Ведь на то и расчет. Линда ему не нужна, больно худая и слишком рыжая, но поддразнить старого недруга – самое оно. Не сейчас, конечно, а как с делом покончит. Дело – прежде всего. – Так себе вино, – морщась, произнес маг и отставил кубок в сторону. – Но хорошего сюда не завозят, потому и это за приличное сойдет. Эх… Скучаю я по Тахо и ее виноградникам. – Говорят, там и женщины хороши. – Хороши, – согласился тот. – Красивые, утонченные, страстные. Женщины Тахойской долины прекрасны, лучше них лишь в Саллоре. Взгляд мага мечтательно затуманился, а воин скривил губы. Грен Лусар любил порой вспоминать, как прекрасна Таэллия, колыбель магии, лучшее место в мире. И женщины там хороши, и города… Вино, еда, климат, будь он неладен. Но спросить, какого дьярха таэллиец сменил тепленькую «благословенную Империю» на холодный суровый Джерр, Снур так и не решился. Никто не решался. С греном Лусаром можно было пить, говорить о прелестях Тахо и тамошних женщинах, но не задавать личные вопросы. Маг появился на севере лет семь назад. Как, откуда – мало кто знал, но взлетел чужеземец знатно. Шутка ли – личный маг Гуннара, среднего из дзар-етов, сыновей правителя Джерра. – Кого с собой прихватить, обсудишь с Рейнаром. Да не кривись ты, знаю я вашу вражду. Знать бы о ней раньше… Ладно. Далеко не соваться, зверье не дразнить. И вы без нужды не лезьте, пусть сами справляются. Но вернул чтоб живыми. Все. Иди. Маг махнул рукой, отсылая гьярравара прочь. Тот скрипнул зубами, опрокинул в себя кубок с остатками вина и вышел за дверь. Четвертый год уже он знал грена Лусара, брал его деньги, обставлял делишки, чистые и не очень. Но замашки эти, порой истинно таэллийские, бесили как в первый день. Поговаривали, что южанин, уроженец сердца Империи, пришелся ко двору лишь из-за моды на магов. И потому ему прощались столь ненавистные черты: характерный нос с едва заметной горбинкой и большие карие глаза, каштановая шевелюра и мягкий, совсем не мужской рот. А еще заносчивость, спесь и высокомерие. Но Снур привык. Этот грен неплох, не хуже другого, да и деньги платит немалые. И деревушка, подаренная воину в порыве щедрости, придает службе магу особую прелесть. Иван Погода выдалась под стать настроению: влажно, мрачно, тучи низкие, того и гляди дождь сорвется. Шорохи леса здесь будто бы тише, даже птиц не слыхать. Мир на границе с владениями иных тварей замирает, лишь тоненько позвякивают амулеты на ветке да гремит далеко внизу горная речка. А над ней, старый и на вид такой хлипкий, застыл подвесной мост. Темное дерево перекладин, замшелое на стыках, витые канаты поручней чуть ниже пояса со столь редкими вертикальными креплениями, что лучше не спотыкаться: от падения ничего не удержит. – На той стороне не шуметь, в старую деревню не ходить. Далеко от реки не соваться. Переправа есть и ниже, но… Проводник, невысокий светловолосый и светлоглазый мужик с короткой бородой, заплетенной в две сальные косицы, замолк, почесал немытую голову, покосился на ребят и добавил с сомнением: – Случись что, не дойдут. – Надо будет – дойдут, – отрезал Снур. Широкая ладонь давно уж тискала рукоять топора, а взгляд выражал нетерпение. Проводник безразлично двинул плечами. Вновь покосился на Линду. – Девку-то зачем взяли? – Говорил же, ученица, – прорычал гьярравар. – Не моя. Мужчина хмыкнул недоверчиво, мол, видали мы таких учениц. Сказал напутственное: – В реку не сигать, убьетесь. И вообще, лучше б вам туда не ходить. Неладно там стало. – Что неладно? Проводник дернул плечом. – Тихо слишком. – Так разве же это плохо? – спросила Линда. Мужчина уставился на нее так, словно вообще не ожидал, что она говорить умеет. Пожевал губу и все же ответил: – Ясно дело, плохо. Это тебе не огород возле дома, а земли иных тварей. Тут не должно быть тихо. А раз тихо, что-то меняется. А перемены всегда не к добру. Он сплюнул под ноги девушке, будто подытоживая логическую цепочку – и свое отношение к этой вылазке. – Мож, не пойдете? – без надежды спросил он, поглядывая на Снура. – Пойдем. И ты – первый. Мужчина вздохнул и побрел к мосту, уныло махнув рукой, чтобы за ним шли. Его сыновья, здоровенные, не в пример отцу – и в кого только вымахали? – первыми двинулись следом. – И чего этот маг удумал, – донеслось до Вани ворчание проводника, – сам бы сюда ходил… да еще когда тихо… В груди всколыхнулась глухая злость. Привычно и ожидаемо, так всегда бывало, когда видел он магов, слышал их разговоры или даже встречал упоминание о них. Они были тем враждебным и чуждым элементом, с которым никак не мог примириться. Свои же колдующие ребята не вызывали злость лишь потому, что были своими. Но одобрения за «дурные дела» от него тоже никто не получал. Как-то пыталась с ним поговорить Марина, осторожно вещая что-то про магию земли и жизни, но он лишь отмахнулся резко. Жалел потом, девушку зря обидел, а извиниться нормально не вышло. В эти четыре дня вообще ни на что времени не было, пролетели они как один. Когда грен Лусар сообщил об охоте в темных землях как о деле решенном, было много вопросов. Как, где, зачем? Почему они? Почему сейчас? Но маг в объяснения не вдавался, лишь загнал на лекцию по защите от ментальной магии и тут же – на тренировку по ней. Так хреново, наверное, не было даже в первый день в этом мире. Казалось, еще чуть-чуть – и увидишь волны страха и уныния, исходящие от мужчины. А что творилось внутри! Гьярвен рычал и раздавал подзатыльники, требуя, чтобы боролись и рассеивали сознание, пользуясь гьяррой. Ваня, злясь, хотел огрызнуться, но внезапно стало легко и давление на разум исчезло, будто соскользнул с него внимательный взгляд. Рейнар только хмыкнул, но хвалить не стал. Они с магом так и остались ими недовольны. Почти весь вчерашний день провели в дороге – через лес, мимо редких полей, потихоньку забираясь все выше. Гор как таковых тут не было, но местность оказалась довольно холмистой, с каменистой бедной почвой, множеством ручьев, болотцами по низинам и невесть откуда взявшимися валунами в самых неожиданных местах. Ночевали в жилище проводника. Дом, на треть утопленный в землю, явно не предназначен был для такой толпы. Потому спали во дворе, просторном, обнесенном частоколом. Здесь, как Ваня успел заметить, не очень-то доверяли окружающему миру, стремясь отгородиться от него любыми доступными способами. Линде, как единственной девушке, предложили место в доме, но та, фыркнув, отказалась. Ее можно было понять. Ребята думали, что их носы привыкли к местным запахам: не убранного вовремя мусора, скотины, частенько живущей в том же доме, что и хозяева, потных тел. Оказывается, они ошибались. От здешней вони кривили носы даже бывалые гьярравары. А сейчас их отправили на мост. Пока шли, тот стонал и качался, но выдержал всех: и легонького Тимура, и здоровенного Ирнхольда. Из гьярраваров помимо этого хмурого медведя с ними были весельчак Ивар, уже привычный в их компании, высокий и сильный Фин, человек Снура, и сам Снур. Ваня не до конца понимал, как между ним и Рейнаром делились обязанности и кто из них главный. Большая часть того, что касалось внутренней охраны и тренировок, было в ведении гьярвена ребят, а внешняя охрана и охота оставались на Снуре. Он производил впечатление бывалого воина, холодного и жестокого, и парень впервые оказался под его руководством. Лес за рекой был по виду таким же. Ни диковинных растений, ни странных животных. Но ощущался он иным. Неправильным, что ли. Что в нем такого неправильного, Ваня понять не мог, но преисполнился подозрений. Ладонь будто бы сама схватила рукоять топора, заткнутого за пояс. У остальных были схожие чувства, и ребята, и гьярравары подобрались, посерьезнели. Проводник преобразился. Сквозь образ немытого, вечно чешущегося мужика, зыркающего по сторонам, проклюнулся и вырос бывалый охотник. Он скользил меж деревьями, не задевая веток, почти не приминая мох, и морщился, когда под ногой у кого-нибудь менее осторожного что-то хрустело и трещало. – Скоро весь лес будет знать, что мы здесь, – проворчал он, явно не в восторге от всей этой затеи, но бессильный что-либо изменить. Как и сами ребята. Сыновья проводника – близнецы лет двадцати с небольшим, крепкие, молчаливые и угрюмые, – сразу разошлись, затерялись меж деревьев. Их отец вел основную группу. Приглядывался, принюхивался, выискивал что-то. Постоянно командовал остановку, заходил вперед, возвращался. Все это было скучным и откровенно томило, но гьярравары воспринимали поведение мужчины как должное. Приходилось терпеть и остальным. Лес уже не казался неправильным, чувство опасности притупилось, ребята расслабились. Потому, когда справа возник, словно из пустоты, один из близнецов, Ванька вздрогнул. В грубой засаленной холстине что-то шевелилось и попискивало. – В силках два кахока было, третьего шуршиги сожрали. Из малого сборника иных тварей Ваня помнил, как выглядит кахок. Заяц как заяц, только зубы побольше и когти словно у хищника. Но одно дело на картинках видеть и совсем другое – вживую. Тварюшка сверкала красными глазами и, брыкаясь, пыталась цапнуть за палец сына проводника. Но тот, ухмыляясь, лишь встряхнул ее за уши. – Хорошо. Ловушки зарядить. Что у Дорна? – Кабаньи следы нашел. И свежую лежку сорха. Проводник кивнул, веди, мол. Ваня попробовал вспомнить что-то о названном звере, но не смог. Спросил у Ивара: – А сорх этот – хищник? Тот широко ухмыльнулся. – Еще какой! Тут большая часть зверья жрет все, что придется: хоть травку, хоть тварюшек помельче. Но этот хищник, да. Ванька повел плечами. На охоте он был впервые, а тут еще и хищника предлагалось выследить. – Да ты не бойся, сорх осторожный. Вряд ли мы его вообще увидим. Нас много, напасть не нападет, разве что глянет издалека, кто на его территорию заявился. – Я и не боюсь. Ивар хмыкнул, но промолчал. Вокруг лежки проводник ходил недолго. Землю щупал, разве что на вкус не пробовал. Потом уверенно показал направление. – Самец, крупный. Прошлый день тут провел. Снур хищно раздул ноздри. – Далеко ушел?