— Вот, значит, как… — в раздумье проговорил Осипов, когда начальник лагеря умолк. — А я-то думал — дешевая провокация. Дешевый понт, как говорят блатные. Но теперь я думаю, что это никакой не понт. Таких провокаций просто быть не может. То есть они, наверное, могут быть и такие, но зачем же посвящать в них обыкновенного зэка в моем лице? — Правильно мыслишь, — сказал Сальников. — Какой смысл в тебе как в провокаторе? — Положим, смысл есть, — осторожно возразил Осипов. — Допустим, использовать меня как живца. Чтобы, значит, на меня клюнули иные прочие враги советской власти. — В таком случае, — в свою очередь возразил Сальников, — для чего такие сложности? Я бы тебе так и сказал — побудешь провокатором. И ты бы согласился, потому что куда тебе деваться? Но ведь я ничего подобного тебе не предложил, не так ли? Значит, все то, о чем я тебе рассказал, — правда. Ну, так что ты скажешь? Есть у тебя желание оказаться на свободе? Или предпочитаешь схлопотать пулю? — Я получил большой срок, — сказал Осипов. — Пожизненный — тут вы выразились верно. Меня осудили за диверсию на заводе. Это была сознательная диверсия. Я агитировал против советской власти. Такие слова вы хотели от меня услышать? — Да, такие, — кивнул Сальников. — Оказаться на свободе без документов и денег — невелика радость, — сказал Осипов. — Куда я денусь в таком-то виде? Только до первого патруля… — Правильный вопрос, — согласился начальник лагеря. — Будут тебе и документы, и деньги. Много денег. — Это слова… — Ты уже начал торговаться? — усмехнулся Сальников. — Вообще-то это хорошо. Это означает, что ты согласен. В таком случае повторяю: будут тебе и деньги, и документы. И ступай куда пожелаешь. Конечно, после выполнения задания. Может, тебе нужны гарантии? Ну, так я и есть твоя гарантия. Не понимаешь? Тут все просто. Я открылся перед тобой. Ты догадываешься, кто я есть на самом деле. Я в каком-то смысле в твоих руках. Какая еще нужна тебе гарантия? Осипов ничего не сказал, лишь неопределенно пожал плечами. — Но и ты в моих руках тоже, — сказал начальник лагеря. — Это называется — повязаны одной веревочкой. — Впервые за все время разговора Осипов усмехнулся. — Что-то вроде того, — согласился Сальников. — А теперь я готов ответить на твои вопросы. После чего получишь от меня инструкции. — Имеется сомнение, — сказал Осипов. — Бытовики и блатные… — Бытовиков заставим пойти с нами, — сказал начальник лагеря. — У нас будет оружие — куда они денутся. — А блатные? — А они пускай бегут, если пожелают, на все четыре стороны. Но, думаю, многие присоединятся к нам. Потому что далеко ли они убегут без денег и документов? — До первого попавшегося на пути города, — сказал Осипов. — А там они как рыба в воде. Ищи их потом. — А пускай и так, — усмехнулся Сальников. — Нам-то какое дело? У нас свои задачи. — Что, деньги и документы будут для всех, кто пожелает принять участие в вашей операции? — спросил Осипов. — Для всех, кто останется жив, — уточнил Сальников. — Это понятно, — кивнул Осипов. — Но где же вы возьмете столько денег и документов? — Ну, это уже не твоя забота, — сказал начальник лагеря. — А оружие? — Разоружим лагерную охрану — вот и оружие. В лагере много оружия. Уж я-то знаю. — Что мне нужно делать? — спросил Осипов. — Сколотить боевую группу, которая будет в первых рядах, — сказал начальник лагеря. — И которая устроит мятеж, разоружит охрану, отопрет ворота… То есть поведет всех за собой. — Что, из одних только политических? — уточнил Осипов. — Сколько в лагере вас, осужденных по политическим статьям? — скривился Сальников. — Не так и много. Да и то на каждого не положишься. Кто-то надеется на советскую власть, кто-то — против советской власти. Какая уж тут сплоченная боевая группа? А потому нужно будет агитировать и бытовиков, и блатных. — Ну да, их сагитируешь… — с сомнением произнес Осипов. — Если подойти умеючи, то сагитируешь, — сказал начальник лагеря. — А умеючи — это как? — У каждого заключенного в душе имеется больная струнка, — сказал Сальников. — У кого-то, как у блатных, стремление к воле, кто-то, как те же бытовики, скучает по дому и родным, у кого-то — своя идеология… И у всех разом — ненависть к советской власти, которая, как ни крути, упекла их в лагерь. Вот я и говорю — к каждому нужно подходить умеючи. То есть следует иметь в виду ту самую струнку, умело и вовремя за нее дергать… — Понятно, — сказал Осипов. — А коль понятно, то действуй. Сейчас тебя отведут в лагерь — и приступай. Отчитываться будешь передо мной. Для этого тебя доставят в мой кабинет. — Так ведь оно как, — с сомнением произнес Осипов. — Раз-другой доставят, а потом и заподозрят. Спросят: а что это ты зачастил в кабинет к хозяину? И что я скажу? А ничего не скажу, и меня убьют. Подумают, что стукач. — Скажешь, что копают под тебя, — проговорил Сальников. — Хотят намотать новый срок. А водят в мой кабинет для допросов и уточнения деталей. А я распущу слух, что это так и есть. — Ну, коль так… — пожал плечами Осипов. — Именно так, — подтвердил Сальников. — И помни… — Помню, — впервые за все время разговора перебил начальника лагеря заключенный. — Обо мне — никому ни слова! — предупредил начальник лагеря. — От этого тоже зависит, жить тебе или не жить. Осипов молча кивнул и поднялся с табурета. Сальников вызвал конвоира, и заключенного увели. После его ухода Сальников какое-то время просто сидел и неотрывно смотрел в стену напротив. Он размышлял. Он хвалил себя за то, что не ошибся в выборе, и заключенный Осипов оказался именно тем, кто ему и был надобен. А еще он думал, что теперь, после разговора с Осиповым, ему, Сальникову, обратного пути нет. И коль так, то нужно претворять в жизнь операцию под названием «Что делать». А еще он боялся за свою жизнь. Но вместе с тем понимал, что отныне этот страх будет с ним постоянно — и днем, и ночью, и наяву, и во сне. Придется к нему притерпеться и привыкнуть. Глава 10 Осипов оказался человеком дела. Кто знает — то ли его так испугал разговор с начальником лагеря, то ли он так ненавидел советскую власть, то ли у него было неукротимое желание поскорее оказаться на свободе, но результаты его организаторской деятельности не заставили себя ждать. Уже через два дня, вновь встретившись с Сальниковым в его кабинете, Осипов докладывал, что ему удалось убедить и завербовать сразу двенадцать заключенных из числа тех, кто отбывал наказание по политическим статьям. По заверениям Осипова, все это были люди надежные, готовые действовать хоть сейчас. И, что немаловажно, они обещали завербовать других, так что численность боевого отряда повстанцев должна была увеличиваться ежедневно. — А как бытовики и блатные? — спросил Сальников. — Есть брожения и среди них, — ответил Осипов. — Так что, думаю, и они пополнят отряд. — Конспирацию соблюдаете? — спросил начальник лагеря. — Разумеется, — ответил заключенный. — Остерегайтесь стукачей, — предупредил Сальников. — Ваших? — уточнил Осипов. — Если бы только моих! — вздохнул начальник лагеря. — Но есть и не мои стукачи, а оперуполномоченного Казакова. Знать бы еще, кто они… — Так узнайте, — выдал неожиданное предложение Осипов. — От Казакова и узнайте. Он ваш подчиненный, значит, обязан вам их указать. «А ведь и вправду! — подумал Сальников. — От Казакова и узнаю! Предупрежу Осипова, а он — остальных. Пускай они их сторонятся и не ведут при них никаких разговоров». * * * Сразу же после того, как увели Осипова, Сальников вызвал к себе оперуполномоченного Казакова. — Есть что-нибудь новое по нашим шептунам? — спросил он. — Пока ничего особенного, — ответил Казаков. — Усильте бдительность, — сказал Сальников. — Пускай ваши осведомители поработают в усиленном режиме. Пообещайте им за это какие-нибудь блага. Скажем, перевод на легкую работу. Или еще что-нибудь… — Уже сделано, — сказал Казаков. — И вот что еще, — сказал Сальников. — Не мешало бы мне знать имена ваших осведомителей. Хотя бы самых перспективных и толковых. — Для чего? — с удивлением спросил оперуполномоченный. — Ну, как же… Я ведь тоже имею законное право вербовать себе осведомителей. А вдруг я завербую того, кто уже завербован вами? Конфуз получится. Вот, скажет этот осведомитель, вы сами не можете между собой разобраться, и перестанет относиться к нам с почтением. А коль перестанет, то и не будет нам помогать. Поэтому предоставьте мне списочек. Особенно тех, кто приставлен к шептунам. Сами понимаете, это сегодня важнее всего. А то ведь пошепчутся-пошепчутся, да и вздумают устроить какой-нибудь массовый побег.