– «Четвёртый» – норма. – Вот и хорошо. Все готовы. – С добрым утром, тётя Хая. Вам привет от Мордухая. А ещё от Сары, Якова, Давида, – громко говорю я. – От Арье и Яниса, Натана и Шета, Михаэля и Йоны, – значительно тише добавляет «Гном». Я могу продолжить список. «Стриж» и «Девятый». «Батя» и Костя-пограничник. Ребята «Руля» и группа поддержки. Вот только надо ли? Семьи моих ребят и Таля Гуревич из Сарьи. Пленные в концлагерях, изнасилованные и убитые девчонки, дети Саласпилса и расстрелянные жители этого городка. Этот список бесконечен. – А «Фея» привет сейчас сама передаст. К бою! – Это лишнее, но «Гнома» надо встряхнуть. Ему мне спину прикрывать, а дом они с «Ежом» пока не проверили. Показываю ему пальцем на дом, делаю круговое движение кистью и отворачиваюсь к площади. «Лис» уже стреляет одиночными. Я жду. Дальнее от нас крыло дома полыхает вовсю, в дверь и окна первого этажа лезут люди. «Не нравится», – мелькает у меня. Всё. Хорош. Расслабился. Работай. Приникаю к прицелу и сначала тщательно проверяю второй этаж. Вот он. Как чувствовал. В одно из окон второго этажа выглядывает человек с винтовкой. Плавно тяну курок, и то, что секунду назад было человеком, ударом пули отшвырнуло обратно в комнату. Винтовка недоученного снайпера, кувыркаясь, улетела на улицу. Первый пошёл. В окнах второго этажа больше никого нет, перевожу прицел вниз. У крыльца валяются несколько трупов и мечутся трое. Подлавливаю одного, второй падает сам – «Лис» не дремлет. Третий прыжком отскакивает к дому, и ему прилетает в спину от нас обоих. На крыльцо выскакивают сразу четверо, за ними толпятся ещё. Один тут же получает от меня в живот, второй – в грудь. Двое тормозят на крыльце, спотыкаясь о то, что недавно было их приятелями, и ещё один получает в голову от «Лиса». Четвёртому прилетает от меня в живот, и он валится с крыльца кубарем, но за ним выскакивают сразу двое, спотыкаясь о труп, лежащий у дверей. На? ещё. Не целясь, посылаю в дверной проём две пули. Меняю магазин. «Винторез» «Лиса» частит. Целей много. Приникаю к прицелу. На крыльце столпотворение. Человек пятнадцать точно есть. Ощерились стволами винтовок и автоматов. Почти не целясь, только переводя прицел с одного силуэта на другой, выпускаю все пятнадцать патронов. Рядом стреляет «Лис». Смена магазина. Взгляд на крыльцо. Стоящих на ногах поубавилось, но трое у угла справа, несколько силуэтов у стены слева. На крыльце четверо. Сообразили, что их расстреливают. Один влупил длинную очередь из ППШ от пуза веером. Злые огоньки срываются с дульного среза. Шелестят шальные пули, две с треском ударили в доски забора неподалёку. Тебе первому. Стреляю прямо в оскаленный рот. Бухнула винтовка, вторая. Опять часто стреляю по силуэтам. Смена магазина. Осматриваю площадь. Ответной стрельбы больше нет, но в окна первого этажа периодически высовываются полицаи. Трое, высунувшись, так и повисли, ноги там, руки с частью головы здесь. «Лис» – у него раненых не бывает. Стреляю по вылезающей из окон паре, одного наглухо, второму прилетело куда-то в район поясницы, и полицая выгибает дугой. Добиваю следующей пулей, расстреливаю магазин по мелькающим в окнах теням. Меняюсь. Оглядываю в прицел здание школы и прилегающие переулки. Здание пылает. Напалм. А чего я ждал? Сухое деревянное строение с межэтажными перекрытиями, заполненными торфом в качестве утеплителя и проложенным между брёвнами вместо пакли мхом, за долгие годы высушенным до хрустящего состояния. Огромное количество открытых окон, всё же лето, щели в досках пола и в деревянных стенах дополняют картину. Тягучая, быстро воспламеняющаяся жидкость, залившаяся в щели половых досок, и тяга как в хорошо построенной русской печке. Напалм неэффективная штука, говорите? В это время из окна второго этажа с диким истерическим визгом вываливается горящая фигура. Из левого крыла! Твою же мать! Ты там спал, что ли? Бухать надо меньше, не проспишь самое интересное. Тело падает прямо на политые бензином мотоциклы. Вот дебил! Как не вовремя. Мотоциклы вспыхивают, как стог сена. Крик меняет тональность. Теперь это глухой утробный рык, видимо, сначала хватанул пары бензина. Понеслась. Трижды стучу по микрофону и говорю: – Здесь «Первый». Внимание. Загорелись мотоциклы. Огонь без команды. – «Лис» меняет позицию, уходит в самый дальний от горящего здания угол двора и, выбив доску в заборе, пристраивается в темноте. Оттуда удобнее стрелять вдоль улицы и по переулкам за площадью. Я остаюсь на месте, отсюда мне виднее дом «Хаски». Оглядываю подсвеченную заревом пожара площадь. То там, то здесь валяются трупы, корчатся раненые, хаотично мечутся люди. Около крыльца мы с «Лисом» навалили приличную кучу карателей. Некоторые из них шевелятся, пытаются ползти, но в основном сломанными куклами лежат без движения. Раненых бешеных зверей надо добивать. Не дай бог, выживут. Будут ещё опасней. В Сталинграде десять снайперов, выбивая офицеров, унтеров и пулемётчиков, атаку полка остановили. Здесь совсем не кадровый немецкий полк, а разрозненная неорганизованная толпа привыкших к безнаказанности малообученных полицаев. Ничего, сейчас проведём мастер-класс от лучших в этом мире инструкторов. На том свете оцените. Наличие оружия не делает их бойцами, а наиболее профессиональных солдат мы перебили в самом начале. Нас семь человек, и пятеро ни в каком месте не последние стрелки, да и оружие у нас значительно лучше. В это время взрывается мотоцикл и сразу же один из грузовиков. «Лис» нажал на кнопку радиовзрывателя. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Знали бы, что один из жареных карателей свалится в лужу с бензином, не тратили бы редкий в этом мире боеприпас. К сожалению, провидцев среди нас нет. Второй грузовик вспухает взрывом, летят в воздух колёса мотоциклов. Становится светло. Площадь освещена даже больше, чем нужно, но из-за моей спины одна за другой с небольшим интервалом взмывают в воздух три осветительные ракеты. Всё видимое мне пространство заливает белым ослепительным светом. Видны даже мелкие детали в дальних от меня переулках. Приникаю к винтовке и расстреливаю замершие, как на лубочной картинке, фигурки. Меняю магазин. Слева от меня, наискось через площадь, свет ракет вырвал из темноты группу людей в немецкой офицерской форме. Уникальное сочетание советской автоматической винтовки и немецких осветительных ракет выдаёт потрясающий результат. Ошарашенные немцы стоят как на сцене, освещённые софитами. Максимально быстро выпускаю пятнадцать патронов. Стремительно меняю обойму и теперь тщательней целюсь. Стреляю действительно как в тире, на выбор, добивая немцев. Лохи тыловые! Выставились на открытом пространстве. Фронтовые офицеры в жизни бы так не подставились. Сменил ещё одну обойму. Ракеты гаснут, но разгоревшийся пожар освещает площадь и прилегающие к ней улицы. Прохожусь по шевелящимся раненым. Людей там нет, сплошные упыри. Каратели. Была бы у меня возможность, убил бы их ещё раз. Меняю обойму. Смотрю на часы. Три часа сорок три минуты. Потратив пять патронов, подлавливаю ещё двоих, выскочивших из дома через площадь, потом ещё одного, быстро ползущего вдоль площади к переулку. Пуля попала в позвоночник, слышу очередной перекрывающий все звуки крик. «Лис» стреляет почти без перерыва, ему с тепловизором проще. Вот где сказывается разница в оружии, но мне на АВС тепловизор не поставить – прицел слишком велик. Надо сваливать. Оглядываюсь во двор. «Гном», отложив автомат, перевязывает раненного в правое плечо «Ежа», сняв с него бронежилет и разгрузку. Чёрт. Вот где аукнулась нам эта шальная очередь наобум. Одна из пуль, миновав нас с «Лисом», нашла мальчишку, и «броник» не помог. Щёлкаю по микрофону: – Здесь «Первый». «Третий», «Четвёртый», сворачивайтесь. Прикрываем. «Второй». «Ёж» трёхсотый. – Только сейчас «Лис» отрывается от прицела и оглядывается назад. Говорю в микрофон: – «Второй». Работай. «Лис» приникает к прицелу. Я тоже. Теперь мы чистим подходы к дому «Хаски», но вокруг нет никакого шевеления. Пяток трупов валяется недалеко от дома, чуть дальше – ещё с десяток и на площади перед домом в разных местах десятка три. Один шевелится. Не добили. Раненый лежит на боку за трупом. Мне видно только плечо, руку и часть ноги. Ну да. Торможу. Не за бетонным же блоком, а за трупом. Меняю планку прицела на двести метров дальше и подряд выпускаю пять патронов. Готов. Для проверки стреляю в ногу. Пуля попала в кость, и ногу просто отшвырнуло в сторону. Точно, готов. Перевожу прицел на сектор дальше и несколько раз стреляю в подозрительно приоткрытое окно. «Лис» стреляет чаще, выбивая дальние подходы. Через несколько минут вижу, как группа «Хаски» выходит из дома. «Док» кого-то тащит на спине. «Хаски» замыкающий. От калитки он делает несколько выстрелов вдоль улицы, у него «калаш» с оптикой и ПБС. Отстрелявшись, уходит, догоняя группу. Щёлкаю по микрофону: – Здесь «Первый». Пять минут. – Делаю несколько шагов вдоль забора, ставлю у калитки снайперку, возвращаюсь и собираю разбросанные под ногами магазины, запихивая их в ранец, потом дохожу до «Гнома» с «Ежом». «Ёж» перевязан, и на него сверху накинут бронежилет. Забираю у обоих автоматы, разгрузку и ранцы «Гнома» и «Ежа». Автоматы вешаю на шею через левое плечо стволами вниз. Ставим «Ежа» на ноги. Он порывается идти, но я жестом останавливаю его, и «Гном», нагнувшись, взваливает «Ежа» на плечо и спину, придерживая напарника за ноги. Так быстрее. «Гном» понимает меня без слов. Беру разгрузку и ранцы. Здесь нельзя оставлять приметные вещи, дома я сбросил бы разгрузку. Дохожу до калитки, отдаю разгрузку «Ежа» подтянувшемуся «Лису», и он сразу запихивает её под верхний клапан своего рейдового ранца. Гильзы от «Винтореза» он уже собрал, а что не собрал, затоптал в рыхлую землю палисадника. Не думаю, что кто-то будет гильзы рассматривать, им бы трупы собрать по городу, но лучше перебдеть. Закидываю на левое плечо оба ранца ребят, у «Лиса» должны быть свободные руки, он прикрывает. Прихватываю снайперку, выхожу со двора и, выставив винтовку, иду по краю площади к комендатуре. «Гном» отстаёт от меня на пяток шагов. Отсветы пожара подсвечивают нам путь. Попался труп с «трёхлинейкой», в спине – выходное отверстие размером с кулак. Привычно отшвыриваю винтовку ногой в сторону. Чуть дальше лежит ещё один. В руке у полуодетого мужика «Наган». Далеко до него идти. Навскидку стреляю в голову. Мозги плеснули на мостовую. Зачем мне проблемы с ожившими трупешниками? Оглядываю закрытую калитку. Не отсюда ли вы такие нарядные? Переступаю через кровавую лужу и, открыв калитку, заглядываю во двор. Чисто. Только отсветы пожара на стёклах окон. Идём дальше вдоль высокого забора. Вот и улица. Из переулка нам навстречу выскакивают две фигуры. Припадая на колено и роняя неудобно висящие на плече ранцы, вскидываю к плечу винтовку. Раздаётся приглушённый возглас: – «Командир»! Свои. «Ким» послал. – А предупредить забыл? Рация на что? Вставлю тебе позже. Сгружаю автоматы и ранцы «пионерам». Руки у них уже свободны, автоматы закинуты за спину, «Вальтеры» в кобурах. «Гном», не останавливаясь, тащит «Ежа» мимо меня, за ним «пионеры», уже ощетинившиеся стволами автоматов с длинными трубами глушителей. Мы с «Лисом» замыкающие. Уходим перебежками, прикрывая друг друга. «Лис» периодически стреляет одиночными, я никого не вижу. С угла комендатуры оглядываю площадь. Живых совсем мало. Очень далеко в проулке мечутся несколько фигур. Нет, погодите. До этого достану. В окне дома силуэт, на подоконнике винтовка. Далековато до него, я его еле вижу в неровном пламени пожара, а он меня не видит совсем, поэтому и подставился. Приникаю к прикладу, прохладный металл холодит разгорячённую щёку. С чего это я так разволновался? Задерживаю дыхание, плавно нажимаю на курок, приклад бьёт в плечо. Действия, до автоматизма разученные сотнями тренировок и десятками боевых операций. Миг, и силуэт исчез. Винтовка осталась на подоконнике. Добиваю по окнам дома остаток магазина, чтобы даже мысли ни у кого не было высунуть голову. Меняюсь. Осматриваюсь. На площади только трупы. Бывшая школа полыхает. Языки пламени тянутся к небу, что-то с треском и снопом искр рушится внутри дома. Из бывшего пристанища фельджандармов потянулся густой столб дыма, в торцевом окне второго этажа показались отсветы пламени. Всё. Уходим. Комендатура, проулок, вот и бронетранспортёр. «Ежа» уже загрузили в «Ганомаг». Передаю свою винтовку и подтягиваюсь на борт, встав на гусеницу. В кузове двое раненых вместе с «Ежом», и кто-то лежит на полу. Кто, не вижу, темно. Щёлкаю по микрофону: – «Первый», «Ганомаг». Ответ не заставил себя ждать: – Группы «Третьего» и «Четвёртого» на месте. «Четвёртый», «Кюбель». – Это «Хаски». – «Второй», «Ганомаг». – «Лис», передав мне «Винторез», переваливается в кузов, едва не наступив на раненого, лежащего на полу. – «Третий», «Кюбель», – шелестит рация голосом «Кима». Видимо, прикрывал с той стороны. Заводится двигатель «Кюбельвагена». За ним через несколько мгновений – движок нашего бронетранспортёра. Переступая через ноги лежащего бойца, перебираюсь к заднему пулемёту, но стрелять не в кого. Переулок пуст. Несколько трупов лежат на краю неширокой дороги, ещё с пяток на противоположной стороне и дальше вразброс около двух десятков. Все с оружием – нехило повоевала группа прикрытия с этой стороны. «Лис» становится рядом со мной и приникает к прицелу, водя тепловизором по домам. Из-за угла комендатуры метнулись две шустрые тени, в руках у них здоровые мешки. Видно, выгребли документы комендатуры. Научил на свою голову. Пара секунд, взметнулись над бортом бронетранспортёра ноги, два тела свесились внутрь, ребята подхватили товарищей. Выдрессировали их «Белка» с «Погранцом» прошлой осенью, пока мы упырей в Риге развлекали. Они этот норматив на время сдавали, а вместо конфетки у них был приз – прогулки с «Погранцом» под Резекне. Не сдал норматив – сиди дома, чисти картошку, да и вообще Авиэль на базе работу найдёт, так что все «пионеры» «Ганомаг» знают до винтика и заскочить в него могут за пару секунд. Под крышей комендатуры метнулось пламя. Молодцы. Бензина не пожалели. Трогаемся, набирая скорость. Гусеницы, негромко лязгая, плавно тянут тяжёлую машину вперёд. «Белка» ведёт «Ганомаг» аккуратно, по возможности объезжая неизбежные ямы. Понимает, что чем мягче он ведёт бронетранспортёр, тем проще нам с «Лисом» стрелять, да и раненым легче. Ещё один мой уникальный умелец. Стрельбы по нам я не жду. Только безумец будет стрелять по знакомым всему городу машинам фельджандармов. Мелькают дома и переулки. Людей на улицах нет. Я привалился плечом к пулемёту. «Лис», поглядывая в тепловизор, провожает взглядом дома. Вот и околица. Коротковата поездка, но и городок небольшой. Притормаживаем всего на пару десятков секунд и двигаемся дальше. Щелчок рации, и голос «Багги»: – «Багги» в канале. Пятая группа, группа «Цви» норма, – докладывает «Багги» для всех, чтобы не волновались, едут они на грузовике с группой «Цви». Через двенадцать минут притормаживаем. Опять щелчок рации. Голос «Кима»: – «Командир»! Нитка пошла. – Всё. Теперь ноги в руки и со всей пролетарской сознательностью отсюда подальше. Колонна трогается снова и набирает скорость. Сереет. Рассвет нехотя сменяет ночь. Меня обдувает прохладным ветром и присыпает пылью, вырывающейся из-под колёс грузовиков. Я смотрю на зарево в городе и улыбаюсь. Не надо было издеваться над моими погибшими ребятами. Я всех честно предупредил в Екабпилсе. И на складе, и вокруг комендатуры, и на заборах в переулках и на улицах остались наши листовки. Много листовок с совершенно разными именами. Яков и Сара, Давид и Янис, Михаэль и Йона, Габриэль и Зив и многие, многие другие русские, белорусские, еврейские и латышские имена. Даже погибнув, мои бойцы воюют вместе с нами. Есть листовки «Бати» и «Белки», «Старшины» и Розы, Эстер и «Дочки». Здесь, в этом городе, впервые на этой войне появились листовки с именами: «Рубик», «Кубик», «Гек», «Чук», «Ким», «Лис», «Багги», «Лето», «Хаски» и «Док». Они это решили сами после допроса пленённых «Погранцом» полицаев. Нет только листовки с моим именем, но я есть в каждой листовке. На каждой нашей листовке в правом верхнем углу стоит скромная цифра «2», и это согревает мою душу. С сегодняшнего дня на всех листовках рядом с моим именем есть дополнение: осназ НКВД. Пусть все это увидят. Пусть твари знают и боятся. Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, группа «Багги» ножами вырезала у машин двенадцать упырей, живущих в этих шикарных усадьбах. После чего ребята с неумолимой жестокостью прошлись по домам, убив всех, кто находился в этих домах, и перебив всю дворовую живность. Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, «Багги» перерезал горло четверым ещё живым упырям и вытащил через разрез на горле языки полицаев. Это тот самый «колумбийский галстук», который я приказал ему выдать упырям, – страшная латиноамериканская казнь, которую в этом мире ещё не придумали. Рядом на заборе были прибиты штыками и ножами наши листовки с пояснениями показательной казни и именами погибших у города бойцов моего отряда. Я ещё не знаю, что рядом с северо-западным выездом из города прибит штыками от «трёхлинеек» к забору живой полицай. Я никогда не узнаю, что он останется жив и переживёт войну, но сойдёт с ума, увидев залитых с головы до ног кровью полицаев «Багги» и «Лето», неожиданно вынырнувших из утреннего тумана как привидения прямо рядом с ним. Я никогда не узнаю, что значительно позже, уже после войны, просматривая документы районного управления вспомогательной полиции, один из офицеров СМЕРШ наткнётся на рапорт чудом выжившего раненого заместителя начальника полиции города и, не поверив своим глазам, отнесёт этот рапорт руководителю своего отдела. Согласно этому рапорту, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа тысяча девятьсот сорок третьего года в городе Прейли погибло двадцать восемь фельджандармов, четырнадцать сотрудников районной комендатуры, тридцать семь солдат Вермахта, восемьдесят девять сотрудников 261-го латвийского карательного батальона и сто семнадцать сотрудников вспомогательной полиции города. К рапорту были приложены подробные пояснения показательной казни отрядом «Второго» сотрудников вспомогательной полиции и самый длинный за всю войну перечень имён на листовках отряда осназа НКВД, развешанных в разных местах города. Рукописных листовок с различными именами прилагалось к документам сто шестьдесят две штуки. Как и все документы особой секретности, относящиеся к отряду «Второго», рапорт и все прилагающиеся к нему документы передадут по инстанции, и они дойдут до Смирнова и Малышева. Прочтя перечень имён, они будут потрясены оба. Эти двое повидавших всё на этой войне и после войны мужиков запрутся в кабинете Малышева и «съедят» две бутылки коньяка, изучая все доставленные им документы. Ни от кого из нас в рапортах они никогда не узнают ни слова об этой операции и сами никогда не упомянут о ней. Это только наше дело. Личное дело моего отряда. Я никогда этого не узнаю, но мне на это наплевать. Мы отомстили. Нас хорошо запомнят в этом городе. Любое зло должно быть наказано. Может быть, не сразу, но наказание будет. Теперь упыри это хорошо знают. Я смотрю на зарево в городе и улыбаюсь. Несмотря на то что мы уезжаем от города всё дальше и дальше, зарево увеличивается. Все три огромных дома, построенных на костях двухсот советских солдат, убитых добропорядочными местными жителями, разгораются ярким всепоглощающим пламенем. Мне всё равно, что там погибли женщины и дети. Живёте под одной крышей с палачами – отвечайте вместе с ними. Я никогда не узнаю о том, что прибалтийские каратели больше никогда не будут издеваться над убитыми ими партизанами. Угонять мирных жителей в рабство – да. Жечь сёла и деревни – да. Воевать с партизанами и убивать их в бою – да. Но больше никогда ни один убитый ими человек не будет осквернён. Всего только второй случай показательной казни показал националистам, что отряд «Второго» придёт к садисту домой и убьёт всех его родственников и домочадцев, включая кошек и собак, а самого палача казнит так, что соседи будут хоронить его в закрытом гробу. Как оказалось, для бойцов из отряда «Второго» неважно, какое количество сотрудников вспомогательной полиции и гитлеровцев квартирует в городках и местечках. Захотят, придут и убьют всех, до кого смогут дотянуться, а виновника казнят самой лютой смертью, которую только сможет выдумать этот безумец «Второй». С каждым разом казни становились всё страшнее, а фантазия этого чудовища-командующего неуловимыми ночными призраками была безгранична. Весть об очередной показательной казни специального отряда осназа НКВД облетела все карательные батальоны всего только за полторы недели, хотя никаких официальных сообщений так и не прозвучало. И наконец, я никогда не узнаю главного. Листовки отряда «Второго» будут появляться до самого последнего дня фашистской оккупации, хотя моего отряда уже давно не будет в этих местах. Их будут писать все, кто ненавидит упырей. Дети, потерявшие родителей, родители угнанных в Германию детей, выжившие пленные, мелкие партизанские отряды, диверсионные группы, заброшенные из-за линии фронта, и чудом уцелевшие подпольщики. Количество имён и география боевых действий отряда будет увеличиваться в геометрической прогрессии. Всего только через несколько дней листовки одновременно появятся в нескольких городах и местечках Латвии, а затем, по мере распространения информации, в Литве, Эстонии, Псковской и Новгородской областях и даже в центре оккупированного гитлеровцами Витебска. В моём отряде появятся Георгий и Николай, Марис и Эдвард, Лайма и Мария и ещё много новых русских, белорусских, латышских, эстонских и литовских имён. И это самая большая награда нашего отряда, но я этого никогда не узнаю. Первый рывок мы сделали очень длительный. Пока информация об очередных наших художествах не распространилась по всему тыловому району, необходимо было свинтить как можно дальше. Двигаясь просёлочными дорогами, мы дошли до трассы Екабпилс – Резекне и, свернув на неё, солидной мощной колонной, пройдя по ней семнадцать километров в сторону Резекне, опять ушли на просёлки. Миновав несколько больших посёлков, пересекли железную дорогу и ещё через двадцать километров остановились в лесу у небольшого озерца, отмеченного на нашей маршрутной карте. От места нашего сольного выступления мы отмахали почти сто пятьдесят километров. Весь день мы отдыхали и отмывались. Кроме «Ежа» был ранен в ногу мальчишка из группы прикрытия и один из снайперов «Хаски». К вечеру раненный в грудь снайпер умер. Ему было девятнадцать лет. Двинулись дальше ближе к ночи, похоронив в лесу моего бойца и утопив «Кюбельваген», бронетранспортёр и один из грузовиков. Техника была исправна, но разыскивали нас почти наверняка именно по ней, а грузовики безлики. Так что слили бензин, сменили номера на грузовиках, забрали пулемёты, потеснились и тронулись в путь. Я, конечно, торопился, но не до потери чувства самосохранения, хотя время поджимало. Мы опять были карателями и гестаповцами, и мне это не нравилось. Мы никогда не повторялись, но деваться сейчас было некуда. Сделать новые документы на всё наше сборное стадо было нереально, поэтому за всю оставшуюся дорогу мы не тронули больше никого и уже на вторые сутки дошли до одной из вспомогательных баз Зераха. Глава 13 18 августа 1943 года Информации было немерено. Помимо групп самого Зераха, периодически уходивших в свои рейды и постоянно набиравших новых людей, до Зераха добралось более пятидесяти моих бойцов. Это были снайперы Авиэля, диверсанты Смирнова, разведчики «Погранца», подрывники, ушедшие в дальние рейды с нашей базы, бойцы рейдовых групп и девчонки, освобождённые нами у карателей. Теперь добавились ещё и мои мастера, пилоты и штурманы «пешек». Оставив на промежуточной базе большую часть пока не нужного нам народа, мы добрались до аэродрома. Того самого аэродрома, который случайно обнаружил Зерах больше года тому назад. Это был очень забавный аэродром. Забавный до такой степени, что Зерах, получивший от меня чёткий приказ, занимался им с самой весны. Восемь разведчиков во главе с Зерахом три месяца лазали вокруг этого аэродрома, не приближаясь к нему близко.