Я киваю, стараясь не выдать себя выражением лица. Мне страшно, что он уйдёт и я не увижу его до самого Рождества. Следующие две недели он работает на стройке в Нортумберленде, в заброшенном загородном поместье. А потом уезжает с Аной к её родителям. Он никогда не говорит об Ане. И я тоже избегаю этой темы. – Ну, удачного распила деревьев в Кексхаме, – говорю я. – Хексхаме, – поправляет Элиот с улыбкой. – А потом – удачной поездки в Люксембург. Это же в Люксембурге, да? – Ага, – Элиот кивает, и моё сердце падает. Лукас и Мари считают дни до поездки на горнолыжный курорт в Атланте с Жаном и Амандой. Рози тоже уедет – в Ноттингем с родителями к сестре и мужу, торчать у них с Рождества до Нового года. Даже Фокс покидает гостиницу – он будет с папой в Лондоне. А Элиот… Элиот будет за тысячу миль отсюда. В Люксембурге. С Аной. С «психосукой», как называет её Рози. А я буду здесь, делать вид, что никакого Рождества и в помине нет. – Ты ещё увидишься с Лукасом, прежде чем он уедет, или… – Элиот обрывает фразу. – Нет, – отвечаю я, обвив себя руками, чтобы согреться. – Он ни о чём таком не говорил, и я знаю, что он очень занят на работе, так что… – Ясно, – Элиот кивает. – Есть планы на Рождество? – Большую часть дня буду работать. Луизу пригласил в гости давний квартирант, Стив какой-то там. Но она говорит, что не очень этому рада. Элиот вновь кивает. – Значит, ты будешь не одна? – Конечно же нет. Я буду примерно с сотней посетителей в рождественских шапочках и с тремя взмыленными шеф-поварами, которые, возможно, придушат друг друга ещё до того, как будет подан пудинг. Элиот усмехается, смотрит через плечо, обтянутое толстым чёрным шерстяным пальто, и я надеюсь, что этой секунды хватит, чтобы удушливая, неловкая атмосфера между нами стала чуть легче. – Твои соседи, – говорит он наконец, – умеют украшать дома и дворы? – А как же! Ещё и соревнуются, кто повесит больше безвкусных фонарей и попадёт в местные газеты. Элиот поднимает бровь. – Думаю, дом номер два на Фишерс-Уэй станет достойным конкурентом остальным. Я качаю головой. – Бросаю тебе вызов. Попробуй вот что, – говорит он, дразняще улыбаясь. – Повесь несколько фонарей. Купи индейку. Включи рождественский фильм. Съешь мясной пирог у камина под «Жителей Ист-Энда», даже если за всю жизнь не смотрела ни одной серии. Я сужаю глаза. – Звучит… интересно. – Так работает магия, Эмми Блю, – когда он говорит, из его рта выходят облачка пара. – Слушай, что ещё я тебе скажу. У меня кое-что для тебя есть, – он потирает руки, подходит к своему грузовику, открывает дверь. – Не хотел дарить тебе при Луизе. Решил подождать, – он наклоняется к фургону. – Я знаю, как вы обе не любите открывать что-то друг перед другом. – Ты не должен был ничего мне дарить. Элиот закрывает дверь, идёт по дорожке обратно ко мне. – Знаю, что не должен, но увидел это и сразу подумал о тебе, – он протягивает мне небольшой четырёхугольник, обёрнутый золотой бумагой в звёздах и перевязанный блестящей чёрной ленточкой. – Обернул чувак в магазине, моей заслуги тут никакой. Я беру у него четырёхугольник и чувствую, как в животе что-то сжимается. Подарок. Я никогда не получала рождественских подарков. Даже от Лукаса, возможно, потому что он знал, что я не праздную Рождество. Никогда. – Спасибо, Элиот, – говорю я, глядя на него в неясном жёлтом свете фонаря. – Пока не открывай. Потом. Когда будет мясной пирог и «Жители Ист-Энда». – Хорошо. – Обещаешь, что именно так и сделаешь? – Элиот подходит ко мне ближе. – Постараюсь, – я встаю на цыпочки и обнимаю его, сжимая в руке подарок. Он обвивает меня руками, тёплые руки касаются моей голой кожи под свитером, и по ней бегут мурашки. Я целую его в щёку, вновь говорю «спасибо», но он не разжимает объятий, и я тоже. Наши лица очень близко. Облачка от нашего дыхания собираются в одно большое облако. – Я могу не уезжать, – внезапно говорит он. – Могу остаться. Я смотрю на него, ничего не понимая. – Тебе же нужно на работу… – Я могу не уезжать, – повторяет он. – В Люксембург. – Элиот… – Я не уеду, если ты хочешь, чтобы я остался. Я наклоняю голову и смотрю на Элиота. Его глаза миндалевидной формы блестят под покровом тёмных ресниц, а изгиб розовых губ – такой же идеальный, как у брата. Как у Лукаса. Лукас. Я делаю шаг назад. – Нет, что ты, – я прочищаю горло. – Не выдумывай. Это же Рождество. Надо веселиться, встречаться с людьми. Элиот молчит, почёсывает шею. – Может, ты и права, – говорит он наконец. – Мы долго не увидимся, так что, наверное, счастливого Рождества, Эмми. – И тебе, Элиот, – холодный вечерний воздух обжигает моё лицо, в моей руке – его подарок. Элиот садится в машину, заводит мотор. Машет мне на прощание, и я смотрю, как он уезжает. CD-диск № 6 Дорогая Воздушная Девочка, Трек 1. Потому что уже почти Рождество Трек 2. Потому что ты всегда пишешь слишком много обещаний Трек 3. Потому что осталось всего сорок пять дней, и мы увидимся Трек 4. Потому что одна из моих любимых вещей в мире – безумная спинка твоей кровати Трек 5. Потому что однажды, клянусь, я научу тебя волшебству мясных пирогов Воздушный Мальчик х Глава двадцать шестая 25 декабря 2006 – Этот был ужаснее всего, – я смеюсь в трубку. – Но спасибо. – Что? Это был «Добрый король Венцеслав[23]», ты что, гармонику не слышала? – Надо было лучше спеть «Бэнд Эйд»[24], – Элиот вздыхает. – Ты жил в Швейцарии, ты бы мог загубить ту часть, которую поёт Боно[25]. – Не загубить, а переосмыслить, чувак, – Лукас смеётся. Я улыбаюсь, прижимаю трубку к уху. Извивающийся провод прижимается к моей пижаме, DVD поставлен на паузу. – И как тебе Швейцария? – Изумительно, – говорит Лукас, а Элиот одновременно с ним отвечает: – Полный отпад. Но очень холодно. Я знаю, что так пишут во всех сраных туристических брошюрах, но это так и есть. Они оба смеются, и я представляю их у камина в оранжевой хижине в Альпах, свежевымытых, в чистых рубашках, готовых к обеду в пятизвёздочном отеле, куда Жан и Аманда возят их каждый год. Обвожу глазами свою квартиру – крошечную, заваленную всяким хламом, но всё равно пустую – и чувствую гнетущий стыд за то, что в Рождество я здесь. – Как голова, Эм? – заботливо спрашивает Лукас. – Похмелье? – интересуется Элиот, и я мотаю головой, хотя меня никто не видит, и отвечаю: – Мигрень. Полночи из-за неё не спала. Но сейчас прошло.