– Лучше не пытаться, – сказал я. Из черных волос высунулся кончик носа и надменно нацелился на меня. – Мы не можем умереть. Мне говорили. – Везучая. Мне говорили гораздо меньше, чем тебе, – сказал я. – Но я несколько раз съедал что-то не то и потом крепко жалел, что не могу умереть, так что приучился к осторожности. – Тогда скажи, что нам делать! – заявил надменный кончик носа. К этому времени я сильно разозлился. Нельзя же быть такой зазнайкой! Кто она такая – совсем новенькая в Цепях, – чтобы так себя вести и еще проделывать со мной свои глупые фокусы? Я вдесятеро опытнее. Поэтому я решил ее проучить. – Лучше всего, – снисходительно начал я, – ничего не есть, пока не посмотришь, что едят туземцы. Мы здесь все равно ненадолго… – Сама знаю! – оборвала меня она. – …Поэтому можно вообще не есть, – договорил я. Я был в бешенстве. – Да, скоро ты поймешь, что сразу чувствуешь, сколько где пробудешь. Молодец, быстро все схватываешь. Теперь надо пойти поискать, какие знаки нам оставили другие скитальцы. Вон там какая-то тропинка. Знаки должны быть на дереве рядом. Я величественно подвел ее туда, где кусты на краю полянки словно бы расступались. Многозначительно огляделся. Знак и правда был. Он был вырезан на стволе дерева, похожего на великанский папоротник. И надо же было такому случиться, что я видел этот знак впервые в жизни. – Вот он. – Я показал на знак, лихорадочно соображая, что сказать дальше. – То есть это очень редкий знак. Да. Нос Хелен задрался в сторону ствола. – А что это значит, ты не знаешь. – А вот и знаю, – возразил я. – «ОЧЕНЬ ПРИЯТНЫЙ МИР». Такие редко попадаются. – Да, – сказала она. – Ну и что тогда? – Пойдем поищем туземцев, – сказал я. – Только осторожно, не спугни. Я думаю, в таком месте должны обитать первобытные племена. Мы двинулись по тропе. Это был словно зеленый туннель, над головой свисали плоды и крупные цветы, и мы задевали их головами. – А если эти твои туземцы говорят на другом языке? Тогда что нам делать? – спросила Хелен. – Учить его, – мрачно ответил я. – Не волнуйся. Я уже знаю несколько сотен языков. И они почти все похожи друг на дружку. Помалкивай, предоставь мне переговоры, и все будет хорошо. Мы прошли еще немного, и тут Хелен вдруг решила покапать мне на мозги. – А эти вот знаки, которые вы, люди с дурацким названием, оставляете друг дружке, – какие встречаются чаще всего? – В основном предостережения, – ответил я. – Например, «РАБОТОРГОВЦЫ», «ПОЛИЦИЯ БЕРЕТ ВЗЯТКИ», «НЕ ОСКОРБЛЯЙТЕ ЧУВСТВА ЖРЕЦОВ» или «НЕДРУЖЕСТВЕННАЯ ОБСТАНОВКА». Твой мир был помечен «ТЬФУ!» – по-моему, очень емко. – А вот грубить незачем, – заявила она. – Это мой Дом. И я вернусь туда очень скоро, вот увидишь. Я только улыбнулся. Я и сам так когда-то думал. – А какой самый редкий знак? – спросила Хелен. – Тот, который мы видели? Я решил, что, наверное, да, раз я никогда раньше его не встречал, но ответил, чтобы показаться умным: – Не совсем. Мне говорили, что самый редкий знак – «ЗДЕСЬ МОЖНО РАССКАЗЫВАТЬ, ЧТО ТЫ СКИТАЛЕЦ». – Почему? – спросила она. – Потому что нигде нельзя, – сказал я. – Они следят, чтобы тебе никто не поверил. – Выходит, такого знака не бывает! – презрительно бросила она. – Нет, бывает! Он был у меня в списке! Где-то он наверняка есть! – Ой, ну конечно, – жалостливо протянула Хелен. Такая вот она. Только что говорит одно и тут же сама себе противоречит, а получается, что это ты ляпнул чушь. – В открытых временах воплощены все вероятности, поэтому наверняка есть портал, за которым тебе позволено признаться, что тебя изгнали. Типичная логика Уквара… – Что ты такое несешь? – спросил я. Она меня не слушала: – Уквар – чистой воды обманка! По-моему, его просто нет! – Да кто это такой? – начал было я, но тут мы вышли на опушку джунглей, где тоже росли кусты. В кустах рядом с тропинкой стоял человек, кланялся нам и улыбался. Вполне цивилизованно. Он был чисто выбрит, в опрятной беленой рубашке и штанах, и улыбка у него была учтивая – светская такая улыбка. Он был до того безобидный с виду, что я обернулся к Хелен и надменно бросил: – Предоставь все мне. И поклонился человеку в белом: – Добрый вечер, друг мой. Он затянул на языке, которого я раньше не слышал: – Оомера-вуумера-вуумера. Наверное, лицо у меня сделалось очень смешное. Из-за волос Хелен послышалось фырканье. – Ничего страшного, – заверил я ее. – Объяснимся знаками. Человек в белом стал объясняться знаками. Он поклонился и протянул руку. Это он говорил: «Не соблаговолите ли пройти сюда, сударь?» – ни дать ни взять официант в ресторане, где я как-то работал. Поэтому я кивнул, а Хелен дернула головой. Она всегда чуть дергала головой в сторону, когда кивала, будто на самом деле имела в виду «нет». К такому с первого раза не привыкнешь. Но человек в белом нас, видимо, понял. Он был очень доволен. Вежливо провел нас по дороге через поля. В полях работали другие опрятно одетые мужчины и несколько мальчиков, все с длинными тяпками, и при виде нас они положили тяпки и заторопились следом за нами, тоже улыбаясь и журча «Оомера-вуумера-вуумера». Как будто мы были особы королевской крови, только обращались с нами гораздо теплее. Я огляделся – и увидел, что из джунглей высыпала целая толпа опрятных людей и тоже бросилась за нами с радостными криками «Оомера-вуумера!». Мы прошли поля и очутились в деревне. Деревня тоже была опрятная и цивилизованная. Домики были все квадратные и беленые, украшенные спереди нарядными шпалерами с цветами, у опрятно выкрашенных дверей стояли блестящие медные горшки. Домики с трех сторон окружали площадь, а за площадью стояло беленое здание побольше, и шпалеры на нем были повыше: видимо, деревенский совет. Нас провели к этому зданию через площадь, и еще нигде меня не встречали так приветливо. Здесь к толпе присоединились девочки и женщины, они сияли улыбками и гремели бирюзовыми бусами, которые в изобилии носили поверх длинных белых платьев. Они были очень непосредственные, здешние женщины. Одна подбежала к Хелен, протянула к ней руки, воркуя «Оомера-вуумера», и хотела отвести волосы от ее лица. Я мало что разглядел, но выражение той части лица Хелен, которую я увидел, явно говорило о желании укусить эту женщину. Хелен отпрыгнула от нее с криком: «Не смей!» Я побывал во множестве миров, где принято прятать лица. Не знаю, почему Хелен прятала свое, может, так принято у этих Харас-Уквара, и хотя раньше мне такой метод нигде не встречался, я считаю, что обычаи надо уважать. – Оомера-вуумера, – сказал я удивленной женщине. – Не надо так делать. Ее лик священен. Женщина кивнула и попятилась, жестами показывая: «Ах, простите». Я подумал, что Хелен должна была сказать мне спасибо, но она заявила: – А тебе нечего было грубить! После этого она была в очень дурном настроении – если, конечно, можно так выразиться, потому что в хорошем настроении она и раньше не была. Нас привели в здание совета, усадили там на груду подушек у стены и закатили пир. Принимали как почетных гостей и даже слишком. Стоило мне взглянуть на очередное блюдо, как мне тут же наваливали целую гору в медный горшок, какие тут давали вместо тарелок. Все улыбались, восклицали, оомерили-вуумерили, кивали и несли угощение – дымящиеся медные ведра фасолевого супа, горы риса, какие-то кусочки, завернутые в листья и политые сверху острым соусом, блины, булки, аппетитные пироги с фруктами. И двадцать видов салата. И горы всех плодов, которые я видел в джунглях. И все было очень вкусное. Единственный недостаток – еда была вегетарианская. А я бы с удовольствием поел мяса. Хелен почти ни к чему не притронулась. Она сидела, свесив голову, так что даже кончик носа скрылся, и вела себя так, словно лик у нее был до того священен, что даже еду в рот класть нельзя. Возможно, это до нее наконец дошло, каково на самом деле быть скитальцем, но точно не знаю. Мне не никогда не удавалось угадать, о чем думает Хелен. – Ешь, – сказал я. – Ты их обижаешь. Ты почетная гостья. – Ешь за меня, – буркнула она. – От пуза. Я не хочу. Мне здесь не нравится. Я хочу Домой. Я и ел – за двоих. Через некоторое время еду убрали и принесли горячее питье. Я был рад. К этому времени я так наелся, что стало даже нехорошо. Так что можете себе представить мою досаду, когда после питья снова появились медные горшки – и пир повторился. На этот раз принесли кучу всего на палочках, только овощи, кукурузу в початках и все такое прочее. Горы. И мне нужно было все попробовать. Они настаивали. Вот что самое плохое, когда не знаешь обычаев. Не понимаешь, какой взять темп. Я уже и так переел. – Помню, мама говорила, что такое есть за двоих, когда должна была родиться моя сестра Эльзи, – сказал я Хелен. – Не знал, что это такая трудная работа! – Ты жрешь, как свинья на откорм! – отозвался голос из-под волос. – Вот и нет! Я просто вежливый! – возмутился я. Потом еду на палочках унесли и принесли пирожные. Горы пирожных. Я уже едва не лопался. Но упорно ел. Обычаи надо уважать. Никакого удовольствия мне это не приносило. Я боялся, что меня сейчас вырвет. Пришлось отказаться от двух видов рисового пудинга. В жизни так не радовался концу обеда, как в тот раз. Все наконец встали. Я тоже встал, чувствуя себя огромной пухлой подушкой с ручками и ножками по углам. Едва дошел туда, где нас уложили спать. Это была маленькая квадратная комнатка в задней части здания с горой подушек, почти таких же пухлых, как я. Хозяева закрыли дверь и ушли, а я остался стоять. Я не мог ни сесть, ни даже пошевелиться, так я объелся. Внутри было темно. Свет давал только маленький синий светильник под потолком. Хелен топала у меня за спиной, но я не видел, что она делает, потому что боялся даже повернуться. Наконец она подошла и грациозно уселась на подушки туда, где мне было ее видно. – Отлично, – процедила она. – Отлично! Подняла руки, разделила волосы там, где виднелся наружу кончик носа, и заложила за уши. У меня мелькнула мысль, что теперь ей можно открыть лицо, потому что тут темно, но мне было все равно. Я мог думать только о переполненном желудке. Священный лик оказался свирепым острым личиком с круглыми блестящими черными глазами – точь-в-точь проницательные пуговицы. – Ну и влипли мы из-за тебя! – заявила она. – Дверь заперта. Что бишь там, по-твоему, означает та закорючка на дереве? Я не мог говорить. Внутри все вздымалось. – А я тебе скажу, – продолжала Хелен. – Это пришло мне в голову, когда я сказала, что ты жрешь, как свинья на откорм. И я сразу поняла. Этот знак означает «ЛЮДОЕДЫ». Неужели ты не заметил, что здесь нет никакой живности, даже кур? Оказалось, что внутри меня вздымалась мощная отрыжка. Я дал ей волю. Она была двойная. Какое облегчение! Теперь я хоть говорить мог. – Они вегетарианцы.