнему, как обычно, после таких потрясений. – Конечно, – согласилась с ней Октавия. – И если для них можно сделать что-то еще, прошу вас, дайте мне знать. – Я пущу ваши деньги на благое дело, – пообещала миссис Кэмпион усталым тоном. – Даже не сомневайтесь. Но я должна спросить у вас, мисс. Какое вам до этого дело? Многие нуждаются в помощи, а вы выбрали именно нас. Почему? Девушек много пропадает, а вас заинтересовала именно наша? Почему? Октавия ответила не сразу. Она подумывала о том, чтобы открыть свое происхождение, поверить, что, если бы не счастливый случай, она сама тоже, возможно, жила бы как мисс Таттон, и ее постигла бы подобная участь. Она хотела признаться, что ее собственное богатство тяжким бременем давит на ее совесть и она пытается, почти каждый божий день, убедить себя в том, что отказалась бы от всего, что имеет, если б не надежда найти достойное применение своему состоянию; что она пытается, но без особого успеха. Но нет, ничего такого Октавия не могла сказать, а если бы и сказала, это не было бы ответом на вопрос. Почему именно эта девушка? – Просто я чувствую… – Октавия запнулась, глядя в сторону. – Я чувствую, что должна. Должна как-то помочь. Миссис Кэмпион решительно сложила на груди руки. Она оценила возможности Октавии и, казалось, осталась удовлетворена, хотя мнение свое не изменила. Она назвала сумму, которая помогла бы им справляться с определенными трудностями, если они будут получать ее раз в месяц. – Присаживайтесь, мисс, – предложила миссис Кэмпион, когда решился вопрос с деньгами. – Хотя, вы уж меня извините, на долгие разговоры времени у меня нет. Октавия обвела взглядом комнату, большая часть которой была отдана под склад. В коричневатой мгле громоздились консервы, оранжевые ящики переполняли груды обносков. Камин растоплен не был, стояло всего одно кресло. – Благодарю, миссис Кэмпион, вы очень добры, ничего, я постою. – Как угодно, мисс. – Женщина поджала губы, рука ее потянулась за часами в карман. – Долго я вас не задержу, – пообещала Октавия. – Догадываюсь, что дел у вас много, и я не хочу занимать ваше время. Я не для красного словца упомянула, что у меня есть связи и некоторые возможности. Поиск – это то, чем я занимаюсь, миссис Кэмпион. Я хочу найти мисс Таттон и вернуть ее вам живой и здоровой. – Полиция ищет ее, мисс. Этим уже занимаются. – Полиция не будет очень стараться, миссис Кэмпион. Во всяком случае, не ради простой девушки. Вы это знаете не хуже меня. Но я так легко не отступлюсь. Прошу вас, позвольте вам помочь. Позвольте помочь ей. Миссис Кэмпион поразмыслила с минуту и, сдаваясь, покачала головой. – Что вы хотите знать? – Когда пропала мисс Таттон? Давайте начнем с этого момента. Миссис Кэмпион вытащила из халата потрепанный журнал. – Это я могу сказать точно. Я веду строгий учет времени. Девушки должны соблюдать режим, иначе пропадут. Так, сегодня какое число? Третье? Нет, второе. Вчера было первое, значит, будний день. Анджела Таттон – Энджи, как мы ее звали, – нашла работу цветочницы. Это близ пивоварни «Черный орел», по дороге в Спитлфилдз. Ее мать, пока была жива, занималась изготовлением искусственных цветов, так что девочка это ремесло осваивала с рождения. Она и мне украшение на шляпку смастерила, когда сестра моя замуж выходила. – Миссис Кэмпион немного смягчилась при этом воспоминании. – Веточку цветущей айвы. И оттенок как точно подобрала. Казалось, бутоны буквально час как раскрылись. – Здорово, – прокомментировала Октавия. – Значит, Энджи хорошая девушка? Хлопот вам не доставляла? – Временами бойкая была на язык, семь пятниц на неделе, но сердце имела доброе. От работы по дому не отлынивала. Все песенки свои напевала, когда стирала. Октавия смущенно улыбнулась. – Вы так о ней говорите, будто не ждете, что она вернется. Миссис Кэмпион рассматривала обои. Ее внимание привлекло место, что было испачкано сажей, которую она стерла рукавом, пальцами натянув его за край. – Мы живем надеждой, мисс. Живем надеждой. – Боюсь, я вас перебила, – сказала Октавия. – Вы упомянули, что мисс Таттон вчера была на работе. Когда вы ждали ее возвращения? Миссис Кэмпион плотно сжала губы и снова уткнулась в свой журнал. – Энджи работает до восьми вечера, кроме субботы, и обычно по окончании рабочего дня сразу возвращается сюда. Но вчера была среда, а по средам ей разрешено немного погулять. Приходится делать девушкам послабление, а то ведь и вовсе можно их потерять. – Куда она могла пойти, миссис Кэмпион? Где она проводила свой досуг? С кем встречалась? Она вам говорила? – Сама она не говорила, а я не спрашивала. Здесь на моем попечении восемь девушек. Двенадцать – с учетом малышек. С божьей помощью я постараюсь уберечь их от улицы, но в жены священников я их не готовлю. Пусть гуляют с кем хотят, лишь бы к половине одиннадцатого как штык были здесь. – Но она не пришла, да? Мисс Таттон? Она не вернулась. Миссис Кэмпион покачала головой. – Я сразу поняла: случилась беда. Будь это любая другая из девушек, я б и пальцем не пошевелила. Заблудшую овцу долго подле себя не удержишь, но Энджи… она вселяла надежду. – И вы обратилась в полицию?