— Об этом потом, — усмехнулся Раздабаров. — Вначале закончим говорить о главном. Итак, побег с разоружением охраны и кровью с обеих сторон. А иначе массовые побеги и не делаются. Сам небось знаешь. — То, что я знаю, вам лучше не знать, — процедил сквозь зубы Подкова. — Говорите дальше. — А что дальше? — пожал плечами Раздабаров. — Дальше все понятно — тебя будут уговаривать, к примеру, взорвать железную дорогу, мост или тоннель. — Меня? — хмыкнул Подкова. — А то кого же? — сказал Игнат. — Конечно, тебя. Ну и, понятное дело, прочих блатных. В обмен на обещания. Ну, там липовые документы, деньги… В общем, дело понятное. — Меня заставят взрывать? — с иронией переспросил Подкова. — Тебя, — спокойным, нарочито безразличным тоном подтвердил Раздабаров. — Я блатной, — с достоинством произнес вор Подкова. — Я не диверсант и не солдат. У меня другая специальность. Или ты этого не знаешь? — Я-то знаю, — ответил Раздабаров. — Но вот они думают иначе. Они, понимаешь ли, надеются, что ты согласишься на их уговоры. Потому что ты сидишь в лагере. Срок у тебя долгий. И упекла тебя в лагерь советская власть. Значит, ты на нее в обиде. А коль в обиде, то ты желаешь ей отомстить. Как? Например, взорвать мост или тоннель на Транссибе. И потому уговорить тебя на это проще простого. Плюс к тому же обещанные деньги и документы. Вот такой у них на тебя расчет. Ну, и на всех прочих блатных, конечно же. — У них — это у кого же? — уточнил Подкова, хотя уже прекрасно понял, о ком идет речь. — А ты поразмысли сам, — сказал Лыков. — Кому железная дорога поперек горла? Кто спит и видит, как бы ее взорвать? — Допустим, это понятно, — сказал Подкова. — Фашисты… Но откуда им взяться здесь, в Сибири? Сюда не долетишь ни на каких самолетах… — Правильно мыслишь, — сказал Лыков. — Неоткуда им тут взяться. Фашистов нет, а вот их агентам почему бы и не быть? Уж замаскированному-то агенту добраться в здешние края можно. Скажем, под видом какого-нибудь спеца или начальника лагеря. Почему бы и нет? При словах «начальник лагеря» Подкова поднял голову и внимательно посмотрел вначале на Раздабарова, а затем — на Лыкова. Они оба спокойно выдержали этот испытующий взгляд Подковы. — Пусть будет так, но я блатной. Я никогда не возьму в руки бомбу, или что там они попытаются мне всучить. Разве они этого не знают? — Может, и не знают, — сказал Раздабаров. — План-то, похоже, разрабатывали фашисты. Откуда им ведомы все тонкости твоей воровской психологии? А может, и ведомы, кто их знает? Потому-то они и рассчитывают на то, что ты на советскую власть в обиде. А обида плохой советчик. Она делает человека слепым. Даже если этот человек вор в законе. Разве не так? — Я все равно откажусь! — сказал Подкова. — Да и другие блатные тоже. Мы не воюем против советской власти с бомбами в руках. И если нам кто-то попытается всучить бомбу, то мы ему обоснуем, что и как. Доходчиво разъясним, что мы в этом случае — на стороне советской власти, а не на стороне фашистов. Уж мы подыщем слова, чтобы им все это аргументировать! Кем бы они ни были. — Хорошие слова ты сейчас сказал, Подкова! — одобрительно произнес Лыков. — Правильные слова. А только… Ты откажешься, а они тут же тебя и ликвидируют. — Это как же так? — В голосе Подковы послышалось удивление. — Да вот так, — сказал Афанасий. — Допустим, как того же оперуполномоченного или как-то иначе. Тебе-то, по большому счету, какая разница? Для чего им оставлять тебя в живых, коль ты откажешься взять в руки бомбу? Ведь ты видел их лица, ты для них свидетель. Зачем им свидетели? — Ну, не так я и прост, чтобы меня прирезать, — назидательно произнес Подкова, но в этой нарочитой назидательности угадывалась и растерянность. И Лыков с Раздабаровым ее уловили. — Так ведь и они ребята непростые, — сказал Раздабаров. — Вот — зарезали оперуполномоченного. Я уже и не говорю о пятерых его осведомителях… Вот ведь какое дело! И поди гадай, кто окажется ловчее в таком-то деле — они или ты. Все мы слеплены из одного и того же теста… — Да кто они-то? — Впервые за все время разговора Подкова повысил голос. — Политические, что ли? Бытовики? Лагерные вертухаи? — Вот этого мы пока и сами в точности не знаем, — ответил Раздабаров. — Может так статься, что и те, и другие, и третьи. Все, кроме блатных. Вот кто к тебе подходил с разговором? Что ты прочитал на его роже и в его душе? Он бытовик? Политический? Лагерный контролер? — Вот что, братва лихая! — с расстановкой произнес Подкова. — Вы погодите-ка со своими вопросами. Прежде мне надо разобраться. А чтобы разобраться, мне нужно знать, кто вы такие на самом деле. Только не свистите мне, что вы заключенные-блатные. Не поверю. Я и раньше не слишком доверял твоим рассказам на польскую тему, — Подкова глянул на Раздабарова, — ну, а уж теперь-то и подавно. Не походите вы по замазке на блатных, как бы вы ни старались. Ну, так кто же вы такие? Откуда взялись? Почему на вас арестантские робы? — А сам-то ты что думаешь на эту тему? — спросил Лыков. — Думать можно разное, — сказал Подкова. — Да только думка — это не доказательство. — Да ведь и слова — тоже не доказательство, — возразил Раздабаров. — Мало ли что можно сказать! — А это смотря что ты скажешь, — рассудительно ответил Подкова. — И как ты это скажешь. — Тут-то, пожалуй, ты прав, — согласился Раздабаров и взглянул на Лыкова: — Ну что, откроемся этому проницательному дяде? Как ты думаешь? По-моему — самая пора. Время-то поджимает. Лыков на это ничего не сказал, лишь молча кивнул. — А вы погодите открываться! — неожиданно произнес Подкова. — Потому что тут такое дело… Если вы из НКВД, то извиняйте, говорить с вами я не стану. — Ну да, — улыбнулся Раздабаров. — Где же это видано, чтобы блатной говорил с НКВД? Это же нарушение воровских правил и попрание воровской чести! — Вот именно, — согласился Подкова. — Ну, тогда тебе опасаться нечего, — сказал Игнат. — Потому что и правила свои ты не нарушишь, и честь воровскую тоже сохранишь. Ты прав: никакие мы не блатные. И даже не заключенные. И не из НКВД. Мы из СМЕРШа. Я старший лейтенант Раздабаров, он — лейтенант Лыков. — СМЕРШ — это что такое? — спросил Подкова. — Не слышал… — Да мы и сами услышали о нем не так давно, — с улыбкой сказал Раздабаров. — Потому что это новая структура. Расшифровывается как «смерть шпионам». Фашистским шпионам, понятное дело. — Мы ищем шпионов и диверсантов, — добавил Лыков. — Везде и всякими способами. Вот, например, как здесь, в лагере. Оттого-то мы и знаем что к чему. То есть знаем, что в лагере обосновалось вражеское гнездо. И зачем оно обосновалось, тоже знаем. Осталось дело за малым — разрушить это гнездо. И найти тех птиц, которые его свили. — А до этого мы воевали, — сказал Лыков. — Были разведчиками. Там нас ранило, затем попали в госпиталь, ну, а сейчас служим в СМЕРШ. Ловим шпионов. — Вот, мы открыли перед тобой наши карты, — сказал Лыков. — А уж чистые они или крапленые — это решать тебе. Вот и решай по уму и по совести. Подкова долго ничего не отвечал. Очень долго. Да оно было и понятно. Никогда ему не доводилось еще иметь дела с такими собеседниками. Значит, СМЕРШ… Что ж, может, оно и так. Может, и вправду эти ребята не врут. Но только что с того? И что дальше? — И для чего же вы передо мной открылись? — наконец спросил он. — Нам нужна твоя помощь, — сказал Лыков. — Твоя и твоих орлов-блатных. Без тебя мы, пожалуй, и не справимся. — Помощь в чем? — спросил Подкова, хотя и догадывался, каким будет ответ. — В поимке немецких шпионов, разумеется, — сказал Лыков. — Ну и, по большому счету, в сохранении Транссибирской магистрали в целости и невредимости. — А уж по самому большому счету — в помощи Красной армии, — дополнил Раздабаров. — Чтобы она успешнее наступала. Сейчас весна, а весна самое подходящее время для наступления. — А кроме того, ты поможешь нам, а мы — тебе, — сказал Лыков. — И чем же? — прищурился Подкова. — А ты рассуди, — сказал Афанасий. — Как бы там ни было, а побег из лагеря — это для тебя почти стопроцентная смерть. Не убьют тебя те, кто затевает побег, так выследит и убьет милиция. Или НКВД… А уж они будут тебя искать! Побег-то особенный, с политическим подтекстом. Ведь искать-то тебя будут не как простого беглеца-уголовника, а как опасного диверсанта! А это — сам понимаешь… И если тебя не убьют при поимке, то, поймав, приставят к стенке. Вот и вся для тебя разница. — И чем же я могу помочь? — спросил Подкова. — Вот за этим мы к тебе и пришли, — проговорил Лыков. — Есть у нас план… Вот ты послушай. Думаем, ты уже уразумел, что бежать тебе не с руки. Ну, так ты и не беги. И твои орлы-блатные пускай тоже не бегут. Объясни им, аргументируй… — На нас не ссылайся, — сказал Раздабаров. — Кто мы на самом деле такие, об этом, кроме тебя, в лагере не знает никто. И не должны знать. — Блатные опасаются, что не сегодня, так завтра нас всех возьмут за шиворот и… — Не возьмут, — успокоил Подкову Раздабаров. — Уж об этом мы позаботимся, не сомневайся. А ты вот что… Изо всех сил тяни время. Думаю, утром они придут к тебе за окончательным ответом, а ты начни сомневаться, торговаться, задавать разные вопросы, выдвигать требования… И другие блатные пускай тоже играют этот спектакль. Оттягивайте побег, как только можете! — Для чего? — спросил Подкова. — Нам нужно выиграть время, — сказал Лыков. — А время нам нужно, чтобы кое-что и кое о ком разузнать подробнее. — Понятно, — сказал Подкова. — А вот у меня имеется к вам вопросик. — Коль имеется, спрашивай, — кивнул Раздабаров. — Вот ты упомянул в разговоре про начальника лагеря… — сказал Подкова. — Это что же, просто так, для понту, или… — Очень похоже, что «или», — вздохнул Раздабаров. — Такая, значит, вырисовывается картинка. — Понятно, — задумчиво сказал Подкова. — Теперь мне ясно и то, для чего убили «кума». Наверное, он прознал что-то про начальника лагеря, и тот его убрал. А заодно и его стукачей — потому что прознал он о начальнике от них… Так, что ли? — Да, скорее всего так оно и есть, — кивнул Лыков. — Вот ведь какие суки! — поморщился Подкова. — Мне, честному вору, предлагать такие дела! — Хорошие слова, — улыбнулся Раздабаров. — И означают они, что ты нам поверил. Я прав? — Ну… — неопределенно ответил Подкова. — Да и мы тебе тоже поверили, — сказал Игнат. — И не ищи в наших словах никакого скрытого умысла и никаких лишних тузов в рукаве. Вот они, наши руки! — И Раздабаров протянул Подкове сразу обе руки. — Еще один вопрос, и мы уходим, — сказал Лыков. — Так кто же был тот человек, который приходил к тебе и уговаривал тебя скурвиться? Теперь-то ты нам скажешь? — По замазке не блатной, не бытовик и не вертухай, — в раздумье произнес Подкова. — Похоже, что из политических… — Он как-нибудь назвался? — спросил Лыков. — Сказал, что он Осипов.